Лето в Михалувке - Страница 4

Кровати спорящих сторон стоят рядом. Кто кого первый толкнул, нарочно или не нарочно, ввиду отсутствия свидетелей установить невозможно. Поэтому не лучше ли помириться, чем ждать приговора, ведь осудят, наверное, обе стороны, раз обе стороны сознаются, что дрались.

Ну конечно, при таких обстоятельствах лучше помириться.

А вот дело с кровопролитием. Здесь о полюбовном соглашении, разумеется, не может быть и речи.

Заключение врача гласит:

"У обвиняемого Фляшенберга распухла правая щека, на лице имеется семь царапин: одна около носа, одна около уха, три на щеке и две на подбородке. Кроме того, две царапины на левой руке.

У обвиняемого Заксенберга синяк на лбу величиной с монету в четыре гроша, расцарапан нос и на левой щеке царапина длиной в два сантиметра".

Начала боя никто не видел, но ход его известен со слов многочисленных свидетелей.

Обе стороны очень хотят помириться, но, поскольку сохранились кровавые следы потасовки, воякам приходится отсидеть по пятнадцать минут под арестом.

По некоторым вопросам с обвинением выступает сам прокурор воспитатель.

На скамье подсудимых Плывак и Шидловский.

Плывак и Шидловский ушли в поле, далеко за границы колонии, не слыхали звонка и опоздали на завтрак.

- Разве они не знали, что уходить дальше рощи запрещено? Ведь они могли заблудиться, утонуть в реке, их могли забодать коровы, покусать собаки! Разве они не знали, что на завтрак нельзя опаздывать, потому что после завтрака мы идем купаться? И зачем они так далеко ушли, когда и тут достаточно места для игры?

Плывак и Шидловский пошли в поле за цветами.

- Господа судьи! Обвиняемые без сомнения провинились. На завтрак, обед, полдник, ужин нельзя опаздывать, не могут ведь сто ребят ждать одного или двоих. Не можем мы каждого искать и тащить к столу. Для этого есть звонок, и к звонку надо прислушиваться. Значит, следует их наказать, но... Плывак и Шидловский пошли в поле за цветами. В городе не разрешается рвать цветы, а здесь можно. Они так обрадовались, что забыли о еде. Плывак в колонии первый раз. Шидловский был в Цехоцинке, но там мало цветов. Так, может быть, для первого раза простим?

И судьи после короткого совещания выносят оправдательный приговор.

* * *

Всего приятнее шуметь вечером, когда лежишь в постели.

Может быть, это даже и не так уж приятно, потому что хочется спать и глаза сами слипаются, но почему не попробовать, раз нельзя?

"Если я громко свистну, крикну, замяукаю или пропою петухом, воспитатель рассердится и всем станет смешно. Спальня большая, в спальне темно, кроватей тридцать восемь, - воспитатель не узнает, кто свистнул. А я завтра буду хвастать - вот какой я храбрый и хитрый! Шумел больше всех, а он меня не поймал!"

Так думают ребята до тех пор, пока сами не убедятся, что воспитатель никогда не сердится и вовсе не хочет выслеживать тех, кто шумел, а дурачиться по вечерам запрещает только потому, что дети должны спать девять часов и вставать в шесть утра веселыми и бодрыми.

Вчера вечером в спальне был шум. Сегодня каждый предстал перед судом, чтобы ответить на вопрос, не кричал ли он, не мяукал ли, не хлопал ли в ладоши.

Все говорят "нет", все отпираются. Только двоих воспитатель вчера поймал с поличным, и эти двое, Вайц и Прагер, попали на скамью подсудимых.

- Как их наказать, господа судьи? Наказание должно быть строгим. Они не только сами не спят, но и другим спать мешают. Вина их велика. Как же мы их накажем, господа судьи? Но, прежде чем ответить на этот вопрос, мы должны задать себе другой, еще более важный: разве вчера вечером в спальне шумели только эти двое, Вайц и Прагер? Нет, их было гораздо больше.

Прокурор разложил на столе план спальни и медленно заговорил:

- Шумели около окна, где стоят кровати Каплана, Беды, Плоцкого и Шидловского. Шумели в среднем ряду, где спят Вайнраух, Грозовский, Стрык, Фром и Завозник. Шумели около второго окна в первом ряду, где, как это видно из плана, спят Фляшенберг, Фишбин, Роткель и Плывак. Смеялись и хлопали в ладоши там, где стоят кровати Альтмана, Лева, Вольберга и Адамовского, и, наконец, кто-то свистел в том углу, где спят Наймайстер, Заксенберг и Пресман. Мы спрашивали всех, но никто не сознался.

Прокурор замолчал.

Многие в публике опустили глаза.

Покраснел даже один из судей, когда услыхал свое имя.

- Почему вчера удалось заметить только Вайца и Прагера? Потому что они не сумели спрятаться. Почему только они двое не сумели спрятаться, когда все остальные сумели? Потому что они не озорники, а может быть, они просто не знали, что шуметь в спальне по вечерам строго запрещено. Разве мы вправе наказывать этих ребят, когда другие, более виновные, - потому что они оказались хитрее и солгали перед судом, - останутся без наказания? Виноваты все, вся спальня, все тридцать восемь человек, потому что виноваты и те, кто слышал, что сосед шумит, и не остановил его. Поэтому я предлагаю, господа судьи, Вайца и Прагера оправдать и наказать всю группу: Грозовский не будет вам сегодня вечером играть на скрипке.

Долго суд совещался, и приговор гласил:

"Вайцера и Прагера оправдать. Грозовский пусть сегодня играет, потому что шум в спальне больше не повторится".

И ребята сдержали слово.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Утро. - Хорошие и плохие краны.

Мы стелем постели. - Горбушки

Бывает, что какое-нибудь необычайное происшествие будит всю спальню сразу. Например, неосторожный воробей влетел в окно или полевая мышь забрела по ошибке в дверь. Ну, кто станет спать, когда происходят такие события? Все как один вскакивают с кроватей, лезут на окна, и начинается охота. Однако подобные происшествия случаются редко.

Обычно без четверти шесть слабый шорох возвещает о пробуждении спальни, и, если немного погодя воспитатель бросит в спальню взгляд из окна своей комнаты, он и без часов знает, что пора вставать.

В углу собралось выборное начальство и оживленно обсуждает вывешенный распорядок дня: кто сегодня дежурит, кому после завтрака идти на перевязку, потому что во время игры в лапту он ссадил себе коленку; обсуждаются предстоящее купание и кросс, прогулка в ольховую рощу и письма домой.

Кто-то разглядывает цветы на окне, не подросли ли за ночь. Один мальчик, сидя на кровати, чиркает кремнем о кремень и удивляется, что нет искры, а сосед объясняет ему, в чем тут дело. Двое ребят гоняются друг за другом между кроватями, стараясь при этом не очень шуметь.

И вдруг кто-нибудь крикнет: "Воспитатель смотрит!" - и все ныряют в постели.

По утрам тоже нельзя шуметь в спальне, но не так уж нельзя, потому что все равно скоро вставать.

Многие еще под одеялом спустили рубашку до пояса, чтобы по первому сигналу вскочить и занять кран в умывальной.

Из десяти кранов самые лучшие - средние; из двух последних вода льется тонкой струйкой, а из двух первых бьет слишком сильно и брызгает. А вода холодная, колодезная.

- Первый ряд, вставать!

Никто не замешкался. Бегут, громко шлепая босыми ногами. Кто-нибудь поскользнется на каменном полу умывальной - все засмеются, и он смеется.

- Господин воспитатель, он у меня мыло взял!

- Хочешь подать на него в суд?

- Нет.

Торопятся, потому что второй ряд с нетерпением ждет своей очереди и до завтрака столько еще надо успеть!

- Второй ряд, вставать!

Торопятся, потому что Юзеф не любит, когда зря расходуют воду, а с ним надо жить в мире: он дает ребятам метлу и грабли.

- Третий ряд, вставать! Мыть лицо, шею, уши, нос, глаза. Того, кто плохо умоется, я отправлю мыться во второй раз.

Третий ряд бежит к кранам, второй вытирается и одевается, первый стелет постели.

Нелегкое это дело - стелить постель! Надо встряхнуть простыни, разровнять солому в матрасе, аккуратно постелить одеяло и положить подушку, легонько прислонив ее к спинке кровати, потом повесить на спинку полотенце. Каждый старается сделать все это как можно лучше, чтобы потом с гордостью спросить: