Летние сумерки (сборник) - Страница 3

И все же Ирина больше любила прогулки; общительная от природы она плохо переносила одиночество, а на улице, наблюдая за другими людьми, чувствовала и себя причастной к их судьбам, чужие радости и горести становились ей близкими и понятными.

А во сне она видела себя на пляже — у нее была красивая фигура — не идеальная, просто красивая, без изъянов, на нее засматривались парни, но она держалась очень скромно — сидела на лавке в тени под деревьями и читала книгу, а время от времени подходила к воде, перебирала ракушки и камушки, и плавала в теплой, сверкающей на солнце, воде.

Однажды, когда подруги сидели в сквере, к ним подошли два парня и мимоходом, играючи, пригласили в клуб на танцы. Ирина сразу поняла, что парни ничего не замечают, и смущенно молчала, но Галя подумала, что это новый способ издевательства и стала ухажерам грубить, только вдруг увидела, как один из парней сосредоточенно замер, уставившись на стоящие за скамьей палки, а потом толкнул приятеля плечом и скосил глаза, давая понять, что пора уходить. Его приятель не понял намека и упорно продолжал уговаривать девушек, особенно Ирину — даже положил свою руку на ее ладонь.

— Пойдемте! Там самый крепкий в Москве кофе и самые большие пирожные!

Ирина густо покраснела и покачала головой. Тогда парень устало отмахнулся:

— Хорошо! Скажите ваш телефон. Я вас приглашу куда-нибудь еще, — достал записную книжку, и растерявшаяся Ирина неожиданно для самой себя, проговорила номер.

— Вот еще! Очень надо! — скривила губы Галя, когда парни отошли. — Всякие еще пристают… Думаешь, он позвонит? Жди, как же! — и глубоко вздохнула. — Мы, как говорится, люди с ограниченными возможностями.

Он действительно не позвонил, хотя несколько вечеров Ирина ждала звонка. Она никогда, ни за что не пошла бы на свидание, но ей хотелось, чтобы он позвонил, хотелось поговорить с ним по телефону, ведь ей еще ни разу не звонил молодой человек.

После окончания училища Ирину с Галей направили работать в оранжерею на Щелковском шоссе. Оранжерея представляла собой огороженный цветник, теплицу с застекленной крышей, контору с кабинетом начальника и комнатой для мастера и бригадира, а также раздевалкой для работниц и котельной, где обитали электрик и плотник.

Начальником оранжереи была Антонина Ивановна, суетливая женщина, которая постоянно вводила вздорные новшества вроде того, чтобы раз в неделю посылать в Мосзеленстрой дарственные букеты, как напоминание о процветании оранжереи; беспрерывно кричала, что «на работе себя не жалеет», и того же требовала от подчиненных. Девушки цветочницы отмалчивались, но меж собой шушукались, что «их Антонина обижена жизнью — ее муж погуливает, а она срывает злость на нас».

Антонина Ивановна с невероятной готовностью всем все обещала, принимала заказы на оформление всех залов и собраний, но ее подводили скоропалительность выводов и неряшливость записей, а попросту — небрежное отношение к людям; только своих непосредственных шефов — работников Исполкома — начальница не забывала никогда: в приемной, в зале, в коридорах Исполкома всегда стояли живые цветы, и каждый сотрудник всесильного ведомства в свой день рождения получал цветочную корзину.

По телефону Антонина Ивановна расписывала свое заведение как оазис опрятности и порядка на фоне общей бесхозяйственности в районе. Кто слышал ее хвалебные фантазии, тем казалось, что в оранжерее цветут буйные сады, круглогодичное пиршество красок, а сотрудники имеют неисчерпаемые возможности. На самом деле работниц окружали обшарпанные стены, стеклянная крыша теплицы в дождь протекала и девушки работали под зонтами; леек не было, и растения поливали из шлангов, размывая и снова присыпая корни, не хватало удобрений и химикатов.

Ирина с Галей начали работать осенью, когда котельную ремонтировали и в оранжерее стоял такой холод, что девушки мерзли даже в телогрейках, а сама Антонина Ивановна сидела в кабинете, обложенная грелками. Но каково было цветам? В первый же месяц погибли фиалки, затем котельную починили, под полом теплицы забулькала горячая вода, но на цветах появился белый налет, грибковое заболевание — мучнистая роса. Цветы следовало опрыскивать серой, которую Антонина Ивановна давно обещала достать и даже планировала «наладить творческое сотрудничество» с каким-то химзаводом, но ее затянувшееся обещание стоило гибели еще сотням цветов. Своей взбалмошностью и бессмысленными планами начальница отпугивала от себя всех сотрудников. Тем не менее, временами ее лихорадочная деятельность все же приносила кое-какие плоды. Так в лесопарковом хозяйстве она выбила грузовик питательного торфа, от которого грунт становился рыхлым и мягким; в другой раз взялась озеленять газоны мясокомбината в обмен на несколько мешков удобрения — костной муки. Дирекция мясокомбината требовала озеленения без всяких условий, ссылаясь на решение управления благоустройства, но Антонина Ивановна намекнула на свою близость к Исполкому, и дирекция стала сговорчивей. К подобной «демонстрации силы» начальница прибегала не раз, как бы про запас на будущие услуги — это касалось всех предприятий в районе, даже тех, которые не нуждались в озеленении.

«Цветочницы» выращивали всякие цветы: розы и тюльпаны на срезку для букетов, выгонные (скорые) гиацинты к Восьмому Марта, кустарниковую сирень и нарциссы — как летники для клумб, разные комнатные в горшках; цветы сортировали в зависимости от величины, расценивали и на пикапах развозили по киоскам, а часть отправляли по заказам на оформление и озеленение территорий.

Ирина сразу полюбила свою работу и раньше всех приходила в оранжерею.

— Чего тебе не спится, ранняя пташка? — встречал ее плотник, немолодой, опухший от выпивок мужчина. — Понятно, цветы любишь. И они тебя любят, вишь, сразу к тебе поворачиваются. Водицы попить хотят. Оно верно, кто к ним с добротой, тому и они любовью платят. Ты это, может, у тебя какие там подгнили малость, дай мне парочку на похмелку.

Ирина срезала с краю теплицы нескольких хилых чахнущих растения, отдавала плотнику и направлялась к своему участку.

У нее был самый ухоженный клочок земли с самыми красивыми цветами; она относилась к цветам как к живым существам — каждое растение знала «в лицо». У нее был свой веселый цветок и свой грустный, свой «здоровяк», с невероятно быстро оформляющимся бутоном, и были слабые цветки с рахитичными венчиками — к этим больным цветам Ирина относилась особенно заботливо и бережно, как мать, которая уделяет больному ребенку больше внимания, чем здоровому; к тому же ей казалось, что эти цветы-бедолаги от природы гораздо красивее своих собратьев, но по какой-то нелепой случайности вынуждены расти уродцами; и она изо всех сил пыталась исправить такую несправедливость: притеняла больные цветы бумагой, чтобы лепестки не обожглись под солнцем, делала колпаки-навесы из пленки, чтобы капающая с крыш вода не размывала корни, втыкала опорные палочки-костылики, и привязывала к ним тонкие блеклые стебли.

На собраниях Антонина Ивановна называла участок Ирины — образцово-показательным, а саму Ирину — «девушкой с величественной скромностью». Не раз начальница обещала «отметить старанье Ирины» и дать ей премию, но забывала, пока однажды резковатая Галя не призвала ее отвечать за свои слова. На премиальные Ирина купила вина и торт и после работы устроила пирушку для сотрудниц.

Ирину любили все работницы оранжереи, и шоферы пикапов, приезжающие за цветами, и курьеры, приносящие заказы от организаций, и только мастер — полная угрюмая женщина — относилась к ней настороженно. Ее звали Ангелина Федоровна. До оранжереи она работала озеленителем в каком-то дорожном управлении, где занималась посадкой деревьев, и о цветах имела смутное представление. У нее не было специального «цветочного» образования, и вообще никакого образования не было. Часто специалисты-практики в деле ценнее дипломированных теоретиков, но беда заключалась в том, что и к цветам Ангелина Федоровна относилась бездушно. Для нежных созданий она сохранила, как выразилась Галя, «свой деревянный жаргон»: