Летная погода - Страница 8

Корецкий зашел к Гридневу, когда тот листал справочник Академии наук СССР, содержащий список академиков и членов-корреспондентов.

— Кого ищешь, Александр Романович? — спросил Корецкий.

— Оппонентов Каринцева.

— А есть такие?

— Узнал о них от Боголепова, когда он рассказывал о новациях Каринцева. Оборонный их смысл мне понятен, а в научном оформлении я, конечно, профан. Но, оказывается, плановая разработка темы Максима была принята ученым советом большинством при двух голосах против. Возражали профессор Венедиктов и член-корреспондент академии Косых.

— Хочешь связаться с ними? Но это же научные дебри…

— Хочу прощупать их отношение к Каринцеву. Важно знать не только мнение друзей, но и недругов.

— Вероятно, они исходили из шекспировского тезиса: «Стремясь к лучшему, мы часто портим хорошее».

— Откуда это?

— Из «Короля Лира».

— Мудрец. Должно быть, они рассуждали именно так. Вот ты и явись, как Лир, к обоим. По очереди.

Профессор Венедиктов принял Корецкого в университете в перерыве между лекциями…

— Как вы, профессор, знающий работы физика Каринцева, относитесь к плановой разработке его темы в НИИ?

Ответ на этот вопрос был для Корецкого безразличен, но он предполагал возможность задать второй вопрос: достаточно ли честен Каринцев в своей научной работе, нет ли в его характере следов авантюризма, неоправданной самоуверенности или обмана?

— Вы не стесняйтесь, — сказал он Венедиктову, — не бойтесь, что я не пойму научных терминов. — И тут он несколько в одесской манере, с повторениями, задал первый научный вопрос. Профессор Венедиктов улыбнулся и ответил вполне вразумительно:

— Мнение мое запротоколировано на заседании совета. Вам остается только прочесть протокол.

Корецкий сыграл растерянность и смущение, как бы показывая, что он этого протокола не читал. И задал второй вопрос, сознательно споткнувшись на словах «авантюризм» и «самонадеянность», и тут же поправился на «самоуверенность», а слово «обман» произнес почти шепотом. Тут профессор задумался.

— Было бы неправдой, если бы я ответил вам утвердительно. Ни излишней самоуверенности, ни авантюризма в его работе, конечно, нет. Я только считаю, что он ошибается.

Другой оппонент, членкор Академии наук СССР профессор Косых, на сакраментальный второй вопрос ответил так:

— Какой вздор! Откуда вы почерпнули такую информацию? Никогда так не думал и не думаю. Просто считаю, что он слишком торопится. А в науке спешить не следует. Каринцев, безусловно, талантливый и честный ученый. Надеюсь, что он и сам поймет свое заблуждение.

Когда Корецкий вернулся с ответами двух оппонентов Максима, Гриднев сказал:

— Я так и думал. Ответы честные, если только вопрошаемые сами не ошибаются. Не всегда в поисках лучшего можно утратить хорошее. Если в ребенке уже формируется характер взрослого, поеду в его страну детства.

Но в этот день Гриднев в Туркмению не поехал. Его задержало полученное из Одессы письмо.

— От Евсея Руженко, — сказал он Корецкому. — Прочтешь, поговорим.

Корецкий прочел.

«Посылаю тебе, Александр Романович, прелюбопытный документ, который тебя должен заинтересовать. Я разрешил прибывшему от тебя капитану милиции Саблину изучить дело Колоскова и Закиряна, которое, как ты помнишь, я подготовил для судебного разбирательства. Вместе с ними должен был быть судим и третий их соучастник, некий Павло Лобуда, бывший полицай в оккупированной Одессе. Но ему удалось бежать, застрелив двух солдат внутренней охраны с помощью впоследствии разоблаченного абверовского агента Хребтова. Бежали они в город Измаил, где и была разоблачена в 1954 году гитлеровская агентура. Во-первых, Хребтов признался, что Лобуда был осведомителем гестапо, а во-вторых, сообщил, что он погиб, переплывая Дунай в районе Килии. Но при вторичном допросе абверовец уже перед смертью — он умер в тюремном госпитале от рака прямой кишки — добавил кое-какие детали. Копию этого допроса, как ты сам понимаешь, я не стал показывать Саблину: при всей своей полезности он все же работник не нашего ведомства. Вот я и посылаю ее тебе.

А это, Романыч, второй допрос — годом позже, в тюремном госпитале.

Вот и все, Александр Романович. Могу добавить: Юркий год спустя действительно бежал из колонии. Розыск его до сих пор ведется по каналам МВД и до сих пор он нигде не объявился. Должно быть, где-нибудь осел тихонько и работает. Может быть, даже честно работает — до тех пор, пока за границей о нем не вспомнят и не дадут команды действовать. Когда включится Юркий, не упусти момента».

Корецкий прочел и долго молчал, пока его не окликнул Гриднев.

— Что молчишь?

— Думаю. Не исключено, что он в Москве и уже вышел на связь.

— Почему?

— Потому что включился в игру Хэммет, а ему нужен для этой игры связник. Это может быть и Юркий. И еще потому, что безмотивных убийств не бывает. Если они не случайны. Только у одного человека есть мотив для убийства Колоскова. Предположи, что Юркий побывал на бегах и попался на глаза Колоскову. Что предпримет связник, которым дорожат за границей? Или завербовать, если есть мотив для вербовки, или устранить.

— Я не вижу в твоей цепочке места для Каринцева.

— Каринцев — дичь, за которой охотятся. Если он попадет в силки, понадобится связник. Вот тебе и роль для Юркого.

Саблин приехал в тот же день, когда происходил этот разговор. Он включился в ход его прямо с разбега. Но его доклад о деле Колоскова и Закиряна подтвердил уже известное.

— Словом, на убийцу ты вышел, — сказал Гриднев.

— Лобуда? — спросил Саблин.

— Лобуда.

Саблин заметил, как Гриднев и Корецкий переглянулись.

— Предполагаете или знаете? — спросил он.

— Кое-что знаем.

— По своим каналам?

— Они у нас глубже, — усмехнулся Гриднев. — Между прочим, кличка у него Юркий. Ты его портрет привез?