Лестница в небо - Страница 20

Небывалая для этих мест жара не располагала к дальнейшему диалогу, так что ленивый переброс фривольными шуточками увял сам собой на некоторое время.

– А если не пригласят тебя? – еще раз попытался реанимировать серьезный разговор Земеля.

– Значит, я – действительно параноик и навыдумывал всякой ерунды на ровном месте. Пошли в тенечек хоть отойдем, – машу рукой в сторону трех тоненьких березок неподалеку от ворот, дающих подобие тени в этом пекле.

Расслабив узел шейного платка, какие здесь до сих пор носят вместо галстуков, расстилаю на траве купленную в электричке газету – пятна от травы на костюме не входили в мой список необходимых вещей – и устраиваюсь поудобнее. Земеля, не заморачиваясь, плюхается рядом.

– Думаешь, удастся что-то узнать?

– Не знаю. Надеюсь, конечно, но вряд ли… Разве что подсказку дадут. – Откровений не ожидаю, но хоть что-то же мне скажут!

На жаре нас разморило. Не знаю, был ли расчет на это по другую сторону монастырских стен, но, поняв, что еще чуть-чуть – и моя голова превратится в печеную тыкву, начал принимать меры. Вода, получаемая от использования дара, всегда была одного и того же состава и температуры: чистейшая, как из высокогорного родника, и холодная до ломоты зубов. Наполнив ближайшую яму, попытался настроить ветерок в нашу сторону. Ничего не вышло, но возясь у прохладной лужи, потихоньку пришел в себя. А развлекаясь магией, никак не мог отделаться от мысли, что куда-то не туда моя жизнь повернула.

Мне бы сейчас учиться, развивать и изучать свой дар, доставшийся по воле случая, а я вместо этого лезу в змеиное гнездо, ни хрена не разбираясь в раскладах. Жаль только, что если не полезу сам – меня туда притащат, и явно не на моих условиях. Точнее, ставить условия мне и так никто не даст, но хоть что-то выторговать за добровольное сотрудничество хотелось бы. Ну и быть хоть немного в курсе, на что подписываюсь.

Невеселые раздумья прерывает совсем молоденький монашек, вышедший из калитки и направившийся к нам:

– Пройдемте, вас примут.

Киваю Олегу – порядок его действий уже обговорен, привожу себя в порядок и следую внутрь обители.

И все-таки я – гений!

Склоняясь в глубоком поклоне перед старым одноруким монахом, я ликовал, что хоть тут догадался правильно. Возраст, залеченные раны, пластическая хирургия, а самое главное – потеря источника, конечно, сделали свое дело, но этот тяжелый властный взгляд я не перепутал бы ни с каким другим. Именно так он всегда смотрел на нас с Митькой со своего ростового портрета в дедовом кабинете, недаром художник, написавший картину, считался гением современности. Правда, встала дилемма – как обращаться к хозяину комнат? Ваше бывшее императорское величество? По-моему, оскорбительно получится. Государь? Так он уже давно не правит. И по имени-отчеству – не вариант. Как к монаху? Тоже лажа, из него монах, как из меня балерина, тем более что правильного обращения и не знаю. Остановился на нейтральном «господин».

– Позвольте представиться, господин: Егор Николаевич Васин, к вашим услугам.

Почти физически ощущаемый холодный взгляд проходится по мне, просвечивая как рентгеном. Стоять со склоненной головой неудобно – не видно лица собеседника, но и мое таким образом не разглядеть.

– Чего ты хотел добиться таким подношением? – спустя очень долгую паузу спрашивает старик.

Замеченный за ширмой работающий источник намекает, что врать ни в коем случае нельзя. Если я умею отделять правду от лжи, то не стоит считать других дурнее.

– Добиться личной встречи. Заинтересовать. Понять, – отвечаю короткими фразами, даже не пытаясь лукавить.

– Откуда узнал про это место?

– Выследил Григория Осмолкина. – Правда, одна только правда.

– Сколько человек сейчас в комнате?

Гадство, вот что сейчас сказать? Придется как есть:

– Четыре: вы, я, человек за ширмой и еще один вон за той панелью, – аккуратно, без резких движений, указываю на фальшивую стенную панель позади хозяина кабинета, сквозь которую слабо просвечивает еще один источник.

– Значит, прав был Елизар… – почти выдыхает себе под нос монах. Лишь усовершенствованный на время встречи слух позволяет разобрать бормотание старика; жаль только, есть обратная сторона – любой резкий громкий звук доставит нехилый дискомфорт.

– Считай, что заинтересовал. – Бывший император жестко усмехается. Куда там Гришке с его уродствами: у этого лицо чистое, без шрамов, зато искусственный левый глаз и общая неестественность мимики из-за восстановленных мышц создают гораздо более жуткое впечатление.

– Как догадался? – Жест в сторону чаши или скорее в сторону экспертного заключения.

– С трудом, господин…

– Обращайся ко мне «отец Никандр», – перебивает монах.

– Слушаюсь, отец Никандр, – и продолжаю отвечать на вопрос: – Какие-то намеки получил от Елизара Андреевича, пока он жив был. Тогда по малолетству не понимал, но в память запало. А совсем недавно узнал про удочерение матери…

– И?

– Елизар Андреевич, вопреки всеобщему мнению, был нормальным человеком, младенцев на завтрак не ел, – рискую слегка пошутить, слабая усмешка собеседника говорит о том, что некоторые вольности в рассказе допустимы. – Он вполне мог пожалеть девушку в трудных обстоятельствах. Мог помочь, предоставить кров, дать денег на обучение. Мог принять в род, чтоб окончательно привязать перспективную одаренную. Но вот удочерить – с его старомодными понятиями о семье, роде и его чести – не мог никак.

– Но ведь удочерил? Или ты недоволен этим фактом?

– Ни в коем случае, отец Никандр.

– И как же ты связал это со мной?

Тщательно подбирая слова, пытаюсь объяснить свои выводы:

– Только две страсти были у Елизара Андреевича: империя и император. С чувствами и желаниями других людей, и даже собственными, если они шли вразрез с интересами двух означенных его кумиров, он не считался. Только Ваша воля могла заставить его породниться с безродной девицей и ее ребенком, – голосом выделяю с большой буквы слово «Ваша».

Монах какое-то время обдумывает мой ответ.

– Забавно… Редко кто мог дать такую точную характеристику этому человеку. Сколько слышал рассуждений о нем… А тут какой-то юнец смог в нескольких словах выразить его сущность, да еще целиком совпадающе с моим мнением. – Уцелевший глаз пристально изучает меня.

– Ничего удивительного. Вы были его первым воспитанником, а я и Дмитрий – последними.

– Да ты никак имеешь наглость сравнивать меня с собой? – Вроде бы сказано с насмешкой, но есть какая-то тень угрозы, поэтому спешу сгладить допущенную грубость:

– Ни в коем случае, отец Никандр. Просто мне одному из немногих довелось узнать его как человека, а не как должностное лицо, – на всякий случай еще раз склоняюсь в поклоне.

Монах опять долго молчит, заставляя меня нервничать. Как ни готовился я к этому разговору, но действительность оказалась гораздо сложнее. Тяжелая давящая атмосфера в помещении, созданная этим искалеченным мужчиной, буквально вжимает голову в плечи. Каждое мое слово – как шаг по минному полю; еще и врать нельзя.

– Насколько было бы проще, если б ты, вслед за Дмитрием, пошел в безопасность… Почему, кстати, отказался? Все задатки для этой службы у тебя есть.

– Не мое. Я уважаю людей, служащих там, но не готов посвятить свою жизнь этому делу.

– И с каких это пор служение Отечеству стало противно дворянину?

– С вашего позволения – служить Отечеству можно разными способами. Я не бегаю от службы, но именно в этом ведомстве служить не хочу, – твердо отстаиваю свою позицию, благо опыт отбиваться уже есть.

– Свободу любишь?

– И это тоже, отец Никандр.

– Что ж, иногда воля Господа проявляется странным образом, недоступным нам, смертным. Готов ли ты, дворянин Васин Егор Николаевич, послужить своему Отечеству?

Угу, сама постановка вопроса уже мне нравится: как будто есть возможность отказаться…

– Всегда готов! – Неуместный смешок от использования девиза пионерской организации в такой обстановке гашу в зародыше. И, отвлекшись, пропускаю удар по мозгам.