Лестница на Эверест - Страница 2

– Вы заинтриговали. О чём идёт речь?

– Звучит довольно сухо: средство для конструирования индивидуального волосяного покрова. Лабораторное название – перуген.

Журналистка блеснула эрудицией:

– А-га, это бальзам. Но название, признаться, не очень. Маркетологи, конечно, предложат что-то более благозвучное. А вот правильно ли я вас поняла, что станет возможной эпиляция… э-э… генная… так сказать.

– Безусловно… Эпиляция, депиляция – это частные случаи. Смотрите шире: волосы можно будет не только убрать, но и… вырастить. Цвет, фактура, длина, форма… Любые параметры, безболезненно, быстро, многократно. Как вам это?

– То есть, пушок над губой…

– Забудете, что это такое.

– У меня и так нет… Но вы говорите, что будет возможно…

– Что будет возможно, предугадать не берусь. Я лишь скромный генетик.

– Вы, профессор, – настоящий волшебник! А генопрограммирование… Просто нет слов!

– И не надо…

*****

– Не беспокоит?

Мастер скрёб мою шею отвратительно визжащей машинкой. Чувствовалось жжение, сбритые волоски падали куда-то за ворот рубашки и уже кололись, а этот настойчивый кудесник-стригун морщинистой рукой давил и давил на мой затылок, словно отчитывал нашкодившего кота, отчего мой же нос устремлялся к наделанной луже, простите, к далёким коленям. Другая рука истязателя продолжала орудовать мерзким инструментом уже в районе седьмого позвонка.

– Терпимо, – хрипел я, не желая ни коим образом рассердить мастера и получить отражение его негативных эмоций на конечном результате, то есть на моей причёске.

– А вы хорошо держитесь. – Он выключил машинку и, щадя мои нервы, торопливо убрал её в ящик стола. – Скоро закончим. Осталось только…

Он повернулся ко мне с издевательским выражением на лице, означавшим «А деваться-то тебе некуда, голубчик!».

У меня подогнулись пальцы на ногах.

Солнечный луч на отполированной до зеркального состояния металлической поверхности опасной бритвы (вот она какая в действительности!) сверкал как на ятагане из немого кино. «Боже сохрани! Хрен редьки не слаще, сплошное попадалово. Смертоубийство близится, а в голову чушь доисторическая лезет. На кой ляд я вообще сюда припёрся? К источнику животворному потянуло… Тут и кончусь – нет, не как личность, а как зарезанный баран».

Я едва не терял сознание, а возможно, и потерял, так как в расторможенном мозгу возник индукционно-ассоциативный мемотрафик: лежу я будто в пещере, перевязанный вдоль и поперёк сухожилиями животных, голова на раскрытом саквояже. Рядом костёр горит, жарится на нём что-то. А вокруг толпа неандертальцев в звериных шкурах, гигиенически отсталых, но с причёсками из модного каталога. Сам каталог давно пошёл в огонь, а пустые флаконы выброшены за ненадобностью в кучу обглоданных костей. Мужики, женщины, дети широкими носами сосредоточено и молча дым нюхают и решают, не разнообразить ли их обед вторым блюдом. Я красноречиво сопротивляюсь, доказывая смысл и в коррекции волос, и в собственной жизни.

*****

Я проснулся разом, как от толчка. Один глаз, который упирался в подушку, не открывался, зато вторым я увидел циферблат будильника. До сигнала оставалось шесть минут, и я удовлетворённо закрыл глаз. Нега полилась по чреслам, суля блаженство бесконечных шести минут. Бог Морфей закрутил одну из своих короткометражек, но оборвал кино на самом интересном…

Всё, пора вставать!

Я побрёл в ванную, негодуя на будильник за прерванный сон. Что-то взрослое, неразборчивое, женское соблазняло меня, многое обещая…       Взрослое, но мужское я обнаружил в зеркале, в виде потемневшего за ночь пушка на щеках, на подбородке, под носом. Может быть, просто свет так упал, но я воспринял иллюзию как данность.      Это должно было случиться, и это случилось: пятнадцать лет – это я вам доложу… Шутки в сторону.

– Вот она и началась – суровая мужская жизнь, – сказал я своему отражению. А затем с аккуратной брезгливостью и злорадством вылил в унитаз двухсотграммовое содержимое ненавистного флакона с унизительной надписью «Перуген ISBN 0131313 Модельный для юношей. Анита Кужельская-Пети. Лонг 30».

Взрослому дяде срочно требовалось что-то значительно солиднее, чем миллиметровый ворс, но, как назло, на полке отца было пусто: дезик и стомаклинер не в счёт. На женской полке помимо всего чисто бабьего выстроилась целая батарея инкубаторских по форме и объёму флакончиков, пестревших этикетками, но я даже читать их не стал.

Однако мне повезло. За стопкой аккумуляторных салфеток, претендовавших на общее использование, стыдливо прятался некий «Авторский – Зизи» неведомого чейнера Огюста Коффера. Что такое «Зизи» мне не было известно, а выяснять в интернет-информаториуме не оставалось времени.

– Рискну. – Я решительно выпил содержимое, а через положенные три минуты другая мысль меня озадачила: «Кому это в нашей семье понадобились цветные африканские косички?» Но дело было сделано, и пора идти на занятия.

Появление в школе не в надлежащем виде, в своё время пролоббированном директором – мужем чейнера Аниты Кужельской – автоматически относила меня к немногочисленной группе пацанов, позволявших себе курение в туалете с плеванием на пол никотиновой слюны. При этом информатор в меднадзор обманывался самопальным симулятором потребления запредельного количества картофеля, баклажанов, томатов. Парни дружно приветствовали меня, похлопывали по плечу, предлагали угоститься сигареткой. Я пока стеснялся, но объяснял им, что уже успел дёрнуть.

Со своего места в классе, на «камчатке», я заметил любопытствующие взгляды девочек. Особенно, одной… И вновь волна, аналогичная утренней, пробежала по телу.

– Алло! Любитель афроплетения! Вы флаконы часом не перепутали?

Учитель нависал надо мною всем долговязым телом.

– Как можно. Никак нет. Ни в коем разе, господин учитель! Гормон не спрячешь, гены пальцем не раздавишь.

– Вижу, инфограмма самооценки круто ползёт вверх. А насчёт генов…

Учитель повернулся, пошёл между рядами парт. Обращаясь уже ко всему классу, он заговорил:

– Геном растений… Геном животных… Геном человека… В школьной программе генетика, как отдельный предмет, не изучается, но я приглашаю всех желающих на внеклассный факультатив, где я расскажу об этой удивительной науке и использовании её достижений, в частности, в области художественного оформления волосяного покрова живого организма. А сейчас – рисование. Попросим африканского вождя побыть моделью.

Я вздохнул с облегчением – очередная двойка сегодня мне не светила.

*****

За три дня, как я рассчитывал, мне зизи не надоели, поэтому отходил в них весь лонг – неделю. На смену им пришло двойное каре, затем вызывающий гранж. Надолго задержалось исторически выверенное «крыло голубя». Да и не вспомнить всего, что с пугающей быстротой вырастало на моей голове. Полный сумбур, разброд, поиск собственного стиля максималистского возраста.

Не малую роль в моих безумствах сыграл неожиданный бзик записаться к Мален-Далену – педагогу по рисованию – на его факультатив. Пришлось подвинуться таким важным делам в свободном времяпровождении обычного подростка, как футбольные матчи с пацаньёй из соседней заоблачной высотки; ночные набеги на парящие городские поля-оранжереи; бренчание на расстроенных гитарах в стеклянных переходах между зданиями; задирание прохожих словом, а то и делом; и нескромные мужские анекдоты под гогот местной шпаны. Список можно продолжать и продолжать, пополняя свои подвиги недостатком мозгов и избытком энергии.

Вдруг оказалось, что я с удовольствием могу задерживаться в школе на пару лишних часов; что учитель не зануда и хочется слушать его рассказы о сложных и удивительных вещах; что отказаться от свалившегося на мою голову увлечению можно только в пользу обладательницы томных глаз и русой косы. Жаль, она не посещала внеклассный факультатив и никогда не спрашивала подробности занятий, тем самым, лишая меня возможности провожать её до дома.