Лесовичка - Страница 51
Прозвучал звонок, заиграла музыка. Снова взвился занавес.
Ксаня, вполне готовая, стояла в первой кулисе, ожидая своего выхода.
— Ну, что, не боитесь теперь? — послышался за нею звучный мужской голос.
Она обернулась. Перед нею стояла Зиночка и рядом с ней молоденький артист Колюзин.
Что-то милое, открытое, что-то детски простодушное было во всей его высокой атлетической фигуре и в румяном безусом лице.
— От всего сердца поздравляю вас с триумфом и желаю дальнейшего успеха, — сказал он и сильно тряхнул руку Ксани.
Ксаня хотела было поблагодарить юношу, не над самым ее ухом послышалось шипящее: «Вам выходить, госпожа Корали!» И она, теперь без всякого уже страха, шагнула на сцену.
Со второго акта «Потонувшего Колокола» сказка уже развертывается в драму. Генрих Литейщик лежит умирающий в своей комнате. Его жена Гертруда плачет над ним. Ксане, едва она появилась на сцену, сразу бросилось в глаза злое выражение Истоминой, игравшей Гертруду. Она очень скверно в этот вечер вела свою роль. Появление более талантливой и юной, более счастливой соперницы изводило Маргариту Артемьевну. Прежде чем выйти на сцену, она долго шепталась с сыном и злостно улыбалась чему-то. И когда Поль, подмигнув матери, исчез за кулисами, она сразу успокоилась и притихла.
Все это не ускользнуло от бдительного взора Зиночки.
— Миша! Миша! — тревожно позвала она Колюзина, с которым была очень дружна. — Истомина что-то предпринимает против Корали… Надо бы оградить нашу Китти. Ведь Истомина змея подколодная со своим детенышем… Бог знает, на что решиться может, на всякую низость… Надо подкараулить их и им помешать.
— Подкараулю и помешаю. Вы ведь знаете, до чего у меня на этого липкого Польку руки чешутся! — бодро отвечал Колюзин, — вы уж не беспокойтесь, Зинаида Васильевна, для честных, хороших людей я на все готов. Ей-Богу.
— Спасибо, Миша.
— Полно, голубушка. Мало вы для меня сделали, что ли? Сколько раз вы меня выручали, сколько советов дали… Вон и урок мне достали… Я ведь это чувствую… Я за вас и подругу вашу в огонь и в воду готов.
И, ласково взглянув на Зиночку, Колюзин исчез за кулисами.
Между тем на сцене все глубже и сильнее развертывалась драма. Каким-то грубым, неестественным голосом, нелепо завывая, Истомина-Гертруда произнесла свой монолог и с трагическими жестами ушла со сцены, вполне рассчитывая на то, что публика будет аплодировать ей. Но публика молчала. Взбешенная Истомина прошла в свою уборную и разразилась горькими, злыми, бессильными слезами.
— О, эта девчонка! Это из-за нее! Но я не позволю ей встать на моей дороге! Я не позволю! Или я, или она!.. — рыдала она, ломая руки. — Я уничтожу ее! Да, да, уничтожу.
Ксаня не слыхала ни этих слов, ни этих рыданий. Роль снова захватила ее, а она в свою очередь захватила толпу и повела ее за собою.
Закипел котелок на сцене, закипело зелье. Готово лекарство нимфы-колдуньи. Раутенделейн поит им больного. Оживает Генрих. Бурное объяснение происходит между ними. Генриху жаль оставить семью и отдаться лесу. Но чары лесной колдуньи сильны. Упоительно развертывается речь феи. Это целый гимн лесу и его могущественной красоте. Королевской властью пленяет она Генриха, тщеславием прельщает его. Генрих побежден. Торжествующая увлекает его в лес фея Раутенделейн.
Под несмолкаемые аплодисменты опускается занавес. Ксаня, пошатываясь, выходит раскланиваться за руку с Гродовым-Радомским, играющим героя пьесы.
— Корали! Корали! — неистово кричат верхи.
— Корали! Корали! — звучно несется по партеру.
И вдруг неизвестно откуда слышится одиночный крик:
— Не надо Корали! Долой Корали! Истомина, браво! Браво! Истомина solo![10] И-с-то-о-мина!
Крик подхватывается и разрастается где-то наверху. Это уже не один голос кричит, а много-много.
Торжествующая выходит из-за кулис Истомина, бросает уничтожающие взгляды на Ксаню и приближается к рампе. Наверху, между тем, все разрастается и разрастается крик:
— Долой Корали! Истомину solo! Браво, Истомина! Браво!
— Вы слышите, Миша? — вся побледневшая, трепещущая лепечет Зиночка. Это интрига, гнусная подлость! Я слышу голос Поля… Он подговорил, а может быть, и подкупил каких-то негодяев… Надо унять, остановить…
Зиночка не договаривает. Какой-то маленький предмет летит сверху на сцену и подпрыгивая скачет по сцене. Это умышленно запущенное в Ксаню гнилое яблоко, брошенное из райка. Оно пролетело низко, всего на какой-нибудь вершок, от головы дебютантки.
Зиночка схватила за руку Мишу.
— Что это, Господи!.. Что это?! — шептала она.
Но Миша уже ее не слушал. Порывистый, честный и благородный, он мало отдавал себе отчета в своих действиях. Быстрее стрелы выскочил в залу, потом рванулся по лестнице и, духом вбежав наверх, очутился в райке.
Его мужественная широкоплечая фигура атлета, словно из-под земли, выросла перед Полем. Тот метался, как угорелый, среди скамеек райка и убеждал громким шепотом неистовствовавших там каких-то темных личностей и оборванцев:
— Поусердствуйте, братцы!.. Вызывайте госпожу Истомину!.. Ее одну!.. Еще… еще!.. А Корали яблоками… яблоками гнилыми… выскочку, интриганку! Я не забуду вашей услу…
Вдруг он неожиданно умолк, съежился и присел, увидя перед собой богатырскую фигуру Миши.
— Ты что тут делаешь, негодяй! — прогремел голос последнего. — А? Тебя я спрашиваю, что ты делаешь здесь?
Поль струсил. Вся его тщедушная фигурка задрожала с головы до ног.
— Я… я… — залепетал он, бледнея, как платок.
— Ты, жалкий негодяй! — отрезал ему Миша, и его честные серые глава блеснули, как молнии, — и если ты сейчас же не прикажешь всей этой пьяной или бестолковой ораве уйти из театра, я тебя следом за твоим яблоком сброшу туда вниз.
И он внушительно потряс за плечи тщедушную фигурку Поля, как бы собираясь привести свою угрозу в действие. Потом презрительным взглядом окинул подозрительных субъектов-оборванцев, окружавших того, поспешно вышел из райка.
Не успел он сойти вниз, как новые крики поразили его:
— Корали! Корали! Браво! Браво!
Это кричала публика в партере, возмущенная поведением кучки «верхов» и понявшая интригу.
— Корали! Корали!
Весь театр, как один человек, кричал теперь:
— Корали! Корали!
Глава VI
Триумф разрастается
Третий акт прошел, как сон, как лучезарный розовый сон для Ксани. Опять шумел лес, и играл месяц. Опять выглядывал из своего колодца старый дедушка-водяной, опять прыгал, дурачась, леший. Но фея Раутенделейн была уже не одна. Генрих Литейщик, превратившийся в короля леса, был с нею. Фея Раутенделейн была счастлива. Генрих остался королем леса, несмотря на появление и просьбы его детей, принесших ему кувшин со слезами их матери и его жены Гертруды. Он почувствовал в себе мощь и силу лесного владыки и упивался своей тщеславной властью, которую прекрасная фея Раутенделейн разделяла с ним.
При громе рукоплесканий опустился занавес. Из партера подали Ксане великолепную корзину с цветами.
— Это от семьи губернатора, — проговорил Арбатов. — Губернатор поздравляет вас с успехом, дитя!
Старуха Ликадиева опять пробралась к ней.
— Что ты сделала с нами, детка?.. Мы ожили, старики, помолодели на двадцать лет… Спасибо Сереже, что откопал тебя, жемчужинку драгоценную! — и дрожащей рукой она гладила черные кудри девушки.
А там, за занавесом, как море в час прибоя, шумела публика, не устававшая вызывать покорившую ее дебютантку…
Начался четвертый, последний акт. Исчезли со сцены эльфы и гномы, исчезла всякая лесная нечисть. В лес пробрался монах. Он стал увещевать Генриха вернуться в мир, стать снова человеком. Он долго просил, заклинал, увещал. И после бесконечных колебаний Генрих сдался. Монах скрылся. Трепещущая и бледная появилась на его месте фея Раутенделейн. Страшную драму переживает она. Она не может отпустить Генриха, своего короля. Она должна стать его женою. Она любит его. И она просит, умоляет, заклинает его остаться. Но он неумолим. Голос Ксани то падает до звучного шепота, то растет мощный и красивый. Неподдельные слезы рыдания звучат в нем. Эти рыдания захватывают публику. Тишина в зрительном зале. Глаза всех впиваются в юную артистку. Как хороша! Как удивительно хороша она в своем отчаянии и горе!.. Но Генрих непоколебим. Он уходит. Фея Раутенделейн снова одна. Ночь, лунный свет, шепот деревьев. Из колодца показывается синяя безобразная голова водяного.