Лесоруб Кумоха - Страница 29
Но колдун залез на печь и оттуда больше не спускался, пока оконце не стало серым: наступила заря того дня, которого так ждали многие люди в разных концах села…
Утром к дому колдуна стал сходиться народ
Стояли, сидели на бревнах, которые Ворон еще осенью привез из леса, но на дело не пустил.
Мужчины курили трубки, женщины переговаривались тихо.
Все смотрели на занавеску, которая отгораживала угол, где смыкались стены хлева и сарая.
— Занавеска зачем? спросил один из соседей Кумоху.
— Так ведь овца-то в шубе, а девушка Улли неизвестно в чем оказаться может,— объяснил охотно Кумоха.—Одной овечьей шкурой ей не прикрыться… Замерзнет, одеться нужно—
Спрашивали, где рыжий. Не объяснять же им, что он возле лаза с пономарем возится!.. Чуть не рассмеялся Кумоха, представив себе, что бы произошло со зрителями, услышь они такую новость!
— С дочкой своей, с овечкой своей,— тяжело вздыхал Кумоха,— где же ему быть еще!
Ворон сидел на лавке в избе, тяжко вздыхал, пил холодное молоко.
Обе старушки с неизменными трубками в сухих ртах сидели тут же и преданно таращились на колдуна.
Овца Улли стояла возле печи, жевала какое-то духовитое, из колдовских трав сено,
— Начнем, пока поп не заявился,— сказал, входя в избу Кумоха.— Отец мои с ним, верно, тоже придет… Нужно до них все закончить.
— Да, да,— согласился Ворон,— идем…
Старушки бесшумно и сноровисто, как мыши, выскользнули из избы.
— Всё там в порядке? — устало спросил Ворон.
— Все… Только, хозяин, поскорее,— посоветовал Кумоха.— Не по-поповски, с молитвами да пением, а так, чтобы никто и ахнуть не успел. Опять же до прихода отца Василия: этот бородатый всякого может натворить…
— Они,— кивнув на старушек, проговорил Ворон,— одежду для Улли принесли… Отнеси ее… туда…
Кумоха прикинул на ладони легкий красивый кожушок, мягкие теплые сапожки: красиво!
Отнес в хлев, передал рыжему.
Рыжий тем временем обучал пономаря-звонаря творить чудеса.
— Крышка плохо лежит,— сказал рыжий,— свет в лаз падает. Все время поправлять приходится. Посмотри, Кумоха, как там она снаружи…
Днище бочонка служило заслонкой— рыжий изнутри закрывал им зев лаза.
Когда Кумоха через пристройку вышел во двор, то увидел входящих в ворота отца Василия и Сийлу.
Кумоха зашел за занавеску. Рыжий был прав: крышка лежала неровно. Слышно было, как звонарь-пономарь бормотал в хлеву недовольно — видно, не хотел переодеваться.
— Тише там!—прошептал Кумоха в черный зев лаза. Слышно все!
Двор уже не вмещал всех желающих увидеть чудо.
Кумохе, возвышающемуся над головами собравшихся, было видно, что еще и на улице стоит человек тридцать — сорок.
Большая мохнатая голова Сийлы словно была поставлена на другие головы: рост у кузнеца был не меньше, чем у Кумохи.
Сийла смотрел весело. Подмигнул — мол, начинайте чудить!
Кумоха, не разжигая, посасывал старую трубку — последний подарок отца.
«Как бы Ворон не обманул рыжего, не заглянул в хлев!» — обеспокоенно подумал он.
Но все шло, как было оговорено: из избы вышел Ворон в рубашке, одетой поверх кожуха. От этого тщедушный колдун казался толстым, почти квадратным.
За ним, нежно ведя черную овцу, семенил Рыжий.
— Сатанинское отродье! — прогремел отец Василий.
Ворон даже не взглянул на попа.
Когда Рыжий завел овцу за занавеску, то Ворон откинул холстину, показал, что за нею ничего, кроме деревянных стен, нет.
Потом он закрыл овцу занавеской и присел на корточки.
Всем, кто сидел на бревнах, пришлось встать: иначе им колдун не был виден.
Рыжий упал перед Вороном на колени.
Громкое бормотание непонятных слов хорошо удавалось Ворону.
Даже Сийла перестал улыбаться, стал серьезным.
У Кумохи шевельнулось в душе что-то вроде суеверного страха —так внушительно и уверенно «колдовал” Ворон.
Даже отец Василий, раскрывший рот. чтобы сказать что-либо насчет богохульства или нечистой силы, не посмел произнести ни слова.
«Если звонарь правильно рыжим обучен, то сейчас за занавеской…»— подумал Кумоха, но в этот момент Ворон вскочил с колен и откинул холстину.
— A-a-ax—раздалось в морозном воздухе.
Вместо черной овцы меж сараем и хлевом в углу стояла… белая овца!
Ворон тупо смотрел на нее.
«Значит, пономарь оказался мужиком сметливым!» — облегченно вздохнул Кумоха.
Рыжий бросился к белой овце, закричал истошно:
— Улли! Уйди! Дочка моя единственная!
Ворон осторожно скосил глаза в сторону Кумоха.
«Как бы он из-за этой неожиданности от чуда не отказался!»— испугался Кумоха и громко, перекрикивая поднимающийся говорок и аханье, произнес:
— Колдовские чары старухи Сюоятар еще сильны. На Улли лежит двойное заклятие. Сначала она превратилась в белую овцу, а сейчас обратится в девушку…
— Да, да, так и было!—закричал рыжий.— Она не сразу стала черной, моя Улли. Сначала ведьма обратила ее в белую овечку, а уж потом она почернела!
Ворон заметно приободрился.
У отца Василия внутри бороды раскрылась красно-белая щель: он довольно, во весь рот, улыбался. Все шло, как было условлено.
— Чудо, чудо! — визгливо кричали верные старушки.
— Кто может из черного белое сделать? Ты можешь?
— Колдун у нас лучше, чем в других селах!
— Он родственник самому лесному хозяину Хийсе, я точно знаю!
«Надо их утихомирить, а то они про этих овец будут до вечера болтать!» — подумал Кумоха и громко произнес:
— Тихо, люди добрые! Тихо! А то чудо спугнете!
Во дворе наступила тишина.
— Бесовские затеи, будьте вы прокляты! — прогремел бас отца Василия, и над толпой вознеслась его рука с крестом.
Толпа кругом грозно зашумела: поп мешал чуду, из-за которого девушка Улли могла так и остаться белой овцой!
— Пришел смотреть — не мешай!
— Пожалей девушку, отец Василий!
— Ворон к тебе в церковь не ходит, зачем ты к нему пришел?
— Хлеб бери у земли, а не изо рта у другого! — крикнул Кумоха.
Вновь стало тихо.
Опять послышались колдовские причитания и заклинания присевшего на корточки Ворона.
На этот раз он говорил тише, но зато более быстро, задыхаясь, кривляясь, вскрикивая.
Вдруг он встал и четко, не открывая глаз, произнес:
— Лесной хозяин сейчас явился мне. «Если поп не покинет твоего двора,— так сказал лесной хозяин,— то чуда не будет».
«Молодец, Ворон! — усмехнулся про себя Кумоха.— Сильный удар!»
— Будь ты проклят, колдун!—загудел отец Василий.— Нога моя не тронется с места!
Кумоха поймал вопросительный взгляд Сийлы.
«Что делать?» — спрашивал кузнец.
Кумоха едва заметным движением головы показал: уведи, попа.
Народ начал волноваться: всем хотелось увидеть чудо. Пусть поп уйдет, если мешает!
У отца Василия вся надежда была на Сийлу: пока его охраняет кузнец, никто не посмеет прикоснуться к нему! Но тут Сийла сам легонько подтолкнул попа к воротам, и от этого легонького толчка отец Василий сразу отлетел шагов на пять, пробив брешь в толпе.
Сийла вместе с попом вышли за ворота.
Отец Василий кричал и ругался всерьез — по уговору он не должен был уходить со двора колдуна!
Ворон стал на колени, забормотал заклятья.
Старушки задвинули занавеску, скрыли от глаз собравшихся белую овцу, сами отошли на те места, где стояли прежде.
Ворон, закрывая и открывая глаза, что-то пел, трепал себе бороду.
С улицы доносились проклятия отца Василия.
Наконец Ворон вскочил, отодвинул занавеску да так и остался стоять с поднятой рукой.
— А-а-ах!..— вновь разнеслось над двором.
Вместо белой овцы вновь стояла черная овца.
Кумоха, увидя лицо Ворона, едва не расхохотался — такой глупый вид был у колдуна.
Рыжий, чтобы не расхохотаться, схватился обеими руками за бороду и, видно, боялся сделать лишнее движение.