Леонид Быков. Аты-баты - Страница 15

Помню наше пение. Сашка дергает вожжи, волосы его растрепал ветер, а вокруг поле широкое, как его песня, как его душа. Мой герой – человек большой искренности и трудолюбия – любил Сашку за быстрый ум, сообразительность и душевную щедрость… Актерское искусство быстротечно, и даже кинопленка не сохранит его, если оно не останется в сердце зрителя. Искусство Л. Быкова – народного артиста Украины осталось в сердцах миллионов».

Слова коллеги Леонида Быкова по театру Владимира Антонова вносят некоторые коррективы выше сказанному: «Художественным руководителем Театра имени Т.Г. Шевченко был Лесь Сердюк. С ним-то прежде всего и осложнились отношения у Быкова. Прекрасный актер, Сердюк был непомерно властолюбив. Не думаю, что многие из предлагаемых им Быкову ролей того устраивали. Леня не болел «медными трубами», но ему хотелось играть серьезные драматические роли. И не только играть, он хотел ставить спектакли. Например, задумывал поставить в театре спектакль по пьесе А. Галича «Походный марш».

Харьков до сих пор помнит театральные работы Леонида Быкова. Особенно: Олега («В поисках радости» Виктора Розова), матроса Палладу («Гибель эскадры» Александра Корнейчука) и, конечно, – Павку Корчагина.

А еще его небывалую природную скромность – качество, так не свойственное актерской профессии. Быков тяготился обрушившейся на него славой. Елена Тимофеенко, его партнерша по комедийному спектаклю «Улица трех соловьев, 17» вспоминала: «После фильма «Максим Перепелица» с Леней нельзя было запросто ходить по улицам. На Сумской, завидя его, прохожие столбенели, раскрыв рты, а потом удивленно повторяли на разные лады: «Быков, Быков!» Он страдал от этого, говоря в таких случаях спутникам: «Идем скорей отсюда». Но «старики» театра завидовали его славе… Помимо своей воли он нарушал «закон восторгов» – именитые актеры иной раз не получали стольких аплодисментов, сколько выпадало на его долю. Леня уходить из театра не хотел, а о нерадивом руководстве слагал частушки…»

Николай Хрусталев, журналист: «Впервые я услышал имя Леонида Быкова в начале 50-х голов, когда на сцене Харьковского театра шел спектакль «Человек ищет счастье». Я его не видел, был еще слишком юн, но знал, что там играет совершенно потрясающий артист Леонид Быков.

Однажды, уже где-то после «Укротительницы тигров», году этак в 59-м, я шел по харьковской центральной улице – Сумской (длинная такая улица, идет до парка Горького). Был летний день. И вдруг я совершенно ошалел, увидев впереди идущего Быкова. На нем была немереной красоты замшевая куртка, запредельная мечта любого молодого человека тех лет, в эпоху дефицита вынужденного довольствоваться болоньевым плащом. Хотя итальянцы и утверждали, что эти плащи лишь для дождя, в Харькове, как в любом советском городе, их носили в любую погоду, даже под солнцем, поскольку это было своеобразным шиком. Быков шел один, очень медленно, в задумчивости. С того момента прошло огромное количество лет, а я до сих пор помню то свое небывалое ощущение благоговейного трепета от этой мимолетной встречи. За свою долгую карьеру киножурналиста я видел огромное количество всевозможных звезд, но никогда не забуду ту харьковскую улицу, залитую солнцем…

Для сравнения могу вспомнить, как в 1956 году после фильма «Карнавальная ночь» в Харьков приехала Людмила Гурченко. Я очень хорошо знал ее маму и папу – Елену Григорьевну и Марка Гавриловича. Мама была массовиком-затейником в Харьковском дворце пионеров, а папа баянистом. Они работали на различных сценах города, в том числе и на танцплощадке парка им. Горького. Она была большой, властной, потрясающей русской женщиной с короткой шестимесячной завивкой на голове, а он – щупленьким мужичонкой. При ней он не мог и слова молвить, лишь изредка «возникал», называя ее «ягодка моя», о чем Гурченко и сама писала в книжке. Приезд их дочери в родной город был соразмерен фейерверку!.. И пусть молодой Быков тех лет не имел подобной шумной славы, которая на тот момент была у Гурченко, Харьков к нему испытывал какую-то потаенную любовь, как к своему, нашему артисту – без фейерверка и бенгальских огней – ровное пламя любви к замечательному актеру, которого город по-прежнему любит и помнит».

В музее театра хранится множество архивных материалов, посвященных Быкову. На отдельном стенде фотографии тех лет и газетные публикации. Главная ценность экспозиции – письмо, написанное Быковым коллегам-актрисам примерно за полгода до вынужденного ухода из театра: «Завтра меня перебрасывают на 2,5 месяца в г. Тарусу… В июле заберу свою команду к себе. Т. е. Тому, Марьяху и Лесюху (жену и детей. – Н. Т.). Напишите обязательно. Хотя бы по строчке каждый. Черти! Я жду.

Указаний никаких давать не буду. Активность в сопротивлении не уменьшайте. Лозунг: «Лучше жить стоя в Крыжополе, чем на коленях в Харькове!» Девочки! Письмо не давайте агентам. Если еще висит моя физиономия у вас на стене – посмотрите, и я улыбнусь…»

Как любой театр, харьковский много гастролировал. Вот как писатель Константин Кудиевский вспоминает одну из поездок: «Леонида Быкова киевляне впервые увидели, когда Харьковский академический украинский драматический театр имени Т. Г. Шевченко привез в столицу республики спектакль «Не называя фамилий» по пьесе Василя Минко…

Не по годам отяжелевший ответственный работник после долгих лет отсутствия приехал погостить в родное село. И вот его сын-подросток, ощутив свободу, начинает носиться по дедовскому саду, взбираться на деревья, прыгать с ветки на ветку, душераздирающе выкрикивая при этом. В то время зрителям свежо помнился американский кинобоевик о Тарзане – некоем повзрослевшем Маугли, и молодой артист откровенно пародировал этот образ. Успех оказался полным и неожиданным. Леонид Быков внес в спектакль много свежего, остроумного, своего…»

И все же вскоре Быков вынужден покинуть шевченковскую сцену из-за негативного отношения тогдашних мэтров театра к неистовой популярности актера. Харьковский театр имени Шевченко так и остался его единственным театральным опытом. Спустя годы Леонид Быков любил приезжать в Харьков – в город, где остались его друзья-актеры, его первые зрители, которые его тоже не забыли. И даже пытались вернуть. Об этом вспоминает его харьковский друг и коллега Николай Борисенко: «Мы переписывались с Быковым. Об этом знал Милюха – крупная партийная фигура в тогдашнем Харькове. Милюха сказал мне: «Прошу от имени обкома партии передать Леониду Быкову о том, что мы приглашаем его стать главным режиссером театра имени Т.Г. Шевченко». Это было примерно в 1977 году. Тогда Леня был в зените славы, с ним считались как с кинорежиссером.

Быков отказался. «Ты меня довольно крепко смутил, – писал он в ответном письме. – Мое мнение на этот счет ты знаешь: никакой я не худрук, не руководитель. Перед этой капризной теткой – режиссурой – я робею. Но это даже не главное. Главное в том, что я могу взяться за что-то только тогда, когда мне этого хочется, т. е. хоть как-то нравится. А прочитать любую вещь, нужную для плана и еще для кого-то, я просто не могу. А почему смутил? Да, очевидно – жаль нашей общей мечты о театре.

Чертовски хотелось бы, чтобы театр был кафедрой. Да, не боюсь этого громкого и старомодного слова: яркой увлекательной кафедрой. Со зрителем нужно говорить на волнующие его темы. Не лгать, страстно, увлекательно размышлять, спорить… Ты сейчас, конечно, улыбаешься. Вот, дескать, вспомнил первый курс института. А ты знаешь, я живу, до сих пор живу этими идеалами. Вернее, пытаюсь жить, так жизнь ломает их и рушит на каждом шагу. Но это все-таки самое святое. Без этого скучно и бесполезно будет жить».

Мы знаем, что, получив заманчивое предложение от «Ленфильма» попробовать свои силы в кинорежиссуре, Быков не раздумывал ни минуты. И, полный надежд, он отправляется с семьей в Северную столицу…

Кинематограф влюбился в Быкова с первого взгляда, с годами эта любовь стала взаимной. Леонид Быков – актер яркого лирико-комедийного дарования – пришел в советский кинематограф в благоприятный период – время «оттепели». Это был период больших перемен, как в общественной жизни, так и в кинематографе, подвергший значительному пересмотру устоявшуюся систему политических, социальных и моральных ценностей, особенно после XX съезда партии. Подход к воплощению жизни на экране в корне изменился. На первый план в качестве основополагающего принципа выдвигалась правда, красота обыденной жизни, высокая справедливость обычных человеческих отношений, торжествующих над любой попыткой подчинить их догмам предписанных правил.