Ленка-пенка (СИ) - Страница 4

Наконец, я всё-таки уснула. Мама разбудила меня в шесть утра. Мы быстро позавтракали бутербродами с колбасой, оделись и тронулись в путь.

На Московском вокзале, несмотря на ранний час, было людно. Лёнька обратился к одному из дежуривших там милиционеров с вопросом, куда ему идти с его предписанием. Тот показал ему, где собираются такие же добровольцы и мы стали прощаться.

Я немножко поревела, повисела у брата на шее и измазала ему щёки слезами. Он же наказал мне не шалить, слушаться маму с папой, а ещё попросил передать Сашке Круглову, что если тот будет обижать меня, то Лёнька вернётся после войны и оторвёт ему все уши.

Мама тоже плакала и просила обязательно вернуться. И баба Таня плакала. Папа и дедушка Кондрат по очереди крепко обняли Лёньку и ещё раз велели ему служить честно. Затем Лёнька поднял с земли свой сидор с вещами, развернулся, и, не оглядываясь, ушёл. Ушёл на войну. Возможно, навстречу смерти. Потому что это его долг —защищать нас. Всех нас, кто остался в мирном и безопасном тылу. А баба Таня напоследок тайком перекрестила Лёнькину спину. Может быть, это ему как-то поможет, хоть он и комсомолец…

Ох, вроде успела. Всего шесть человек в очереди. Нет, ну дедушка Кондрат совсем спятил. Погнал меня на ночь глядя в магазин. До закрытия булочной всего полчаса осталось, как я чуть ли не бегом примчалась туда. Зачем? За хлебом, конечно.

Что, думаете у нас хлеба дома нет? Как бы ни так! У нас хлеба почти целая буханка в хлебнице валяется. У папы карточка служащего, а у меня детская. Нам с ним на двоих килограмм хлеба в день полагается. Но нам столько не нужно, мы столько не съедаем. Потому и отовариваем хлебные карточки через день. Смысл какой деньги тратить, чтобы потом заплесневевший хлеб выбрасывать на помойку?

Но сегодня дедушка Кондрат к нам в гости приехал. Приехал —и сразу скандал учинил. Как же так, да почему, да как вы так можете! Ужас. И всё это из-за того, что мы хлеб не весь выкупаем из того, что положено нам. Говорит, весь обязательно выкупать нужно, а потом сушить лишний. Он все голодный восемнадцатый год забыть не может никак.

У нас в городе ещё в конце июля карточки на продукты ввели. Впрочем, не только у нас. Война всё же. Никак не прогонят наши фашистов. Во многих крупных городах продукты теперь по карточкам распределяют, даже в Москве. Чтобы со спекулянтами проще было бороться. Так мне папа объяснил.

И карточки не только на хлеб. На многие другие продукты тоже ввели карточки. На мясо, на крупу, на сахар —на всё это ввели карточки. Кстати, насчёт сахара. У нас от августовской нормы ещё полкило сахара не отоварено. На двоих с папой, понятно. А сахар дома есть.

Хм, а если не хлеб купить, а сухари сладкие, а? Действительно, чем хлеб сушить, можно готовые, фабричные сухари взять. Едва ли мы дома лучше сделаем. Правда, за сухари вырежут не только из хлебной карточки, но и из сахарной, но это не важно. Сахара у нас много, килограмма три ещё есть. Вот, и очередь как раз моя…

— …Кондрат Степанович, да не может того быть! Не может!

— Ага, «не может». Петь, германец позавчера Новгород взял. Новгород! А сколь от Новгорода до Питера дороги, а? Молчишь? То-то.

— А всё одно. Не бывать Ленинграду под немцами. Не бывать!

— Оно так. Но ты о дочке подумай. Новые бомбёжки могут быть. Пока наши не отгонят их, налететь на город ещё пару раз смогут. Зачем рисковать?

— Нда. Ленку жаль, конечно. Она-то и вовсе ни при чём тут. А что ж делать-то?

— Эвакуироваться тебе с Ленкой нужно, вот что.

— Куда? У нас же нет никого. Только моя мама, но она в деревне под Смоленском живёт. Туда уж совсем глупо эвакуироваться.

— Это да.

— И вас с Татьяной Фёдоровной как мы бросим? Вы же одни пропадёте. Опять же, Маринка скоро приедет. Приедет —а нас нет. Где искать будет?

— Ну, Маринка, положим, и у нас поживёт. А вы с Ленкой как обустроитесь, так письмо напишете. Она к вам и приедет. Если надо будет. Или вы вернётесь обратно. Как, а?

— Нет. Не хочу. Тут у меня работа, мастерская. А приедешь куда —ни жилья, ни денег, ни работы. Куда я там, на незнакомом месте, да с больной ногой, да ещё и с ребёнком?

— Как знаешь, Петь. Вот случится что с Ленкой —сам всю жизнь мучиться будешь потом.

— Да что случится-то? Даже если и будет налёт, ничего страшного. Опять спустимся в бомбоубежище, переждём

— Верно, пап, —влезаю я в разговор. —Не нужно никуда уезжать. У меня тут подруги, школа.

— Цыть, пигалица! От горшка два вершка, а лезет. Мозгов меньше, чем у курицы.

— Ну, деда!

— Что «деда». Ты чего принесла? Вот чего ты принесла, а? Тебя за чем посылали?

— За хлебом.

— А ты что принесла?

— Сухарики.

— «Сухарики». Бестолочь.

— У нас ведь есть хлеб. Завтра ещё куплю.

— Балда. Сходи на кухню, чайник поставь. Давай-давай, иди, не кривись…

По закону подлости мерзкие братья Кругловы, конечно же, были на кухне. Они сидели у своего кухонного стола и вдвоём лопали яичницу прямо со сковороды, поставив ту между собой. А стол у них стоит сразу возле раковины. Чудненько.

Я взяла наш зелёный чайник, подошла к раковине и включила воду на всю мощность. А потом подставила чайник так, чтобы все брызги полетели на братьев и на их яичницу. Полюбовавшись на мокрые головы и рубашки вскочивших братьев и на плавающие в сковороде остатки их яичницы, я невинным голосом сказала: «Простите, пожалуйста, мальчики. Я случайно». Наполнив чайник, поставила его на плиту и, с чувством честно выполненного долга, вернулась в нашу комнату.

Папа и дедушка Кондрат всё спорили о том, нужно ли ехать в эвакуацию или нет, а я взяла с полочки книгу Гайдара «Тимур и его команда», включила лампу на своём письменном столе и села читать. Зачитавшись, забыла обо всём на свете. И тут раздался стук в дверь и голос тёти Шуры, мамы Кругловых, произнёс из коридора: «Соседи, а у вас чайник пустой на плите стоит!»

Бросив книгу, бегом кинулась на кухню. Ну, так и есть. Так и есть! Наверняка ведь работа кого-то из Кругловых. После моего ухода они почти всю воду из чайника слили, да так на огонь и поставили. Вот свиньи!..

Класс заполнился почти полностью. Нас тут 24 человека. Вот только это сводный класс. Все четыре года, что я училась в школе, я всегда была в классе «А». Сначала в 1-А, потом во 2-А и так далее. А теперь вот буду ходить просто в 5 класс. Без буквы. 5-А и 5-Б слили в один. Не знаю, где все остальные ребята. Может, уехали из города, а может и дома сидят. Моя мама тоже вчера долго думала, отпускать ли меня в школу или нет. Тревога так и витает в воздухе.

Мы все очень внимательно следим за любыми вестями с фронта. Фашисты уже совсем близко. Вчера мама вернулась с работы и рассказала, что немцы захватили какую-то важную железнодорожную станцию и теперь уехать из Ленинграда по железной дороге невозможно.

Да, мама же вернулась! Она ещё двадцатого августа вернулась, с утра. Грязная, голодная. И страшно усталая. Мама как приехала, так сразу пошла в баню. Очень хотела помыться, больше месяца не мылась. И я с ней пошла за компанию. И хорошо, что пошла. Мама была такая уставшая, что несколько раз едва не заснула прямо в бане. Мне её постоянно приходилось теребить, чтобы она взбодрилась. А когда домой вернулись, так она и есть не смогла —заснула прямо в одежде. Я тогда её кое-как раздела и уложила нормально.

А мама до самого следующего утра проспала. Не проснулась, даже когда папа с работы вернулся. Утром же встала в пять часов. Голодная-голодная. Я с вечера куриного супа сварила полную кастрюлю. Думала, маму ужином покормить. А она не проснулась. Мы с папой вдвоём ужинали. И после нас там ещё много больше половины кастрюли оставалось. Когда же я встала с утра, то оказалось, что супа больше нет. Совсем нет. Мама его весь съела, причём холодный. Прямо из кастрюли. Вот как проголодалась!