Ленин (Глава 4) - Страница 43

Чем занимался вождь будущей русской революции в ее прологе? Готовился ли он к той демонической роли, которую ему предстоит сыграть на исторической сцене? Был ли он уверен в благоприятном исходе грядущей драмы в России? Об этом мы постараемся рассказать в этой главе, а пока скажем: в канун февральских потрясений 1917 года Ленин вел безмятежную жизнь человека, привыкшего жить вдали от родины. Годы империалистической войны для Ленина – это сотни писем, которые он написал довольно ограниченному кругу знакомых ему людей. Среди них, кроме А.Г. Шляпникова, А.М. Коллонтай, К.Б. Радека, А.М. Горького, Г.Л. Пятакова, С.Н. Равич, Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева, больше всех писем адресовано И.Ф. Арманд. Это большая, эмоционально наполненная переписка двоих очень близких людей, которые, говоря о революционных делах, пытаются передать друг другу нечто большее, чем рутина о «рефератах», сообщения об отправках книг, налаживание связей с Россией через Скандинавию. Цюрих, где находился Ленин, и Кларан, где жила Арманд, были связаны пунктирной линией писем, открыток, телеграмм, записок… Деловые же письма, преимущественно с поручениями, шли таким нужным Ленину людям, как Я.С. Ганецкий и Г.Я. Беленький.

Ленин много занимается философским самообразованием, читая и конспектируя Гегеля, Аристотеля, Лассаля, изучает Наполеона, Клаузевица, читает стихи В. Гюго, бывает изредка с Крупской в местном театре. Ленин с женой имеет возможность снимать средней стоимости номер в доме отдыха в горном местечке Флумс, что в кантоне Санкт-Галлен… В свободное от переписки, отдыха, встреч, поездок, «склок» с иноверцами время Ленин пишет статьи, брошюры, крупные работы, такую, например, как «Империализм как высшая стадия капитализма». Но, не будь революции, об этих работах, как и о самом Ленине, мы знали бы сегодня не больше, чем о литературном наследии в делах Михайловского, Ткачева, Нечаева, Парвуса, Равич…

Почта из России приходит с большим опозданием. Новости Ленин черпал из «Таймс», «Нойе цюрхер цайтунг», «Тан», других западных изданий. По всем сведениям, доходившим до него, Ленин чувствовал: в России близится «землетрясение». Усталость народа от тягот и неудач войны подошла к критической черте. Но что она совсем рядом, эта черта, Ленин и не подозревал.

В начале января 1917 года Ленина пригласили в «Народный дом» Цюриха прочесть в очередную, двенадцатую годовщину первой русской революции доклад о том, что тогда, в начале века, было. Слушателей было немного, в основном студенты. Доклад получился скучным, пространным, описательным; молодые люди в зале стали понемногу выходить, и Ленин был вынужден произнести:

– …Мое время почти уже истекло, и я не хочу злоупотреблять терпением моих слушателей.

В докладе оратор нажимал больше на то, что в 1905 году размах гражданской войны был слишком незначителен, чтобы опрокинуть самодержавие.

– …Крестьяне сожгли до 2 тысяч усадеб и распределили между собой жизненные средства… К сожалению, крестьяне уничтожили тогда только пятнадцатую долю общего количества дворянских усадеб, только пятнадцатую часть того, что они должны были уничтожить… Крестьяне действовали недостаточно наступательно, и в этом заключается одна из коренных причин поражения революции.

Продолжая торопливо читать заготовленные листки, русский эмигрант выразил уверенность, что революция 1905 года остается «прологом грядущей европейской революции». Ленин сказал, что «ближайшие годы… приведут в Европе к народным восстаниям…». Он говорил о возможности восстаний в Европе, но, однако, не упомянул Россию. О том, что эти восстания вспыхнут не так скоро, Ленин заявил в одной из последних фраз своего доклада:

– Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции…

Российский «пророк» и не ведал, что до «грядущей революции» осталось меньше двух месяцев…

В России все ждали революцию, и, тем не менее, для всех она оказалась внезапной. Правы те аналитики, которые утверждают, что существуют два основных источника Февральской революции: неудачная война и слабость власти. Обвал российской государственности произошел внешне неожиданно. Но ее устои подтачивались давно.

Что касается войны, то, несмотря на стратегические неудачи, положение России еще не было абсолютно безнадежным и катастрофическим. Германия сама была в тяжелейшем состоянии. Фронт стабилизировался вдалеке от столицы России и других жизненно важных ее центров. Брусиловский прорыв летом 1916 года вдохнул в людей веру в почетный исход войны. Дальновидные политики понимали, что стратегически Германия не может выиграть войну, особенно после того как Соединенные Штаты открыто и прямо займут место сражающейся державы на стороне Антанты.

Правда, надо отметить, что социал-демократическая агитация основательно разложила армию, уставшую от войны. Начавшиеся «братания» на фронтах часто носили односторонний характер: нередко в русские окопы доставлялась немцами социал-демократическая литература большевистского содержания, однозначно помогавшая больше кайзеровской Германии, чем российской армии.

Председатель Государственной думы в своих воспоминаниях пишет, что «симптомы разложения армии были уже заметны на второй год войны… Пополнения, присылаемые из запасных батальонов, приходили на фронт с утечкой на одну четверть… Иногда эшелоны, идущие на фронт, останавливались ввиду полного отсутствия личного состава, кроме офицеров и прапорщиков. Все разбегались…». Так эффективно работали агитаторы-социалисты, бросая семена своей пропаганды на глубокое нежелание крестьян воевать. Большевики внесли свой весомый вклад в поражение русской армии.

Но в целом, несмотря на тяжелое положение, Россия еще далеко не исчерпала всех материальных и духовных ресурсов продолжать войну, которая в условиях германской оккупации российских пространств становилась для нее во все большей степени справедливой (тем более, что начала войну Германия).

Однако царский режим, ставший в известном смысле думским, проявил свою неспособность управлять государством в критической ситуации. Этому содействовало и решение императора 6 августа 1915 года сменить на посту главнокомандующего российской армией великого князя Николая Николаевича и занять этот пост самому. Почти весь Кабинет министров запротестовал, считая, что отъезд в Ставку царя «грозит крайнему разрушению России, Вам и династии Вашей, тяжелыми последствиями». Но царь был непреклонен. Самодержец как бы сошел с авансцены главных событий на периферию социальных действий, отдав столицу враждующим и продажным группировкам из своего окружения.

В силу извечной традиции Россия привыкла к государственному единоначалию, персонифицированному в облике конкретной личности. Политика «внутреннего мира», провозглашенная думой, в результате кризиса власти быстро рухнула.

Как вспоминал П.Н. Милюков, события в столице развивались совершенно стихийно. «После полудня 27 февраля у Таврического дворца скопилась многочисленная толпа, давившая на решетку. Тут была и «публика», и рабочие, и солдаты. Пришлось ворота открыть, и толпа хлынула во дворец. А к вечеру уже почувствовали, что мы (думский Временный комитет. – Д.В.) не одни во дворце – и вообще больше не хозяева дворца. В другом его конце уже собирался другой претендент на власть. Совет рабочих депутатов, спешно созванный партийными организациями, которые до тех пор воздерживались от возглавления революции… Солдаты явились последними, но они были настоящими хозяевами момента. Правда, они сами того не осознавали, бросились во дворец не как победители, а как люди, боявшиеся ответственности за совершенное нарушение дисциплины, за убийство командиров и офицеров. Еще меньше, чем мы, они были уверены, что революция победила. От думы они ждали признания и защиты. И Таврический дворец к ночи превратился в укрепленный лагерь…

Когда где-то около дворца послышались выстрелы, часть солдат бросилась бежать, разбили окна в полуциркульном зале, стали выскакивать из окон в сад дворца. Потом, успокоившись, они расположились в его помещениях на ночевку… Временный Комитет Думы был оттеснен в далекий угол дворца… Но для нужд текущего дня обеим организациям, думской и советской, пришлось войти в немедленный контакт… Арестованные министры были переведены в Петропавловскую крепость…»