Ленин - Страница 2

С полной уверенностью,

Витольд Ст. Михаловский

Маленький Владимир Ульянов сидел тихо и из-под сморщенных бровей зорко следил за каждым движением матери. Мария Александровна, немного побледневшая и мрачная, помогала служанке Нине накрывать на стол. Была суббота – день, в который к Ульяновым приходили знакомые отца. Мария Александровна не любила этих собраний; старший брат, услышавши о них, убегал из дому, бурча:

– К черту, к черту с этими пещерными людьми!

Сестры, шепчущиеся в гостиной, смеялись потихоньку, а Володя с нетерпением ожидал гостей. Наконец, в комнате появился отец. Седой, плечистый, с темными раскосыми глазами, такими, какие были у младшего сына. С гордостью носил он темно-синий сюртук с золотыми пуговицами и Крестом Святого Станислава на бело-красной ленте, что придавало ему выражение торжественности и значительности. Он сел в кресло, пододвинул маленький столик и поставил шахматы, готовясь к партийке с доктором Титовым.

Доктор всегда приводил маленького Володю в изумление. Мальчик хотел бы посмотреть, как он плавает. Не сомневался, что доктор мог бы стоять на самой большой глубине, как поплавок его удочки на реке. Такой он был толстый и круглый, этот доктор Титов.

Отец не отзывался на зов Марии Александровны, зная ее нелюбовь к его гостям; не хотел испортить себе игру размолвкой с женой.

Однако госпожа Ульянова сама начала разговор.

– Мой дорогой, – произнесла она, – уже хотя бы один раз оставил в покое себя и меня с этими гостями. Что для тебя хорошего, если появится старый пьяница, приходской священник, отец Макарий, в зеленой камлотовой² сутане, доктор Титов и инспектор народных школ Петр Петрович Шустов? Господу Богу свечку и дьяволу огарок… кочерга, по правде говоря!

Отец зашевелился беспокойно и начал вытирать красным платком вспотевшее лицо, бормоча: – Живем мы издавна в дружбе… впрочем, все они имеют широкие связи, могут, следовательно, пригодиться в жизни, оказать помощь, шепнуть обо мне доброе слово кому-то из сильных этого мира.

Илья Ульянов, отец Владимира Ульянова.

Фотография. XIX век

– Ох! – вздохнула жена. – Что до этого доброго слова, то напоминаешь ты мне Ляпкина-Тяпкина из ««Ревизора» Гоголя. Тот тоже весьма об этом беспокоился и просил, чтобы ревизор по возвращению в Петербург рассказал министру, что в таком-то и таком-то месте пребывает Ляпкин-Тяпкин!

Она засмеялась глухо и недоброжелательно.

– Маша, ну и сравнение… – произнес он с упреком.

– Совершенно это самое! – воскликнула госпожа Ульянова. – Ты смешон! Почему не пригласишь к себе людей светлых, молодых, думающих? Например, врача Дохтурова, учителя Нилова или этого удивительного монаха-казначея, брата Алексея? Встречала я их у госпожи Власовой, это очень разумные и приветливые люди!

– Боже упаси! – прошипел ужасным голосом господин Ульянов, размахивая руками. – Это опасные типы, какие-то там… деятели.

– Деятели? – спросила Мария Александровна. – Что это значит?

– Что-то плохое! – парировал он шепотом. Предупреждал меня о них начальник полиции. Да, забыл тебе сказать, Маша, что и он сегодня нас навестит…

– Этого только не хватало! – воскликнула она с негодованием, хлопнув в ладоши. – Не услышим сегодня ни одного путного слова.

Присутствие полицейского, да еще такого рьяного, всем закроет рот.

Мария Ульянова, мать Владимира Ульянова.Фотография. XIX век

Муж молчал и вытирал вспотевший лоб, тяжело вздыхал.

– Маленький человек, как я, должен иметь сильных приятелей, – сказал он очень тихо.

Мария Александровна махнула рукой и пошла в столовую.

В восемь вечера, весьма пунктуально, один за другим прибыли гости.

Скоро все сидели в гостиной, ведя оживленную беседу. Володя не спускал глаз с двух фигур. Он улыбался украдкой и толкал сестру Сашу, показывая взглядом на доктора. Округлая голова, лысая и совсем красная, с чрезмерно выпученными глазами светлыми, почти белыми – снизу заканчивалась тремя подбородками, переливающимися как густая замазка на белых складках манишки рубашки; шаровидная голова опиралась на округлую, подобную огромному мячу фигуру, но с таким возбуждающим боязнь неравновесием, что, казалось, должна была скатиться с нее при более сильном движении. Короткие толстенькие ножки свисали с достаточно высокого канапе, едва касаясь пола.

– Яблоко на арбузе… – шепнул Володя сестре, щуря глаза. Саша легко ущипнула его плечо и тихо пискнула, зажавши рукой уста.

Мальчик перенес взгляд на нового гостя. Был это комиссар полиции – коллежский советник Богатов. Об этом человеке по всему городу ходили легенды.

Был он грозой для всякого рода злоумышленников. Плечистый, худой, имел лицо, обрамленное красивыми бакенбардами; длинные, молодцевато закрученные вверх усы концами доставали прищуренных хитрых глаз. Сидел он, развалившись в кресле, и поминутно поправлял саблю и висящий на шее орден. Длинные лакированные ботинки блестели, а их шпоры тихо позванивали. Володя не мог на него насмотреться. Нравилась ему сила, бьющая из мускулистой фигуры Богатова, и уверенность в себе, хлещущая из каждого слова, с самого маленького блеска наглых глаз. Одновременно в глубине маленького сердца мальчика тлела неизвестная враждебность, почти ненависть, желание доставить неприятность, боль, стыд этому сильному уверенному в себе человеку.

Комиссар, покуривая толстую папиросу, рассказывал. Все слушали, склонившись с улыбкой подобострастного восторга. Господин Ульянов сидел выпрямившись, обращенный во внимание, стараясь не пропустить ни одного слова. У него была привычка слушать внимательно – старый учительский навык. Это искусство унаследовал младший сын – обычно немногословный, собранный, внимательно смотрящий и слушающий.

Доктор Титов, склонив голову набок, напрасно пытался повернуть свое тяжелое тело в сторону говорящего.

Инспектор Шустов покрикивал тихо и подскакивал в кресле.

Отец Макарий поднимал глаза к небу, одной рукой – белой и пухлой – гладил длинную бороду, а другой прижимал к груди висящий на золотой цепочке тяжелый серебряный крест с голубой эмалью и светящимися камешками в венце на голове Христа.

– Мои господа, прошу только выслушать меня! – обратился выразительным басистым голосом комиссар Богатов. – Крестьяне, которым уважаемый, ценимый во всей губернии господин Аксаков, принадлежащий к древнейшему дворянству, не дал взаймы на восстановление сгоревшей деревни, напали на усадьбу. Ответили им там выстрелами. Двух крестьян убили, трех ранили, остальные разбежались, ничего не добившись. За мной послали батрака верхом. Я прибыл немедленно. Принюхался тут и там. В течение часа обнаружил раненых и приказал препроводить их ко мне. Спрашиваю о подробностях, об участниках нападения. Молчат… А, стало быть, все так, братишки?! Стукнул одного, другого, третьего в ухо, в зубы, в нос; залились крестьяне кровью, но и выболтали правду! Губернатор наш не любит шуму, тревожных донесений в Петербург, так как это сразу долгая переписка, следствие, авантюра! Позвал меня и сказал: «Семен Семенович, накажи бунтовщиков так, чтобы раз и навсегда пропала у них охота походов на старое дворянство!». Взял я тогда несколько своих полицейских и отмерил справедливость в согласии с собственной совестью. Те, которые совершили нападение, получили по сто розг, а для устрашения вся деревня, даже бабы, по двадцать пять. Теперь тишь и покой, как маком засеял! Розги для нашего доброго крестьянина – это превосходная вещь, наилучшее лекарство. Ха, ха, ха!

– Очень справедливо, очень справедливо! – согласился доктор – Средство наподобие медицинских банок. Оттягивает кровь из головы и сердца.