Лена - Страница 1

Иван Фотиевич СТАДНЮК

Лена

Рассказ

Она смотрела на него с удивлением и некоторым беспокойством. Следила, как с мокрого полушубка падали на паркет редкие капельки растаявшего снега. Проходя мимо, понимающе, краешками губ улыбались подруги; она краснела, и ей неудержимо хотелось зажмурить глаза. А он стоял, с любопытством рассматривая институтский коридор, шеренгу дверей, похожих одна на другую, и говорил, говорил...

- Что ж, кажется, все рассказал. Виктор - парень хороший, человек настоящий, - внезапно закончил он. - А о подробностях нашего фронтового житья-бытья распространяться не стоит.

- Нет, почему же? Это очень интересно.

Но военный, назвавший себя Василием и привезший от Виктора привет с фронта, молчал. Лена вопросительно посмотрела в его молодое лицо с жестковатыми складками у рта и нахмуренным взглядом из-под густых черных бровей. Пыталась представить рядом с ним Виктора - остроглазого, веселого, подвижного. Но не представила. Воспоминания унесли ее в недалекое прошлое - в партизанский отряд, где она была медсестрой. В памяти встал тот тяжелый день, когда пришла она в Симферополь для связи с подпольщиками. На явочной квартире оказалась гестаповская засада. Лена постучала в калитку и тут же в щелку заметила черные мундиры эсэсовцев. Бросилась бежать. В это время из-за угла вырвался переодетый в немецкую форму Виктор. Вначале она не узнала его. Опоздай Виктор на одну минуту, и ее схватили б... Мотоцикл вынес их за город. И только тогда Виктор, взволнованный, сказал ей: "О засаде узнали поздно. Думал, не успею..."

А Василий стоял молчаливый, грустный. Чистый, светлый коридор и множество одинаковых дверей напомнили ему, что тот, о ком он рассказывает, лежит сейчас во фронтовом госпитале и, может быть, тоскует сейчас по этой девушке с пушистыми ресницами и удивленными глазами. А главное, Василий никак не мог сказать решающего слова: тот, другой, которому, собственно, и следовало находиться здесь, лежит раненый.

- Вы все-таки не горюйте, Леночка, он скоро приедет...

- А почему я должна горевать?

- Так... Я должен сказать вам - он... он сейчас не на фронте.

Должно быть, она вдруг поняла, что главное, зачем пришел этот военный, впереди, и оно очень печальное. Лена неловко переступила с ноги на ногу, и в глазах ее метнулось беспокойство. Но она смолчала.

- Вот я и говорю, - продолжал Василий. - Это совсем неопасно. Правда, он ранен...

- Ой! - совсем по-детски вскрикнула девушка.

- Да вы не пугайтесь, - деланно улыбнулся Василий. - Так, пустяки... Скоро встанет, и уж тогда мы справим-таки вашу свадьбу!

Лена вдруг запахнула жакетку, словно ей стало холодно. Конечно, когда после освобождения Крыма партизаны спустились с гор и Виктор, сменив шапку с красной лентой на красноармейскую стальную каску, ушел на фронт, она предвидела и такую возможность - на войне не без этого. Но чтобы он был ранен... это слишком внезапно, это даже не вязалось с ним, таким жизнерадостным и веселым. Лена отчетливо представила лицо Виктора: серые глаза с веселыми искорками, прямой нос, добрые, чуть вывернутые губы, в уголках которых всегда таилась улыбка. Близкое, родное лицо.

В другое время она покраснела бы от разговора о свадьбе: хотя дело было решенное, говорить вслух об этом Лена еще не привыкла. Но сейчас не обратила никакого внимания на неудачную попытку Василия отшутиться, а набросилась на него с расспросами:

- Когда ранен?! Серьезно? Почему же он не написал?

- Обязательно напишет, - ответил Василий, глядя на полные слез глаза Лены.

Она почувствовала, что сейчас разрыдается. Сколько видела Лена ран, когда партизаны вели бои с карателями, скольким людям сама спасла жизнь. Но все это отодвинулось в прошлое, и весть о ранении Виктора обрушилась на нее непосильной тяжестью. И было очень обидно, что он, передавая привет с этим человеком, не написал даже маленькой записочки.

- У нас сейчас лекция, извините, - сквозь слезы проговорила Лена.

Она попрощалась и ушла. Никакой лекции не было. Ей хотелось остаться одной, и она поспешила домой, на Аксаковскую улицу, где жила она у знакомой по партизанскому отряду женщины Татьяны Павловны.

На дворе появились первые признаки весны: пригревало солнце, снег, выпавший вчера, уже стал рыхлым. В парке над Салгиром с деревьев падали сгнившие сучки, и казалось, что на снегу наследили птицы.

Взбежав на крыльцо, Лена нетерпеливо постучала в дверь.

- Что это ты? - удивилась Татьяна Павловна, впуская девушку в полутемную переднюю. - Что случилось?

- Ничего особенного.

...Обедала нехотя, нервничала. Татьяна Павловна смотрела понимающе и украдкой вздыхала. Наконец не вытерпела:

- Лена, скажи, что случилось? Может, с Виктором что-нибудь?

- А при чем тут Виктор? Что вы, Татьяна Павловна, всегда спрашиваете меня о нем? И даже при подругах. Неудобно же!

Татьяна Павловна - немолодая полная женщина со следами прежней красоты на лице - обычно любила разговаривать властным, требовательным голосом. Хотя в отряде она всего-навсего была поварихой, партизаны побаивались ее острого языка. С Леной же, к которой привязалась как к родной дочери, Татьяна Павловна обращалась ласково, участливо.

- Леночка, зачем ты от меня скрываешь? Ведь не чужая я тебе. А Виктор еще в отряде говорил со мной откровенно. Что ж, обычное дело, а человек он хороший, всем это известно.

Лена промолчала, отметив про себя, что Татьяна Павловна употребила те же слова, что и тот военный - Василий. От похвалы Виктору ей стало радостно и в то же время горько: им хорошо говорить, а он раненый!..

В дверь постучали. Татьяна Павловна пошла открывать. Пришел почтальон.

- Лена, тебе письмо! От Вити...

Лена вскочила из-за стола, чуть не опрокинув тарелку, но сейчас же села. Вертела конверт в руках, разглядывая штемпеля, почерк. Пыталась угадать, что в письме заключено. Она знала, письма всегда непохожи друг на друга; они имеют свое внешнее лицо: если Виктор спешит, он пишет размашисто, обратный адрес - сокращенно. Перо у него тогда царапает. А когда спокоен, буквы ложатся ровно.

Нет, почерк спокойный - значит, все в порядке. Лена облегченно вздохнула и вскрыла конверт. Первые строки поразили ее: они были бесстрастные и холодные, словно писал чужой. С досады прикусила нижнюю губу, стала читать быстрее и вдруг вскрикнула. На пушистых ресницах задрожали слезы.