Лекции по посланию к Галатам - Страница 25

Однако здесь кто-нибудь скажет: “Но ведь Закон божественен и свят”. Мы не посягаем на славу Закона, пусть он имеет ее. Но никакой Закон, сколь бы божественным и святым он ни был, не имеет права говорить мне, что я обретаю оправдание и жизнь его посредством. Я согласен допустить еще, что он может учить меня тому, что я должен любить Бога и ближнего своего, а также жить в целомудрии, терпении и т.п. Однако он не в состоянии показать мне — как избавиться от греха, дьявола, смерти и ада. Чтобы узнать это, я должен обратиться к Евангелию и слушать Благовестие, которое учит меня не о том, что мне следует делать, ибо это, собственно, функция Закона, но о том, что кто-то другой уже сделал за меня, а именно — что Иисус Христос, Сын Божий, пострадал и умер для того, чтобы избавить меня от греха и смерти. Евангелие заповедует мне принять это и веровать в это, и именно это как раз и названо “истиной благовествования”. Это является также основным учением Христианства, в котором заключается знание обо всем благочестии. Таким образом, чрезвычайно необходимо, чтобы мы стремились к основательному познанию этого учения и постоянно прививали его. Ибо оно является хрупким, чувствительным и легко ранимым, как учил Павел и нередко испытывали все святые.

Короче говоря, Павел не хотел подвергать Тита обрезанию, и это, как он сам говорит, только лишь потому, что некоторые лжебратья скрытно приходили к ним, чтобы подсмотреть за их свободою, и хотели принудить Павла обрезать Тита. Увидев это насилие и принуждение, Павел не пожелал уступить им ни на йоту, но противостал им самым решительным образом. Поэтому он говорит (Гал.2:3): “Но они и Тита, бывшего со мною, хотя и Еллина, не принуждали обрезаться”. Если бы они требовали этого как милосердного деяния, или акта, совершаемого из братской почтительности, то Павел не стал бы противиться. Но они требовали этого как чего-то необходимого, причем использовали принуждение. Таким образом, они подавали дурной пример другим, что грозило повергнуть сердца [совесть] людей в рабство и опрокинуть Евангелие. Поэтому Павел твердо противостал им и добился того, чтобы Тита не подвергали обрезанию.

Может показаться несущественным вопросом — обрезан человек или нет. Однако если сюда присовокупляется такое условие, что это является основанием для нашего страха или уверенности, то это становится смертью и адом. Тогда Бог, Христос, благодать и все обетования Божии отвергаются напрочь. Если бы речь шла об обрезании самом по себе и если бы к нему не присовокуплялось такое условие, то в этом явлении не было бы ничего опасного. Так, если бы папа просто требовал, чтобы мы соблюдали обряды просто как определенные церемонии, то и в этом тоже не было бы ничего опасного. Ибо разве трудно носить [монашеский] капюшон или выбривать тонзуру — ведь мы соблюдаем другие церемонии. Однако добавлять сюда столь беззаконное условие, что этот пустяк, эта сущая безделица определяет жизнь или вечную смерть — является сатанинским и богохульным делом. Если вы молчите об этом, то кто бы вы ни были, будьте прокляты! Я готов есть или пить, носить капюшон или все, что папе угодно, до тех пор, пока он считает это делом добровольным. Однако поскольку он требует всего этого, как чего-то такого, что необходимо для спасения, связывая этим совесть людей и считая это деянием служения, то мы должны отказываться от этого любой ценою. Если бы кто-то просто решил создать статую из дерева или камня, то в этом не было бы ничего вредного. Но если эту статую устанавливают для поклонения и приписывают божественность дереву, камню или самой статуе, то это уже — служение идолу вместо Бога. Таким образом, нам следует внимательно рассматривать и обдумывать все, что Павел имеет в виду, а иначе — мы неизбежно будем изрекать глупости, как делал Иероним, когда думал, что спорным вопросом является практика [обрезания] сама по себе. В этом он ошибался. Ибо дело не в том, является ли дерево деревом, а камень — камнем, но в том, что приписывается им, то есть в том, как они используются, является ли это дерево богом и обитает ли божественность в этом камне. На это мы отвечаем, что дерево — это дерево, подобно тому, как Павел говорит, что “Обрезание ничто и необрезание ничто...” (1Кор.7:19). Но связывать праведность, благоговение, уверенность в спасении и страх смерти с такими вещами— значит приписывать божественность обрядам. Таким образом, мы не должны ни на йоту уступать нашим оппонентам, точно так же, как Павел не уступал лжеапостолам. Ибо ни обрезание, ни необрезание, ни тонзура, ни монашеский капюшон не имеют никакого отношения к праведности. Но благодать и только благодать позволяет обрести ее. И в этом заключается “истина благовествования”.

6. И в знаменитых чем-либо, какими бы ни были они когда-либо, для меня нет ничего особенного...

Павел использует “эллиптический” речевой оборот [прием изложения] , ибо слова “я ничего не принял” в его выражении отсутствуют. Но чуточку погрешить против правил грамматики — простительно для Павла, ведь Святой Дух говорит через него. Павел говорит с великим рвением и пылом, и никакой человек, говоря с таким рвением, не может в точности следовать всем правилам грамматики и принципам риторики. Августин свидетельствует об этом в своей работе “О христианском учении”. “Я полагаю, — говорит он, — что сами ораторы не могли следовать собственным правилам” .

Это весьма сильное и гордое опровержение. Ибо Павел не называет даже самих истинных Апостолов никакими почетными титулами. Он как будто хочет чуть ли ни принизить их положение. Он говорит о “знаменитых чем-либо”, то есть о тех, кто пользовался авторитетом и репутацией и от согласия или отказа которых зависело все. Но тем не менее Апостолы действительно пользовались огромным авторитетом во всех церквях, и Павел вовсе не покушается на принадлежащую им честь и славу. Просто таким образом он дает резкий и дерзкий ответ лжеапостолам, которые стремились ослабить авторитет Павла и бросить тень на все его служение, противопоставляя авторитет Апостолов и их учеников Павлу во всех церквях. Этого Павел потерпеть не мог. Чтобы гарантировать дальнейшее распространение истины благовествования и свободы совести во Христе среди галатов и во всех языческих церквях, Павел дает очень высокомерный ответ лжеапостолам. Он не взирал на то, сколь велики были Апостолы или кем они некогда были. И если бы лжеапостолы прикрывали авторитетом и именем [истинных] Апостолов свои злобные выпады против него, это не возымело бы на него действия. Он признает, что Апостолы действительно знамениты “в чем-то” и что их авторитет заслуживает того, чтобы с ним считаться. Тем не менее его Евангелие и служение не должны подвергаться опасности только потому, что это основывается на чьем-то имени или звании, сколь бы велик он ни был — даже если он является Апостолом или Ангелом с небес (Гал.1:8).

Это был один из сильнейших аргументов, используемых лжеапостолами. Апостолы, — говорили они, — имели тесное общение со Христом на протяжении трех лет. Они слышали все Его проповеди и видели все Его чудеса. Кроме того, они сами проповедовали и совершали чудеса во времена земного служения Христа, задолго до Павла, который никогда не видел Христа и был обращен лишь несколькими годами позже. Таким образом, галатам теперь предлагалось выбирать, кому больше верить — Павлу, который, разумеется, тоже был учеником, но лишь одним из них, да к тому же еще и последним, или же выдающимся и превосходным Апостолам, которые были посланы и утверждены Самим Христом задолго до Павла. Павел отвечает на это: “Ну и что? Этот аргумент ничего не доказывает. Пусть Апостолы обладают огромным величием и авторитетом, да пусть они будут хоть Ангелами небесными — мне это безразлично. Сущность данной полемики заключается в Слове Божием и истине Евангелия. Это должно быть удержано любой ценою. Это должно быть превыше всего. Поэтому мне безразлично, насколько велик Петр и другие Апостолы или сколько чудес они совершили. Я борюсь за то, чтобы истина благовествования была сохранена и пребывала среди вас”. Когда Павел говорит с некоторым пренебрежением об Апостолах и об их делах, которые лжеапостолы приводили в качестве аргумента против него, и противопоставляет их мощному аргументу [не что иное, как] утверждение: “Мне безразлично”— это кажется довольно слабым опровержением. И он подкрепляет свое опровержение.