Лекарство от смерти - Страница 11

Ох. Это не любовь. Это просто утро настало. Она вовсе не пришла воплотить в жизнь твои сумасшедшие сны. Она просто будит тебя на работу. У-у-у…

„Не валяй дурака!“ — прикрикнул старик на молодого.

— Умоешься, наденешь вот это, и приходи на кухню, завтракать, — промолвила красотка.

На постель рядом с Кертелином шлепнулся сверток с одеждой.

— Башмаки я на пол поставила, — добавила она и направилась к выходу.

„Если ты посмеешь вздохнуть ей вслед, я тебе просто нос расквашу!“ — пригрозил старик.

„И будешь ходить, как дурак, с расквашенным носом!“ — огрызнулся молодой.

„Что ж, по крайности, все будут видеть, что ты дурень, и станут обходить тебя стороной!“ — не остался в долгу старик.

Дверь закрылась. Кертелин сел и потянулся к свертку с одеждой.

„Эх, и еще раз эх…“

Кто бы знал, как это приятно — умывшись и переодевшись во все чистое и даже почти новое, сесть за длинный общий стол вместе с остальными работниками. Впервые за долгое время есть не одному. И суть даже не в том, что ты давно не ел такой вкусной, такой хорошей еды и она как-то сама собой проглатывается в устрашающих количествах, нет, просто сидеть бок о бок с людьми, которым есть до тебя дело, которым вместе с тобой сегодня работать, им все интересно: и что ты умеешь, и чего не умеешь, и где раньше жил. Насчет „раньше“ приходится врать, конечно, в правду-то все равно никто не поверит, да и опасна она, эта правда… А вот насчет всего остального… Ты ведь и впрямь немало умеешь, а теперь, когда у тебя есть то, чего ты был лишен в прошлой жизни, — здоровье, не испорченное магическими эликсирами здоровье… Почти сразу выясняется, что помогать ты будешь всем понемногу, кроме главного повара, которого все зовут Фронсом и который, кажется, изрядный молчун, да и вообще не намерен пускать в свою вотчину посторонних.

— Господин Фронс, а скажите… а как вы считаете, господин Фронс… — то и дело обращаются к нему Ланни, та служаночка, что так тебе приглянулась, и Тармин — другая служаночка, быть может, еще более красивая, если только такое вообще возможно.

— Да, — отвечает господин Фронс.

— Ну, — важно кивает он в ответ на их игривое щебетание.

— Угу, — сообщает он еще кому-то и, словно бы по секрету, добавляет: — Конечно.

„Немедля прекрати жрать за троих! — прикрикнул старик на молодого. — Это невоспитанно! Что о тебе люди подумают?“

„Что я есть хочу, — обиженно откликнулся молодой. — Между прочим, это твой голод я утоляю!“

Старик проворчал что-то неразборчивое и заткнулся.

А главный повар, господин Фронс, подмигнул и пододвинул поближе котелок с кашей.

Ты благодаришь, ты накладываешь себе еще порцию, а сам вспоминаешь… нет, не завтрак в кругу семьи, но первый свой завтрак в гильдии магов. Тогда тебя окрыляли такие же радужные надежды… а потом…

„Нет! На сей раз все будет по-другому! Я больше никогда не попадусь так глупо! Так глупо, как ты!“ — восклицает молодой.

„Есть множество способов глупо попасться“, — вздыхает старик.

— Хорошо кушаешь, — одобрительно говорит господин Фронс. — Молодец.

Кто бы знал, какое это счастье — вновь быть молодым и здоровым. Таким молодым и здоровым, что тело, кажется, звенит и поет при каждом движении. Какое это счастье — опять быть способным работать! Катать из погреба здоровенные бочки, почти не чувствуя их тяжести. Таскать короба со всяческой снедью так легко, словно они и вовсе ничего не весят. Да что там, ты вполне мог бы ими жонглировать, если бы не боялся, что хозяин осерчает!

Еще совсем недавно тебе было тяжело таскать даже ноги, а твой взгляд не отрывался от мостовой — даже небольшая колдобина могла стать серьезной трагедией, послужить причиной падения и увечья. Впрочем, увечий и так хватало. Ты слишком хорошо все это помнишь, хотя уже не вполне понимаешь, как же это оно так было? Неужто так могло быть? Тебе кажется, что ты долго болел и вот наконец… Теперь твой взгляд взлетает вверх, едва только представляется возможность, взлетает вверх к новым впечатлениям, то и дело по дороге упираясь в аппетитные фигурки Ланни и Тармин. Впрочем, у девушек и без тебя хватает кому отвечать благосклонностью. А у тебя хватает на что посмотреть и кроме них.

А как потрясающе бывает отправиться с хозяином на рынок! Сесть на повозку вместе с ним, кучером и помощником кучера, смотреть на проплывающий мимо город, на спешащих куда-то по своим делам важных господ, прекрасных дам и блестящих кавалеров, на осенние листья, щедро осыпающие все вокруг и, кажется, тоже куда-то спешащие. А потом, на рынке, слушать, как долго и вкусно торгуется хозяин, как помогает ему кучер, как втихаря высмеивает проходящих мимо горожан его помощник, такой же мальчишка, как ты!

— Эй, смотри, какая тыква пошла! А у того… а у того… нос как картофелина! Вот умора!

Он толкает тебя в бок локтем и, присев, словно бы для того, чтоб поправить башмак, пытается заглянуть под платье проходящей мимо девице. Тебе и так понятно, что ничего у него не выйдет, платье слишком длинное, но шельмец врет, что очень даже вышло. Ну и ладно, тебе не жалко, пусть его хвастается. Пусть почувствует себя победителем, у него вышло, а у тебя — нет.

— Ты даже не догадался, раззява! Все вы, деревенские, такие увальни! Ты хоть знаешь, откуда дети-то берутся? Наверняка не знаешь! Ничего, я тебя мигом всему обучу. Со мной не пропадешь…

Ну и ладно. В конце концов, его можно понять: до сих пор именно он был в трактире самым младшим работником, а тут такая удача — новенький. Да еще из деревни. Как перед таким себя не показать? Не развернуться во всю ширь?! Пусть знает, деревня!

Торг закончен. Хозяин и торговец ударяют друг друга по рукам.

— Со всем нашим уважением, господин Вагрит! — почтительно говорит торговец.

— Взаимно, — откликается хозяин.

Конюх торжественно выдает своему помощнику сочную затрещину „за болтовню и охальничество“.

— Пора грузить, — говорит хозяин и первым берется за мешок. Он такой, господин Вагрит, другим отлынивать не позволит, но и сам не станет. Правильный хозяин.

Таскать мешки и ящики, корзинки и коробки, таскать, удивляясь, как мало, в сущности, весят все эти еще недавно столь неподъемные вещи. Таскать, грузить на повозку, составлять аккуратно, как умел когда-то… когда-то нескончаемо давно. А теперь снова умеешь… снова можешь…

Помощник конюха посмеивается над тобой. Ему невдомек, отчего у тебя такое счастливое лицо, когда ты работаешь. Он не может понять, отчего ты с радостью берешься за самые тяжелые мешки.

— Вот деревенщина, — озадаченно чешет в затылке он.

И опять огребает затрещину от конюха, с наставлением:

— Голову чаще мыть надо, а не почем зря пятерней в нее лазить! Он еще и на девушек засматривается, оболтус! Кому ты такой нужен будешь, с растрепанной башкой и неумытой харей?

Впрочем, для него затрещина — дело привычное. Нечто такое, без чего мир если не рухнет, то уж наверняка сильно скособочится. С куда большим удивлением он таращится на то, с какой радостью ты хватаешься за любую работу.

— Ну, как есть деревенщина, — бурчит он. И уверенно добавляет: — Перебесишься.

Ему не понять, а ты и не пробуешь объяснить. Ты и сам не знаешь, как объяснить такое.

Твоя молодость и твоя память… Порой тебя просто разрывает на части. То ты радостно отдаешься своему новому счастью, безоглядно наслаждаясь возможностью снова быть, по-настоящему быть: сильным, легким, веселым, — и в глазах никакая муть больше не колышется! — то вспоминаешь себя прежнего, и все это новое счастье, здоровье, силу хочется упрятать куда подальше, под какой-нибудь надежный замок. Упрятать, сесть сверху и никому-никому никогда не отдавать. И самому пользоваться пореже, чтоб подольше хватило.

С этим так трудно порой справляться.

„Я так ни разу и не попробовал свою магию в деле!“ — сокрушается молодой.

„Зачем тебе магия? — откликается старик, аккуратно нарезая овощи. — Ты и так неплохо справляешься. Хозяин доволен, чего тебе еще?“