Лекарство от любви (СИ) - Страница 5

— Как вам будет угодно, — нетерпеливо ответил Игнус. — Но вы должны выпить всё.

Кай коснулся фляги губами и сделал первый глоток. Жидкость была практически безвкусной — лишь чуть-чуть горчила. Если только последнее не было игрой его воображения. Бенедикт решился и в несколько глотков осушил флягу. Перевернул ее над столом, демонстрируя магу, что она пуста.

Он прислушался к собственным ощущениям. Ничего.

— И как скоро теперь… я стану ангелом смерти для любой женщины?

— Шесть-восемь часов. Гораздо раньше, чем вы доберетесь до Изольды. Так что по пути будьте осторожны с трактирными служанками. Хотя вы, как я понимаю, не имеете привычки распускать руки.

— Уж это точно.

— Но для надежности можете носить перчатки. И всегда прикрывайте нос и рот, если вам доведется чихать или кашлять.

— Уж как-нибудь разберусь.

— Ладно, — маг поднялся. — Не выходите сразу после меня. Дождитесь, пока стражники постучат в дверь — все должно выглядеть естественно.

— Не хотелось бы оставлять себе лишь минуту форы.

— Можете прямо сейчас забаррикадировать дверь, это их задержит.

— Логично, — согласился Кай.

— Ну, прощайте и удачи, — маг надвинул капюшон поглубже и вышел, на сей раз самым обыкновенным способом — отодвинув засов.

Выбраться из столицы оказалось несложно. У Кая не было времени на сборы, но оно ему и не требовалось. Он привык жить так, чтобы покидать очередное жилище в считанные минуты, без всякого сожаления и прихватив с собой лишь тощую котомку. Привык еще в более спокойные времена, ибо случайные заработки, коими он перебивался, не располагали к обрастанию имуществом — а уж с тех пор, как его объявили в розыск, и подавно. Бывало, что он покидал дом, оставшись должным хозяину — если тот, купившись на его дворянскую шпагу (на которую Кай вообще-то не имел права), не брал плату вперед. Бенедикт не злоупотреблял этим, ибо все же считал делом чести платить по счетам — но если денег нет, их нет, и что уж тут поделаешь? Последний хозяин, впрочем, был не столь доверчив, и Каю пришлось покинуть мансарду, оплаченную на две недели вперед — но и тут ничего уже поделать было нельзя.

К тому времени, как к нему вновь постучали (он ждал этого звука и все-таки опять вздрогнул), он уже стоял на стуле перед приоткрытым окном; кровать и стол были придвинуты к двери, свеча погашена. Кай быстро выбрался на крутую крышу, аккуратно сполз на широкий карниз и побежал по нему — высоты, в отличие от стуков в дверь, он не боялся совершенно — в сторону соседнего дома, отделенного проходом шириной всего в четыре фута. С легкостью перепрыгнув через эту щель, он побежал дальше, по более покатым на этой улице крышам стоявших встык домов, перелезая через брандмауэры. Ему казалось, что топот его сапог по крышам должны слышать все стражники в городе, но он знал, что это иллюзия. Преодолев таким образом целый квартал, он спустился по водосточной трубе — способ не самый приятный, учитывая, как скрипели под его тяжестью металлические крепления и соскальзывали с них сапоги, но уже знакомый ему по прошлым побегам от преследователей. Оказавшись на тротуаре, он поспешил на ближайший постоялый двор, где всегда, даже и ночью, дежурили несколько извозчиков, готовых доставить клиента пусть и не до самого Хельбиргена, но, во всяком случае, до ближайшего городка или почтовой станции. Через городские ворота нанятая им бричка выехала без всяких проверок — в нормальных условиях въезд и выезд из столицы был беспрепятственным в любое время суток: Империя (во всяком случае, центральные ее районы) наслаждалась миром и порядком. Ворота закрывали лишь по тревоге, но Кай уложился в сорок минут, отведенные Игнусом, с хорошим запасом.

Десять часов спустя, успев кое-как отоспаться на плавно покачивающемся сиденье и сменить экипаж на первой станции, он ехал, глядя на проплывающие за окном солнечные пейзажи нежаркого позднего лета, и думал, что продешевил.

Он, всю свою сознательную жизнь боровшийся с правящим режимом, дождался, что этот режим сам пришел к нему на поклон, нуждаясь в нем, как в единственно возможном спасителе — и как он, блистательный, язвительный и бескомпромиссный Кай Бенедикт, этим воспользовался? Разве он потребовал от них отмены цензуры, отмены всех ограничений на развитие науки, упразднения списка запрещенных книг и законов «об охране общественной нравственности и спокойствия»? Потребовал самоуправления для провинций и их права на добровольный выход из состава Империи? Потребовал равенства прав для всех сословий? Потребовал, чтобы Светлые маги перестали всюду совать свой нос, возводя свои представления о морали в ранг закона, чтобы они, демоны их побери, вообще отказались от власти? Да, они могущественны, каждый из них стоит целой армии — но это еще не дает им права решать за миллионы людей, как тем жить и каких взглядов придерживаться. Генералы или, к примеру, министр финансов тоже командуют могущественными силами, однако не получают на этом основании всей полноты власти, оставаясь лишь государственными служащими, а не никому не подконтрольными хозяевами страны. Точно так же и маги могли бы получать жалование за свои услуги — и не более чем…

Но ночью он, столько раз агитировавший за все это в своих обличительных стихах, даже не подумал выдвигать все эти условия. Удовлетворился брошенной ему подачкой. Полная свобода творчества для него лично — и больше ни для кого. Разумеется, Игнус совсем не дал ему подумать. Все случилось так быстро и неожиданно…

Они бы все равно не согласились, устало думал Кай. «Разумеется, корону Империи вам никто не предлагает». Даже корону — на которую у него, конечно, нет ни малейших прав, но которая, на самом деле, не дала бы ему никакой реальной власти и никак не повлияла бы на существующую систему. Юридически Светлый Совет даже не является государственным органом, это всего лишь профессиональная организация, такая же, как гильдия столяров или кожевенников, разве что куда более малочисленная — но все прекрасно знают, кто на самом деле правит страной. Правит, ни за что при этом формально не отвечая (под всеми официальными решениями — подписи Императора и его министров) и не ограничивая себя никакими писаными законами, кроме своих собственных представлений о добре и зле, о благе государства и необходимых жертвах. Сколько людей, становившихся у них на пути, умерли от совершенно естественных причин или от несчастных случаев, в которых никого невозможно обвинить?

Они бы не посмели сделать это со мной, думал Кай. Я им нужен. Я — единственный, кто может остановить Изольду, против которой их магические штучки не работают, поскольку она — сама маг. Против которой не работают также и самые тренированные профессиональные убийцы, действующие немагическими методами… Но полно, разве я единственный в мире, кто неподвластен любви? Наверняка есть и другие, помимо меня и того философа, просто их пока еще не нашли. Нет, Светлый Совет не согласился бы ни на какие радикальные перемены. На исключение — да, на правило — нет.

Но ты даже не попробовал. Даже не заикнулся.

Теперь уже поздно. Он принял их условия и не может переиграть. Не может объявить, что у него появились новые требования. Договор с магами нельзя нарушить безнаказанно — во всяком случае, если ты сам не маг.

Двуколка въехала во двор очередной станции, представлявшей собой гибрид собственно станции, обеспечивающей проезжих сменными лошадьми, возницами и экипажами, и постоялого двора, где путники могли получить еду и ночлег. Последние услуги Кая не интересовали — столоваться в пути он предпочитал в маленьких деревенских харчевнях, где цены были ниже порою аж вдвое, а до ночи было еще далеко. Но, пока кучер ходил выяснять насчет лошадей, Кай тоже вышел размять ноги.

Во дворе было пыльно и суетно; только что прибыл большой дилижанс, направлявшийся в столицу. Конюхи выпрягали усталых лошадей, пассажиры выбирались из душного нутра громоздкой кареты и разбредались по двору; кто-то волок свои пожитки к бревенчатому зданию станции, навстречу им двое слуг тащили сундук за господином, желавшим, наоборот, занять место в экипаже, и шагал станционный работник с опечатанным мешком имперской почты. Никто из прибывших не походил на беженца; на лицах читалась лишь обычная дорожная скука и усталость. Впрочем, до Беллиандских гор оставалось еще шесть дней пути — хотя и в самом Хельбиргене, насколько Кай понял со слов Игнуса, никакой паники пока что не было. Имперской страже совместно с имперской пропагандой пока еще удается пресекать слухи… Однако — вызывает ли вообще Изольда панику у тех, кто пока не попал под ее власть? Готовы ли они бежать от нее без оглядки, или же — по крайней мере, мужчины — готовы, напротив, лететь, как мотыльки на огонь, даже понимая, что он сожжет их крылышки? «Изольда Прекрасная»… Сколько идиотов думают — и будут думать, когда слухи разойдутся шире — что именно они станут теми единственными, кого роковая красавица выделит среди всех прочих, безответно страдающих своих рабов?