Лекарство для души - Страница 13

Чтобы осознать рай, сначала нужно его потерять. Если только не потерять его и не обрести заново, нельзя понять его красоты.

Адам и Ева должны были потерять Эдэмский Сад, это было частью естественного роста. Только Адам, покинувший Эдэмский Сад, может однажды стать Христом — он может вернуться. Адам, покинувший Эдэмский Сад, похож на рыбу, выброшенную из моря; Иисус — на рыбу, прыгающую обратно в море.

В людях первобытных племён, например, есть что-то общее с очень маленькими детьми. Они красивы, спонтанны, естественны, но совершенно не осознают, кто они такие; у них нет никакой осознанности. Они живут радостно, но их радость бессознательна. Сначала им предстоит её потерять. Им предстоит стать цивилизованными, образованными, знающими; им предстоит сформироваться в культуру, цивилизацию, религию. Им предстоит потерять всю свою спонтанность, им предстоит забыть всё о своём существе, и лишь тогда однажды им начнёт этого недоставать. Это неизбежно.

Это происходит во всём мире и в огромных масштабах, потому что впервые человечество стало по-настоящему цивилизованным.

Чем более страна цивилизована, тем острее в ней чувство бессмысленности. Отсталые страны пока ещё не испытывают этого чувства — они не могут. Чтобы приобрести чувство внутренней пустоты, бессмысленности, абсурдности, нужно достичь высокой цивилизованности.

Поэтому я за науку: она помогает рыбе оказаться выброшенной на берег. И как только рыба оказывайся на берегу, под жарким солнцем, она начинает испытывать жажду. Раньше она никогда не испытывала жажды. Впервые она чувствует, что ей не хватает окружавшего её океана, его прохлады, живительной влаги. Она умирает.

Это ситуация цивилизованного человека, образованного человека: он умирает. Рождается великий поиск. Человек хочет знать, что ему делать, как ему снова войти в океан жизни.

В отсталых странах, например, в Индии, такого чувства бессмысленности нет. Хотя некоторые индийские интеллектуалы и пишут о нём, в их мыслях нет глубины, потому что они не соответствуют ситуации индийского ума. Некоторые индийские интеллектуалы пишут о бессмысленности, абсурдности, почти так же, что и Серен Къеркегор, Жан-Поль Сартр, Ясперс, Хайдеггер... Они читали об этих людях или посетили Запад, они стали размышлять о бессмысленности, тошноте, абсурдности, но в их словах звучит некоторая фальшь.

Я разговаривал с индийскими интеллектуалами — в том, что они говорят, звучит некоторая фальшь, потому что это не их собственное чувство; оно заимствованно. Их устами говорит Серен Къеркегор, их устами говорит Фридрих Ницше; это не их собственный голос. Они по-настоящему не осознают, что говорит Серен Къеркегор; они не страдали от этой внутренней боли. Это чувство чужеродно, иностранно; они выучили его, как попугаи. Они о нём говорят, но вся их жизнь говорит и показывает совсем другое. То, что они говорят, и то, что показывает их жизнь, — диаметрально противоположно.

Очень, очень редко случается, что индийский интеллектуал совершает самоубийство — я об этом никогда не слышал, — но многие западные интеллектуалы совершили самоубийство. Очень редко бывает, чтобы индийский интеллектуал сошёл с ума; на Западе это очень распространённое явление, многие интеллектуалы сходили с ума. Настоящие интеллектуалы Запада сходят с ума почти неизбежно, это их жизненный опыт.

Окружающая цивилизация, чрезмерно развитая личность превратились в тюремное заключение, превратились в убийц. Сам вес цивилизации слишком велик и невыносим. Люди чувствуют удушье, им нечем дышать. Даже самоубийство кажется освобождением, или, если они не могут совершить самоубийство, путём к спасению кажется безумие. По крайней мере, сойдя с ума, человек забывает всё о цивилизации, забывает все о бессмысленности, продолжающейся под названием цивилизации. Безумие кажется путём бегства от цивилизации.

Но чувствовать, что жизнь совершенно лишена смысла, значит быть на распутье: можно выбрать самоубийство или саньясу; можно выбрать самоубийство или медитацию. Это великая поворотная точка.

Всякая личность фальшива. Внутри есть существо, которое не фальшиво, которое вы приносите с собой с рождением, которое было с вами всегда.

Кто-то спросил Иисуса: «Знаешь ли ты что-нибудь об Аврааме?» И Иисус говорит: «Я был до Авраама».

Это очень абсурдное утверждение, но одновременно и очень значительное. Авраам и Иисус — между ними большой промежуток; Авраам предшествовал Иисусу почти на три тысячи лет. Но Иисус говорит: «Я был до Авраама». Он говорит о существе. Он не говорит об Иисусе, он говорит о Христе. Он говорит о вечном. Он не говорит о личностном, он говорит о вселенском.

Люди дзэн говорят, что пока вы не узнаете своего оригинального лица, которое у вас было прежде, чем родился ваш отец, нельзя стать просветлённым. Что такое ваше оригинальное лицо? Прежде, чем родился ваш отец, оно у вас было, и будет снова, когда вы умрёте; ваше тело будет сожжено, и от него не останется ничего, кроме пепла, — но ваше оригинальное лицо по-прежнему у вас будет.

Что такое это оригинальное лицо? Это существо — назовите его душой, духом, сущностью; все эти слова значат одно и то же. Вы рождаетесь как сущность, но если бы общество оставило вас сущностью и не создало в вас никакой личности, вы остались бы похожими на животных. С некоторыми людьми это случалось.

Например, в северной Индии, в Гималаях, нашли одного семилетнего ребёнка, выращенного волками, ребёнка-волка — человеческого ребёнка, выращенного волками. Конечно, волки могут дать только волчью личность; и этот ребёнок был человеком, в нём было существо, но личность была личностью волка.

Это случалось много раз. Волки, кажется, способны воспитывать человеческих детей; кажется, они испытывают определённую любовь, сострадание к человеческим детям. Эти дети не так развращены, какими бы их обязательно сделало человеческое общество; их существа ничем не загрязнены; они — существа в чистом виде. Они как рыба в океане — они не знают, кто они такие. И если они выращены волками, очень трудно дать им человеческую личность, это слишком тяжёлая работа. Почти все эти дети умерли, когда люди пытались это сделать. Они не могут научиться человеческим правилам; слишком поздно. Их форма отлита, у них уже есть сложившаяся личность. Они научились быть волками. Они не знают никакой морали, они не знают никакой религии. Они не индуисты, христиане или мусульмане. Они не беспокоятся о Боге — они никогда о нём не слышали. Всё, что они знают, — это жизнь волка.

Человеческая личность создаёт преграды, только если вы за неё цепляетесь. Но через неё необходимо пройти: это лестница, это мост. Человеку не следует строить дом на мосту, это правда, но перейти по мосту ему нужно.

Человеческая личность частична. В лучшем обществе мы будем давать детям и личность, и способность от неё избавиться. Именно этого не хватает теперь: мы даём им личность, слишком жёсткую личность, в которой они оказываются запечатанными, заключёнными, и не даём никакого способа от неё избавиться. Это всё равно, что надеть на ребёнка доспехи и не объяснить, как они снимаются, как сбросить одежду в тот день, когда он из неё вырастает.

Мы делаем с человеческими существами точно то же самое, что делали в Древнем Китае с ногами женщин. С самого детства девочек заставляли носить деревянные туфли, чтобы их ноги не росли, и они оставались очень маленькими. Маленькие ноги очень ценились и считались очень красивыми. Это могли позволить себе только аристократические семьи, потому что женщина не могла делать почти ничего. Женщина не могла нормально ходить, ноги были слишком малы, чтобы поддержать тело. Её ноги были искалечены; она не могла ходить без посторонней помощи. И бедная женщина не могла себе такого позволить, маленькие ноги были символом аристократии.

Может быть, мы смеёмся над этим, но продолжаем делать то же самое. Сейчас на Западе женщины носят такую абсурдную обувь, такие высокие каблуки! Можно ещё делать что-нибудь подобное в цирке, но такие высокие каблуки — не для ходьбы. Но они ценятся, потому что, когда женщина ходит на очень высоких каблуках, она становится более привлекательной сексуально: у неё сильнее выдаются ягодицы. И поскольку ей трудно идти, бёдра движутся больше, чем обычно. Но это приемлемо, это нормально. Другие общества посмеялись бы над этим!