Лейб-хирург (СИ) - Страница 3

Лиза устраивается на стуле.

— Сначала вести с фронтов, — заказываю тему.

Лиза читает. На фронте затишье, даже о перестрелках не сообщают. Хорошая весть: немцы не знают о предстоящем наступлении, иначе зашевелись бы. Или я не прав? Историю Первой Мировой войны знаю неважно. Помню, что с соблюдением секретности в Российской императорской армии дела обстояли плохо, а вот немцы были сильны в разведке. Не уверен, что здесь иначе, потому в записке Брусилову напирал на соблюдение секретности. Внял ли он этому? А если внял, то удалось ли секретность соблюсти? Германская шпионская сеть в Минске разгромлена, и я этому поспособствовал. Но шпионы есть и в Москве, не могут не быть. Вдруг пронюхали?

— Валериан Витольдович, вы не слушаете меня! — внезапно говорит Лиза.

— Извините, задумался.

— Может, хотите отдохнуть?

— Нет. Прочтите про международные дела.

— Вести из-за границы?

— Именно. Что там в мире? Английская принцесса замуж не вышла?

— Нет, вроде, — Лиза шуршит газетами. — Да и рано ей — восемнадцати нет. А что это вас интересует?

— Посвататься собираюсь.

Секунду Лиза изумленно смотрит на меня, а затем прыскает.

— Ох, Валериан Витольдович! — она вытирает выступившие слезы. — Ну, вы и шутник!

— Считаете, не достоин? — держу покер фейс.

— Что вы?! — спохватывается она. — Это она вас не достойна. Какая-то английская селедка. А вы… Вы… — она не находит слов и внезапно склоняется надо мной. Газеты летят на пол. В следующую миг меня чмокают в губы. Лиза тут же выпрямляется. Грожу ей пальцем.

— Извините, Валериан Витольдович, не сдержалась, — делано смущается Лиза, но в глазах прыгают бесенята. Охмуряет, дщерь Израильская! Вон как смотрит. И глазищи у нее — утонуть можно!

— Я, пожалуй, отдохну, Елизавета Давидовна. В сон клонит. Только вы не сидите здесь, а то мне беспокойно.

Лиза поджимает губы, но послушно встает. Достает из кармана фартука серебряный колокольчик и ставит его тумбочку. Тот успевает издать мелодичный звон.

— Если что, позвоните! Буду неподалеку.

Ушла, про газеты забыла. Свешиваюсь с койки и подбираю их с пола. Некоторое время листаю листы рыхлой бумаги. Ничего интересного. Империя живет своей жизнью, и ей нет дела до раненого в голову попаданца. Это, пожалуй, хорошо. В юности хочется стать знаменитым, чтобы тебя все знали и восхищались, с возрастом приходит понимание: суета сует. Чем меньше тебя знают, тем более свободен ты в своих действиях.

Бросаю газеты на пол — спать хочется…

— Немедленно выйди отсюда!

— И не подумаю! Я сиделка и должна быть подле раненого.

— Без тебя найдется, кому сидеть!

— Знаю я, как вы тут сидели. Раненого даже не покормили.

— Он не просил.

— А самой догадаться? Плевать вам на Валериана Витольдовича! Вы не знаете, какой он человек!

— А ты знаешь?

— Лучше вас! Он меня от разбойников отбил, медицине учит. Мы с ним стольких прооперировали. Вам этого не понять!

— И не собираюсь! Выйди, не то позову санитаров, и они выбросят тебя из госпиталя. Отправляйся в кагал, где тебе самое место. Нечего разевать рот на моего жениха!

— Это, с каких пор, он жених?

— С таких. Тебе знать не положено…

Открываю глаза. У койки в позах боевых петухов стоят Ольга и Лиза. Лица раскраснелись, кулаки сжаты, сейчас вцепятся друг другу в волосы. Этого еще не хватало!

— Девочки, не ссорьтесь!

Соперницы оборачиваются ко мне. Глаза горят, лица выражают решимость нанести побои и прочие телесные повреждения. Сейчас попаду под раздачу.

— У меня от ваших криков голова разболелась.

Проняло. Смутились.

— Елизавета Давидовна, оставьте меня с ее императорским высочеством. У нас важный разговор. Видите, у нее папка?

Ольга и вправду прижимает локтем к боку папку из серого картона. Лиза раздувает ноздри — красивый у нее носик! — презрительно фыркает и уходит с гордо поднятой головой. Ольга провожает ее многообещающим взглядом. Не хотел бы я, чтоб на меня так смотрели — Лизу надо спасать. Ольга поворачивается ко мне.

— Что тут происходит? Не успела отвернуться, как эта фифа уже подле тебя. Ты ее позвал?

— Не виноватый я! Она сама пришла.

Шутку не заценили — Ольга не видела этого фильма. Поджала губы и сверлит меня взглядом.

— Я ранен, доктор прописал мне постельный режим. Сиделок выбирать не могу. Кто приходит, тот и сидит.

— И она не замедлила этим воспользоваться. Что у тебя с ней?

— Ничего. Сидела, газеты читала, — указываю на сложенную на тумбочке стопку. Лиза их подобрала с пола. — Я не виноват, что некая девица испытывает ко мне чувства. Повода этому не давал.

— Ладно! — Ольга кивает, подходит к койке и устраивается на стуле. — С ней я позже разберусь. Для начала — с тобой! — она кладет папку на колени и развязывает тесемки.

От ее тона ежусь. Сейчас меня распнут и будут тыкать копьем. И никто не виноват — сам напросился.

— Здесь все твои бумаги, — Ольга достает из папки листы. — Нашлись в архиве медицинского управления фронта. Их переслали туда после того, как тебя перевели в лазарет.

М-да, не подумал.

— Хорошо, что никто не удосужился в них заглянуть. Я это специально узнавала. Смотри! — Ольга протягивает мне лист.

Так… Немецкий язык, готический шрифт. Секретарь ректора Берлинского университета свидетельствует своей подписью, что подданный Российской империи Валериан Довнар-Подляский окончил два курса факультета философии. В науках успевал не шибко, что не удивительно. Некогда моему донору было учиться, он в казино в карты играл.

— Ты говорил, что учился медицине в Мюнхене, — тоном прокурора продолжает Ольга. — Оказалось, что в Берлине и философии. Как это понимать?

— Я врал.

— Почему?

— Позже объясню. Давай другую бумагу.

Огласите весь список, пожалуйста! Интересно знать компромат на себя. Да и объяснение хочется оттянуть. Меня потряхивает. Ольга супит брови, но сдерживается. Забирает у меня свидетельство и протягивает следующий листок. Что тут у нас? Прошение Довнар-Подляского о зачислении его полк вольноопределяющимся. Аккуратные, ровные строчки, стандартный текст. Что с этим не так?

— Почерк не твой, — говорит Ольга, забирая у меня прошение. — У меня есть твои письма. Вот это, — трясет она листком, — писал другой человек.

— Это все?

— Да. Тебе мало? Изволь объясниться!

— Пожалуйста. Как ты уже поняла, я не Довнар-Подляский.

— А кто?

Ольга не ждала такого ответа и, похоже, растерялась.

— Майор медицинской службы Российской армии Игорь Олегович Иванов. Человек из другого мира и времени.

— Как это может быть? — бормочем она. — В деле есть твоя карточка. На ней ты в мундире вольноопределяющегося. Карточка засвидетельствована печатью.

На нее жалко смотреть, но мне сейчас не до чувств.

— Как это произошло, не знаю. Майор Игорь Иванов погиб в ходе минометного обстрела в Сирии осенью 2017 года. Вольноопределяющийся Довнар-Подляский умер от перитонита в лазарете седьмой дивизии. Помнишь, я рассказывал, как его отнесли в кладовку и накрыли простыней? Начальник лазарета, покойный Николай Карлович Рихтер, засвидетельствовал смерть. Однако пациент ожил, только не Довнар-Подляским, а Ивановым. Бог ли тому поспособствовал, либо дьявол, но мое сознание переместилось в тело вольноопределяющегося и оживило его.

— Этого не может быть!

— Может. От того и все странности моего поведения. Я ничего не знал о прежней жизни Довнар-Подляского, потому придумал, что потерял память. В том мире я был врачом, а поскольку ничего другого не умею, сочинил историю об учебе в Мюнхенском университете, и о том, как бежал, не забрав оттуда свидетельство об обучении. С Германией у нас война, проверить трудно, если вообще возможно. Мне довелось побывать в Мюнхенском университете в той жизни, ездил на стажировку. В своем мире я был неплохим хирургом, а поскольку он отстоит от вашего на век вперед, медицинская наука продвинулась далеко. Отсюда мои знания и мастерство, которые поражают коллег. Как сама понимаешь, недоучившийся студент столько знать не может.