Легионер. Дорога в Помпеи – 1 - Страница 12

– Мульсум, – хозяин поставил на стол чашу с темным напитком. – Кашу подам позже.

– Сколько с меня?

– За счет заведения, – не дожидаясь других вопросов, он удалился.

Мое предположение окончательно подтвердилось. Зарабатывали здесь явно не на кормежке и не на случайных путниках. Здесь проворачивались иные дела, не имеющие ничего общего с законностью.

Я взял чашу, понюхал мульсум и уловил приятный запах меда. Но пробовать его, тем более на голодный желудок, не стал. К встрече с неизвестными покупателями, которые, возможно, начнут торговаться или ещё как-нибудь юлить, я должен быть трезв, как стеклышко.

Всё это мне не слишком нравилось, но что ещё придумать? Я не знал собственного имени, а без него в Италии делать нечего. Любой житель Аппенин состоял в так называемых списках цензоров для учета ценза. И тот, чьей фамилии в списках не откажется, получал неприятности – как минимум в виде неподъемного штрафа. Тебя могли не знать в лицо, но вся нужная информация имелась на каждого жителя в письменном виде.

Вообще-то называться собственным именем я не мог, даже если бы его знал. И не мог просто выдумать себе имя с потолка. Поэтому взять имя Дорабелы и представляться им виделось единственно верным решением. Квинт – сирота, много лет прослуживший в римском легионе. Те, кто знал его в лицо и мог меня уличить, отправились в Этрурию, за много сотен километров от Помпеи и тем более Рима. С покупателями Дорабела тоже не встречался, решал вопросы через представителей в столице. Уверен, что такие там обязательно имелись, как-то же Квинт обсуждал условия сделки и получил инфу о месте встречи. Переписка заняла бы куда больше времени…

А потом, сама сделка – это всё-таки шанс получить на руки хороший первоначальный капитал. На эти деньги я смогу отбыть из Италии в Ближнюю Испанию, где власть удерживает непокорный Квинт Серторий. Ну а дальше залягу на дно на несколько лет, дожидаясь смерти Суллы. Параллельно узнаю свое настоящее имя, наведу справки. И по возвращению в Рим найму лучших знатоков закона, отсужу свои земли и добьюсь реабилитации семейства.

Еще дальше я не заглядывал, а ведь я теперь молод – могу подняться по здешней социальной лестнице. По факту, передо мной были открыты все двери.

План виделся идеальным, хотя существовали нюансы. Не похож я был на Дорабелу. Взять возраст – я отлично знал, что центурионами назначались лишь те легионеры, кто достиг тридцатилетнего возраста. Будем считать, что я— исключение, по типу небезызвестного Спурия Лигустина, получившего должность центуриона всего через три года службы солдатом. Если покупатели хотят сделку, они поверят. Или закроют глаза. Так или иначе, игра стоила свеч.

Пока я размышлял, хозяин несколько раз подходил к окну, выглядывал. Наконец, принёс мне кашу, а вместе с ней поставил на стол две чаши с вином.

Настало время встречи.

Я не успел притронуться к еде, как двери каупоны раскрылись. За спиной послышались шаги, глухие хлопки, как бывает при крепком рукопожатии, и голос хозяина:

– Он вас ждёт.

Я как ни в чем не бывало начал есть кашу, слушая, как шаги приближались.

– Дорабела? – раздался хриплый голос.

Перед столом с двух разных сторон возникли двое крепких мужчин.

Оба в туниках с коротким рукавом и в плащах-сагумах. Один брюнет, другой с каштановыми волосами. Возраст средний.

– Квинт Дарабела к вашим услугам, – подтвердил я.

Мы обменялись рукопожатиями, и гости присели за стол, изучая меня с немалым любопытством. От моего внимания не ушло, что оба вооружены. Судя по тому, что их руки и лица испещрены шрамами, и брюнет, и каштановый имели отличное представление, как пользоваться оружием. Скорее всего, оба служили в армии и были ветеранами.

– Тессеру покажи, – попросил каштановый.

Я молча достал документ, положил на столешницу и повернул текстом к покупателям. Те нагнулись, внимательно изучили написанное. Каштановый, видимо, главный в этой парочке, удовлетворенно кивнул. Потом снова внимательно на меня посмотрел, улыбнулся.

– А тебе сколько ж лет, центурион? – спросил он.

– Сколько есть, все мои, – холодно ответил я, не опуская глаз.

Брюнет наклонился к каштановому и зашептал тому на ухо. Я расслышал, что речь идет о моей форме, солдатской. Каштановый кивнул, но озвучить возражение не успел.

– Не до формальностей было. Особенно под Коллинскими воротами, – я дал понять, что слышу их перешептывания.

Каштановый снова кивнул.

– Кто может за тебя поручиться? – спросил он.

– Я ручаюсь за себя сам, а если моего слова недостаточно, связывайтесь с моими сослуживцами в Этрурии, туда на поселение был отправлен наш легион. Но говорю прямо, я не буду ждать и охотно договорюсь с другими покупателями. Задерживаться здесь я не собираюсь дольше, чем до обеда.

Я сразу поставил этой парочке рамки, в которых будет происходить наш разговор. Либо мы бьем по рукам здесь и сейчас, либо сделка мне не интересна.

Покупатели переглянулись, вопросы начал задавать брюнет.

– За что же ты получил центуриона? – он покосился на мои руки.

Я понимал, почему у него были сомнения. Мало того, что возраст у меня не совсем подходящий, так и еще на моих руках нет ни мозолей, ни шрамов, барские ручки-то. Хочешь не хочешь, а будешь сомневаться. Только сомнения мне были не нужны. Я взял чашу с мульсумом и заговорил, начав издалека:

– Где служили, уважаемые? У меня есть тост!

– Гней Помпей Страбон, – охотно ответил брюнет.

– Квинт Цецилий Метелл Пий, – так же коротко сказал каштановый.

Они подняли свои чаши. При этом оба назвали имена полководцев, гремевшие примерно десятилетия-два назад.

– То есть, не случилось отстаивать Республику в одних рядах со Счастливым Суллой? – я приподнял бровь, будто разочарованно.

Ответа ни у брюнета, ни у каштанового не нашлось. Вполне возможно, что эти двое были сторонниками Мария и откололись от лагеря «популяров» уже во время Гражданской войны, когда поняли – пахнет жареным. В дальнейшем, как я знал, такие легионеры будут прощены и практически не пострадают. Но ни каштановый, ни брюнет такого знать не могли. Поэтому от моих слов еще больше напряглись.

– Тогда у меня такой тост! – провозгласил я и выпрямился, готовясь к речи и никуда не торопясь.

Ветераны терпеливо держали чаши.

– Я в войске Суллы с битвы при Херонее, – заверил я и резко подался вперед, процедив: – И доказал свою преданность, когда при прорыве к Риму проклятого самнита Телезина пали наши центурион и опцион. Я в первых рядах ударил в лоб отряду врага. И собственными глазами видел, как славный Сулла на белом коне выгрыз победу на левом фланге! Видел, как Сулла целовал золотую фигурку Аполлона, моля о нашей победе!

Я слово в слово пересказал этой парочке слова Дорабелы. Не поверить этому они не могли.

– Так что, братцы, выпьем за то, чтобы в новой Республике каждый сверчок знал свой шесток.

Каштановый и брюнет молча стукнулись со мной чашами. Отпили вина.

– Или нужно пояснить? – добавил я.

– Все понятно, – ухмылочка сошла с лица брюнета.

Каштановый посмотрел мне за спину и покачал головой. Значит, мои объяснения сочтены исчерпывающими. По крайней мере, почти сразу на стол легла вощеная рукописная табличка, которую принёс хозяин.

– Подпиши.

Я заскользил глазами по тексту. Все понятно – аренда на сто лет, сумма действительно внушительная. Но вот нюанс – деньги распределены на равные части ровно сто раз. И итого годовой платёж составлял крохи, куда меньше суммы, озвученной Дарабеле. Я поднял глаза на каштанового.

– Мне нужны деньги сразу за все время аренды.

– Ты их получишь, – неожиданно легко согласился каштановый.

– Тогда по рукам, где подписать? Я готов получить серебро и отдать землю.

Покупатели снова переглянулись.

– Деньги будут по приезду в Помпеи.

– Почему же так?

– Как раз потому, что мы чтим законы Республики, выстраиваемой Суллой, и обязаны провести получение и передачу земли через цензовые списки, – подобие ухмылки вновь скользнуло по лицу брюнета, но быстро исчезло.