Легенды о старинных замках Бретани - Страница 21

На другой день вернулся и Генри. Мария кинулась к нему навстречу. Ласково поздоровался он с нею и равнодушно отвернулся, отдавая приказания, куда поставить коней, и спеша в замок брата.

— Любишь ли ты меня по-прежнему? — допытывалась Мария, как только остались они вдвоем.

— Да, я люблю тебя, — отвечал ей Генри, — у тебя такое доброе сердце, и ты так предана мне. Но больше всех на свете люблю я одну молодую девушку, которую я спас от смерти несколько месяцев тому назад.

Молча взглянула на него Мария, хотела встать, но пошатнулась и упала на руки старшего брата, вошедшего в ту минуту в комнату.

Долго проболела Мария, но наконец оправилась и, призвав к себе обоих братьев, просила Генри рассказать ей всю правду.

— Шел я раз по берегу моря в Греции, — сказал он ей, — и смотрел на горы. Смотрел я на Парнас с его снегами и думал о тебе, о матери, о нашем замке… Но вот, невольно взглянул я на море и увидал недалеко от берега лодку. Стал я машинально следить за лодкой, — и вдруг набежала волна, лодку сильно качнуло, и девушка, сидевшая в лодке, упала в воду. Я кинулся к ней на помощь и вынес на берег девушку небесной красоты. Она была без чувств. Я делал все, что мог, чтобы привести ее в чувство, но все усилия мои, казалось, ни к чему не приводили. Как безумный, рыдал я над нею, как безумный, целовал ее и, наконец, согретая моими объятиями, она вздохнула и открыла глаза. Бережно донес я ее до ближайшей хижины, где жили какие-то рыбаки, и тут я узнал, что это была дочь пирата Аксанио. Сообщив мне об этом, рыбаки посоветовали мне поскорее убраться оттуда подобру и поздорову, пока не случилось со мною какой-либо беды. Слова эти показались обидны рыцарю-крестоносцу, и я медлил. На меня уже никто больше не обращал внимания, кроме молодой девушки, а она упрашивала меня уйти и не возвращаться, пока она не позовет меня. Наскоро сказал я ей, кто я, и ушел. С тех пор я не видал ее, но чувствую, что в целом мире никого не могу я любить так, как люблю ее. Ты похожа на нее, Мария, постарайся же вытеснить образ ее из моего сердца.

— Я люблю тебя, Мария, — говорил ей старший брат. — Генри изменил тебе, — постарайся забыть его.

— Нет, я не изменю ему: он никогда больше не увидит своей гречанки, я же буду всегда возле него, могу ухаживать за ним, любить его, отдать за него жизнь!

Между братьями завелась глухая вражда, Мария же тихо гасла и увядала, видя, что Генри не может забыть своей гречанки, и что она сама — причина вражды между братьями.

Прошел год, и не выдержал Генри: уехал он разыскивать ту девушку, что спас он от смерти там, на берегу прекрасного моря, у подножия Парнаса.

— Прощай, — сказал он Марии, — если я не найду моей гречанки, то вернусь домой. Жди меня ровно через год и три месяца, и тогда можешь выбирать себе в мужья любого из нас: меня или брата.

Он поцеловал ее, и она улыбнулась ему на прощанье.

Ровно через год вернулся он, но вернулся не один, а с прекрасной гречанкой, которую когда-то спас от верной смерти. Привез он ее не как пленницу или рабыню, а как свою невесту и будущую госпожу своего замка.

Долго смотрела на нее Мария и должна была сознаться, что более красивого лица она не видала на свете.

— Как я счастлив! — сказал Генри Марии. — Сбылось то, о чем я не смел и мечтать. Рада ли ты за меня?

Молча поцеловала его Мария, и показалось ей, что сердце ее разорвется от боли.

Пришел к ней и старший брат и спросил:

— Хочешь, я отомщу за тебя брату? Пусть Суд Божий решит это дело: я вызову его на поединок.

— Нет. Возможно ли, чтобы брат поднял руку на брата? Неужели захочешь ты быть Каином? Поклянись мне, что в душе своей не станешь питать вражды против брата!

Поклялся старший брат и ушел из замка с твердым намерением исполнить свою клятву.

Дня через два весело звонили колокола в замковой церкви: то Генри венчался с прекрасною гречанкой. Было шумно и весело на свадебном пиру, — недоставало на нем только Марии. Как ни искал ее старший брат, ее нигде не оказалось. Матросы со стоявшего поблизости корабля рассказывали, что в то время, когда звонили в замке колокола, над замком поднялось странное розовое облако и понеслось к облакам, плывшим в небе.

С тех пор братья жили каждый в своем замке и очень редко видались между собою. Не было между ними вражды: свято хранили они завет Марии, но тень ее всегда стояла между ними.

Говорят, что в замковом парке более ста лет жила какая-то невиданная белая кукушка, и так печально куковала она, что нельзя было слушать ее без слез.

От обоих замков давно уже не осталось никакого следа, нет и следа также от парка: давно уже разросся он в густой дикий лес. Но в лесу этом и до сих пор еще не переводятся белые птицы, — то кукует там белая кукушка, то стонет белый голубь, сидя на развесистом дубу у самого того места, где стоял когда-то замок Генри.

Так говорят, по крайней мере, в народе.

Может статься, оно и правда, а может статься, и нет.

Говорят, что в одной из цветущих долин горной Бретани стоял когда-то в старые годы большой укрепленный замок и даже скорее крепость, чем замок, — с зубчатой стеной, рвом и бойницами. Этот замок при последнем его владетеле, Луи де Шаталэн, вместе с ним ушел в землю, когда мрачные дни для Бретани миновали. Дорога в эту долину совсем исчезла — все о ней забыли, и до поры до времени не найти ее ни пешему, ни конному.

Отец Луи, граф Гильом де Шаталэн, живя в своем замке, не принимал участия в тех междоусобицах, что раздирали Бретань во время Столетней войны — отчасти благодаря его родственнице, Жанне де Монтфорт, призвавшей себе на помощь англичан. Англичане, не стесняясь, хозяйничали в Бретани, и это сильно не нравилось всем истинным бретонцам. Не нравилось это и графу де Шаталэн, который заперся в своем замке и выходил сражаться лишь с отрядами, угрожавшими его собственным владениям.

Граф давно овдовел и сам воспитывал своих трех сыновей, а в доме распоряжалась старая графиня, его мать, очень гордая женщина, но любившая горячо своих внучат, особенно младшего, Луи. Был это очень странный мальчик, с бледным, словно прозрачным личиком и глубокими голубыми глазами. С раннего детства все окружающие думали, что мир для него слишком тесен, и что уйдет он от житейского зла в монастырскую келью. Не хотел сначала и слышать об этом отец Луи, но затем и он помирился с этой мыслью. Все время мальчики проводили, играя и забавляясь в огромных залах замка, где по стенам развешены были портреты предков, или же разгуливая и резвясь в большом парке, примыкавшем к самому замку. Но Луи не любил ни гулять, ни играть с братьями и целыми часами просиживал под развесистым платаном в своем парке и слушал рассказы старой бабушки обо всем, что только она знала, — о городах и людях, о море, кораблях и животных.

— Когда вам исполнится семнадцать лет, внуки мои, — говаривала старая бабушка, — вы наденете стальное вооружение рыцарей, и отец отвезет вас или ко двору французского короля, или в какой-нибудь военный лагерь, чтобы биться с врагами Бретани. Ты же, Луи, уйдешь молиться за твою несчастную родину.

Никого из братьев не тянуло так вдаль, как Луи, но не монастырь привлекал его, а горы и особенно море, которого он никогда не видал, но которое, со слов бабушки, казалось ему чем-то совершенно необыкновенным и восхитительным.

Но вот, исполнилось старшему брату семнадцать лет, и отцу волей-неволей пришлось везти его к своему сюзерену, французскому королю. Раз или два юный воин возвращался на короткое время домой, и младший брат всегда с жадностью принимался его расспрашивать, но старший брат говорил только о турнирах, битвах да осадах и ничего не рассказывал ему ни о простых людях, ни о море.

— Моря я так ни разу и не видал, а каких там еще нужно тебе людей? Ведь я же только и делаю, что рассказываю о наших битвах и празднествах.