Легенды о старинных замках Бретани - Страница 16

Но с тех пор, как Клотильда оттолкнула его своею холодностью, Кровавый барон уже не мечтал выдать ее замуж за двоюродного брата, а надеялся найти для Луи другую богатую и знатную невесту. Правда, Луи, превратившись в юношу, тоже сильно изменился: по-прежнему бесстрашно держал он себя перед своим дядей, но уже не показывал ему прежнего привета и ласки.

«Мальчик превращается во взрослого мужчину», — с удовольствием и гордостью думал о нем Ивон, полный уверенности в его неизменном доверии и преданности.

Раз, сидя у окна своей спальни, услыхал Ивон в саду голоса своей дочери и племянника, совсем и не подозревавших его присутствия. Молодые люди так были увлечены своей беседой, что, отбросив всякую осторожность, говорили громко и без стеснения.

Луи ле Ренн уверял Клотильду в своей любви к ней и умолял ее согласиться бежать с ним и тайно обвенчаться в какой-нибудь глухой деревушке, так как отец ее, этот безжалостный, жестокий человек, конечно, ни за что не согласится выдать ее за него замуж.

— Нет, лучше смерть, чем обман! — отвечала Клотильда. — Я люблю вас, Луи, — люблю, как никого в мире, но, поверьте, не суждено нам счастье на земле. Подумайте, может ли надеяться на счастье дочь Кровавого барона, осыпаемого проклятиями всех бретонцев, дочь матери, с тоскою и ужасом ожидавшей рождения своего ребенка? Уезжайте поскорее из этого давно уже ненавистного вам замка, пока и с вами не случилось какой-нибудь беды, и предоставьте меня моей печальной доле. Вы не можете облегчить ее своим присутствием здесь, в замке. Может быть, со временем Кровавый барон решится-таки выдать меня замуж за какого-нибудь пьяного, безобразного, жестокого и злого рыцаря, и я уеду, наконец, из этого ужасного замка, не буду больше слышать стонов и воплей, раздающихся из его подземелий, и перестанут осаждать меня видения загубленных отцом людей. Вот самое счастливое, что может ждать меня в жизни. Но всего вероятнее, что суждено мне до конца дней моих остаться в этом замке свидетельницей всего того, что происходит в этом страшном месте. Уезжайте же, Луи, пока не постигла вас беда. Сердце мое не будет знать покоя, пока не очутитесь вы за стенами этого замка.

Молча слушал барон их речи и почувствовал в груди какой-то жестокий холод. Он не пришел в бешеную ярость, как бывало это с ним обыкновенно, не кричал, не буйствовал. Засмеялся только Кровавый барон и тихонько вышел из комнаты.

На другое утро позвал Ивон к себе свою дочь и племянника и сказал им:

— Дети мои, я становлюсь стар, и пора уже подумать о том, как бы пристроить тебя наконец, Клотильда. Не желая расстаться с тобою, долго колебался я в выборе для тебя мужа, но теперь наконец нашел я благоприятный выход: я решил взять себе в зятья тебя, Луи ле Ренн. Наследственный замок твой недалеко отсюда, и я надеюсь, что вы не забудете старика и не станете покидать меня надолго.

В первый раз Клотильда подняла взор на отца и без чувств упала к его ногам: радость чуть не убила ее. Луи ле Ренн на коленях благодарил дядю за все, что тот сделал для него.

Кровавый барон торопил свадьбой дочери, и была она назначена в Иванов день, — день рождения самой Клотильды.

Все время перед свадьбой жених и невеста не расставались друг с другом. Оба они блистали молодостью и красотой и сияли счастьем. Одна только Клотильда по временам бледнела и вздрагивала, словно проносилось над нею предчувствие чего-то недоброго.

Наступило наконец и утро Иванова дня. Весело взошло июньское солнце, и праздничный звон колоколов далеко разносился по воздуху. Вся сияющая и радостная, вышла Клотильда в сад нарвать цветов для украшения комнат.

Здесь встретил ее Луи ле Ренн и, горячо обнимая ее, сказал:

— Теперь, дорогая моя, стоим мы с тобой на пороге нашего счастья.

Сжалось вдруг сердце Клотильды.

— Да, милый мой, — отвечала она печально, — мы стоим у порога нашего счастья, но дождемся ли его самого?

Но вот начали уже съезжаться и гости, и в замковой церкви все было приготовлено к празднованию свадьбы. Молодые девушки в белых платьях и с букетами роз в руках, весело болтая, толпой окружали невесту. Наконец, наступил и час, назначенный для венчания; наступил и прошел, а Луи ле Ренн не являлся за своею невестой. Так прошло до полудня. Наконец, уж и солнце стало склоняться на запад, а там и совсем уже скрылось в море, а Луи ле Ренн так и не явился на свадьбу.

Никто не видал, чтобы выехал он из замка, а между тем, никто никогда не слыхал о нем больше ни слова.

Так и исчез он бесследно, словно как в воду канул.

— И это дело рук Кровавого барона, — шепотом переговаривались окрестные жители и тихонько крестились.

Дня через два разнеслась еще новая весть. Клотильда исчезла из замка. Не сходя с коня, дни и ночи носился Кровавый барон всюду, разыскивая свою дочь; всех ее слуг и прислужниц допрашивал, пытал и казнил, но ничего не открыл, словно расплылась она в воздухе, как туман с наступлением жаркого дня.

Еще мрачнее стало в замке, еще реже решались люди приближаться к Ивону. Днем и ночью бродил он по своим пустынным залам, и тяжелые шаги его распугивали всех обитателей замка, спешивших поскорее убраться с дороги, чтобы не попасться ему на глаза.

С ужасом рассказывали слуги, что целыми ночами слышат они какие-то вопли и стоны, раздающиеся из подземелий замка. Наконец, раз уже днем услыхали они какой-то отчаянный крик или стон и, когда спустились они вниз, чтобы узнать, в чем дело, они нашли окровавленное тело Ивона, распростертое на полу.

Эта таинственная смерть еще более напугала последних обитателей замка, — все они разбежались и, если бы не замковый капеллан, то некому было бы даже похоронить Кровавого барона. С тех пор не только никто не соглашался жить в замке, но каждый избегал даже проходить мимо него, и замок стоял пустынный и дикий, грозный и зловещий, как память о самом Ивоне, — Кровавом бароне Кербеннесе.

Много страшных рассказов и преданий ходило об этом замке. Рассказывали, что загубленные Ивоном люди, — жертвы его жестокости и злобы, — по ночам привидениями бродили по опустевшим залам и мрачным подземельям, оглашая воздух громкими жалобами и стенаниями, между тем, как замок мрачно и хмуро чернел на берегу моря в сумраке ночи, упорно храня скрытые в стенах его неразгаданные тайны.

Но каждый год, как раз в Иванов день, в окнах замка с утра мелькала фигура женщины, и звонкое эхо пустых покоев далеко разносило звук шагов ее по каменным плитам пола. Женщина обходила весь замок, и фигуру ее можно было видеть во всех окнах, на всех открытых лестницах и переходах. Она появлялась даже в старом заглохшем саду и долго бродила среди цветущих когда-то цветников. С наступлением вечера она опять исчезала на целый год. Говорили, будто Ивон заложил в стенах замка какой-то богатый клад, который мог даться в руки тому, кто найдет его, только в Иванов день, и что привидение женщины, появлявшейся в замке, было приставлено сторожить его. Мало кто из окрестных жителей решался попытать счастья и идти доискиваться клада, да и те, что ходили, не успевали приняться за разборку вековых каменных стен, раз раздавались в замке звонкие шаги таинственной женщины, и они в ужасе бросали начатое дело и бежали домой. Так прошло пятьдесят лет. И вот, в ночь под Иванов день разразилась над тою местностью такая страшная гроза, какой никто не запомнил. Молния ударила прямо в замок, и он сразу воспламенился, точно его подожгли со всех четырех сторон.

К утру от замка остались лишь обгорелые стены. Но когда огонь окончательно потух, и окрестные жители с любопытством и страхом толпились на пожарище, кто-то из смельчаков, разгуливая среди развалин, вдруг заметил в стене какую-то зияющую впадину, обнаружившуюся благодаря развалившимся камням.

«Клад!» — мелькнуло, как молния, у него в голове, и, придя немножко в себя от волнения, он принялся торопливо разбирать стену. Скоро открылся перед ним глубокий тайник, а в нем — труп молодого рыцаря, казавшийся совсем окаменевшим. Юноша словно спал глубоким сном, так сохранились его лицо, одежда и даже роза на груди.