Легенды Космодесанта - Страница 11
— Твердые, как железо, ты говорил, — прорычал Цу-ган в передатчик, перекрывая рев усилившейся канонады.
Высоко над головой снаряды «Сотрясателей» поразили цель — и купол пустотного щита подернулся рябью.
Емек вышвырнул за психическую завесу еще одного призрака. Судя по затрудненности движений космодесантника, это стоило ему немалых усилий.
— Может, я слегка их недооценил, — признал Емек.
— Слегка, брат, — язвительно процедил Цу-ган.
— Ягон, — позвал он, — что показывают замеры пустотного щита?
— Щит слабеет, милорд, — треснул в наушниках голос Ягона. — Но все еще недостаточно для прорыва.
Цу-ган нахмурился.
— Бак-ен…
— Мы должны продвигаться вперед, — ответил тот, — еще пятьдесят метров, и увеличить давление на щит.
В ста пятидесяти метрах от них опасность угодить под энергетический выброс щита или огонь союзной артиллерии значительно возрастала, но выбора у Саламандр не оставалось. Скоро у «Василисков» закончатся снаряды — и бомбардировка прекратится. Надо было пробить пустотный щит до этого.
— Брат-библиарий, — позвал Цу-ган, — еще пятьдесят метров?
После минутной паузы Пириил слабо кивнул и двинулся вперед.
Цу-ган переключил внимание на Фалангу.
— Капитан Маннгейм, мы наступаем. Еще пятьдесят метров.
Офицер Фаланги ответил кратким подтверждением, после чего вновь принялся воодушевлять своих людей, напоминая им о долге перед Императором.
Против воли космодесантник вынужден был признать, что восхищается капитаном.
Имперские силы возобновили наступление. Колокола продолжали звонить.
Ступеньки оказались узкими. Несколько раз Дак-ир чуть не поскользнулся и избежал полета в глухой мрак внизу, лишь цепляясь за стены.
Ближе к подножию лестницы он смог определить направление по смутному, дрожащему световому пятну. Теплое оранжевое сияние наводило на мысли о свечах или каминном огне. Здесь была еще одна комната, и именно из нее исходил скребущий звук.
Обругав себя за то, что оставил оружие в госпитальной келье, Дак-ир осторожно миновал неширокий и низкий дверной проем. Космодесантнику пришлось пригнуться, чтобы войти в запыленную тесную комнатушку.
За порогом он увидел ряды книжных шкафов, забитых многочисленными свитками, фолиантами и прочими источниками сакральных знаний. В полуоткрытых ящиках, опечатанных имперскими аквилами, лежали священные реликвии. По углам были свалены статуи божеств, символы Экклезиархии и алтари. А в центре комнаты старый, закутанный в рясу служитель, сидя за низким столиком, водил пером по пергаменту.
Писец оторвался от работы и, помаргивая усталыми глазами, оглядел ввалившегося в келью гигантского чернокожего воина.
— Приветствую тебя, солдат, — вежливо проговорил он.
Дак-ир кивнул в ответ, еще не зная, как реагировать на увиденное. При входе в комнату его кольнуло чувство опасности, но, когда сержант вступил в круг света, отбрасываемого единственной свечой писца, ощущение исчезло.
— Ты из Муниторума? — спросил Дак-ир. — Что ты делаешь так далеко от стратегиума?
Подойдя ближе, космодесантник продолжал осматривать помещение. Оно было затянуто пылью и прахом веков и больше напоминало заброшенный склад, чем офис клерка.
Писец рассмеялся: тонкий, свистящий звук, отчего-то встревоживший сержанта.
— Посмотри, — сказал старик, отодвигаясь от своей работы, — вот что держит меня в этой келье.
Повинуясь словам писца, Дак-ир подошел к столу. Манеры старика странным образом завораживали. Космодесантник уставился вниз, на пергамент.
«Священная Пустошь — свидетельство последних дней», — прочел воин.
— Скала Милосердия не всегда была крепостью, — объяснил сидящий перед ним старец. — И она была здесь не одна.
Почерк писца оказался угловатым и неразборчивым, но все же слова получалось разобрать.
— Здесь говорится, что Скала Милосердия некогда была базиликой, храмом, посвященным Имперскому Кредо…
— Читайте дальше, милорд, — настоятельно проговорил старик.
Дак-ир подчинился.
— …и Священная Пустошь была его близнецом. Два бастиона света, сияющих как маяки истины среди темных верований древности, несущие понимание и просвещение Вапорису, — прочел он вслух. — В тени Афиума — еще юного, но гордо взирающего в будущее города — были воздвигнуты эти оплоты веры. Равны они были друг другу усердием и религиозным рвением, но не силой укреплений…
Дак-ир оглянулся на писца, который пристально уставился на космодесантника.
— Кажется, ты сказал, что они не были крепостями?
Старец кивнул, понуждая Дак-ира продолжить чтение.
— Первый был воздвигнут на твердом скальном уступе, давшем ему имя, а второй на глине. Это случилось во время Нескончаемого Потопа в 966. М40. В тот год дожди на Вапорисе шли шестьдесят шесть дней, дольше, чем когда-либо на людской памяти. Священная Пустошь погрузилась в ставшую хлябью землю, забрав с собой пятьсот сорок шесть находившихся в ней паломников и священников. В течение трех мучительных дней и ночей погружалась базилика, камень за камнем, и стены ее превратились в склеп для запертых внутри людей. И в течение трех ночей обреченные били в колокола на самой высокой из башен Священной Пустоши, крича: «Мы здесь! Мы здесь!» — но никто не пришел им на помощь.
Дак-ир остановился, когда в душе его начало нарастать ужасное понимание. Ему надо было знать больше. Уже не обращая внимания на писца, воин вновь углубился в текст.
«Большая часть вины лежит на Афиуме. Стража и обычные горожане не осмелились ступить в разрастающееся болото. Опасаясь за собственную жизнь, они даже не попытались спасти гибнущих людей. Они заткнули уши, дабы не слышать колокольный звон, и замкнули двери своих домов, ожидая, пока прекратится дождь. И все это время базилика тонула, метр за метром, час за часом, пока земля не поглотила высочайшие из ее башен. С ними были похоронены заживо все обитатели храма, и колокола наконец замолчали».
Дак-ир обернулся к писцу.
— Призраки на поле боя, — сказал он, — это эхо погибших священников и паломников, навеки звучащее в варпе.
— Ими руководит ненависть, ненависть к жителям Афиума, заткнувшим уши и позволившим им умереть, — так же как мною руководит вина.
«Вина?»
Дак-ир уже собирался задать вопрос, но священник перебил его:
— Ты уже близок к концу, Хазон, так что читай дальше.
Словно зачарованный, Дак-ир вернулся к пергаменту.
«Этот рассказ — единственное свидетельство ужасного деяния… Нет. Это мое признание в соучастии. В безопасности оставался я в Скале Милосердия и ничего не сделал, пока братья мои страдали и умирали. Но так быть не должно. Оставляю я это свидетельство на малое искупление, чтобы люди ведали о том, что произошло. В расплату за грех я отдам свою жизнь так же, как отдали свои жизни другие».
На этом текст обрывался — и только дочитав последнюю строчку, Дак-ир осознал, что старик назвал его по имени. Воин резко развернулся, чтобы потребовать ответов… но было уже слишком поздно. Писец исчез.
Обстрел «Сотрясателей» прекратился внезапно, как прекращается биение пульса при остановке сердца. Наступившая тишина была похоронным звоном по Фаланге и их союзникам-Астартес.
— Все, — прохрипел Цу-ган, когда имперская бомбардировка оборвалась. — Мы пробьемся сейчас, или нам конец. Ягон?
— Щит все еще держится, милорд.
Они находились сейчас лишь в сотне метров от пустотного щита, прорвавшись вперед в последней отчаянной попытке свалить его. Без поддержки тяжелой артиллерии задача казалась невыполнимой. Все это время солдаты Фаланги продолжали исчезать, увлекаемые в небытие проникшими сквозь барьер невидимыми руками.
— Я чувствую… что-то, — с трудом произнес Пириил. — Что-то в пустотном щите… Как раз за пределом моей досягаемости…
Затратив колоссальные усилия, библиарий ослабел. Психическая завеса рвалась и больше не могла уберечь от выжидающих за ее границами призраков варпа.