Легенды Инвалидной улицы - Страница 8

Сказано — сделано. В тот же день он взялся осуществлять первую часть плана — доение в рот, чтобы вслед за этим приступить к строительству дирижаблей.

Мы поймали соседскую козу, загнали ее к нам во двор, привязали за рога, и Берэлэ лег под нее спиной к земле и распахнул свой большой рот. А я, присев на корточки, стал доить. Как известно, соски у козы большие и мягкие и не висят прямо надо ртом, а раскачиваются, когда на них надавишь. Струйки молока хлестали вкривь и вкось, попадали Берэлэ то в глаз, то в ухо, но никак не в рот, хотя он терпеливо дергался своим залитым молоком лицом под каждую струйку, чтоб уловить ее губами.

На крик козы — она ведь не понимала, что этот эксперимент для всего человечества, — прибежала ее хозяйка. Вскоре Эле-Хаим Мац имел работу: он сек нещадно Берэлэ, и Берэлэ кричал так, что было слышно на всей улице.

Так в зародыше был убит этот проект, и он уж никогда не осуществится. Берэлэ рано ушел от нас.

И на земле нет рая.

Все женщины нашей улицы считали Берэлэ хулиганом, злодеем и вором и, когда он заходил в дом, прятали деньги, оставленные на кухне для милостыни нищим. При этом они забывали, что Берэлэ Мац учится в школе лучше их детей и знаний у него больше, чем у всей улицы, вместе взятой.

У Берэлэ был брат Гриша — старше его лет на семь. Уже почти взрослый человек. Гришу Бог со стороны отца одарил чрезмерно богатырской мускулатурой, но соответственно убавил умственных способностей. Гриша уже кончал с грехом пополам школу и готовился в техникум. Все, что ему надо было запомнить, он зубрил вслух и по двадцать раз подряд. Маленький Берэлэ, слушая краем уха заунывное, как молитва, бормотание верзилы-брата, на лету все запоминал и в десять лет решал за брата задачки по геометрии и физике.

А своей сестре Хане, которая была тоже старше его, но физически и умственно была ближе к Грише, писал сочинения, заданные на дом. Короче говоря, в этой семье все учились только благодаря стараниям Берэлэ. Но остальных детей родители любили и холили, как и положено в приличной еврейской семье, а Берэлэ лупили, как Сидорову козу, осыпали проклятьями и призывали на его голову все Божьи кары.

Мне теперь понятно. Берэлэ родился раньше своего времени, и люди его не поняли, не раскусили. Ему бы родиться не в первой фазе строительства коммунизма, а при его завершении. Тогда бы он осчастливил человечество.

Но Берэлэ Мац рано ушел от нас.

И на земле нет рая.

А до коммунизма все так же далеко, как прежде, если не еще дальше.

Почему Берэлэ считали вором?

За его доброе сердце.

Да, он воровал. И воровал тонко, изобретательно. Но ведь не для себя он старался. Он хотел осчастливить человечество.

Скажем так. Кто из детей, например, не любит сливочное мороженое «микадо», аппетитно сжатое двумя вафельными хрупкими кружочками?

Таких нет. На Инвалидной улице детей кормили, как на убой, но мороженое родители считали баловством (их в детстве тоже не кормили мороженым) и категорически нам отказывали в нем.

И как назло, именно на нашем углу стоял мороженщик Иешуа, по кличке Иисус Христос, со своей тележкой на надувных шинах под полосатым зонтом. Мы млели, когда проходили мимо, и особенно остро понимали, почему произошла в России революция в 1917 году. Нам очень хотелось продолжить ее дальше и сделать мороженое тоже общим достоянием и бесплатным.

Выход нашел Берэлэ Мац. Сначала он умыкал мелочь у себя дома. На эти деньги он покупал у Иешуа максимальное число порций и раздавал нам. А ему всегда не оставалось. Довольствовался лишь тем, что мы ему, скрепя сердце, позволяли лизнуть от наших порций.

Мы же, спеша и давясь холодными кусками, старались быстрей улизнуть домой, потому что знали — расплата неминуема. И точно. Еще не успевало окончательно растаять мороженое в наших животах, а уже со двора грузчика Эле-Хаима Маца на всю улицу слышался первый крик Берэлэ. Его секли за украденные деньги. И он громко кричал, потому что было больно, и еще потому, что если бы он молчал, отец посчитал бы, что все труды пропали даром. И мог бы его совсем добить.

Дома у Берэлэ приняли все меры предосторожности, и даже при всей его изобретательности он там уже больше денег достать не мог. Тогда он обратил свои глазки на соседей. У них стала исчезать мелочь, оставленная для нищих, а мы продолжали лизать мороженое «микадо», и Берэлэ Маца секли пуще прежнего, потому что соседи приходили жаловаться отцу.

Когда на нашей улице появился китаец-коробейник с гроздью разноцветных шаров «уйди-уйди», Берэлэ чуть не погиб. Эти шары, когда из них выпускали воздух, тоненько пищали «уйди-уйди», и мы чуть не посходили с ума от желания заполучить такой шарик. Но как раз, как на грех, именно тогда на Инвалидной улице все были помешаны на антигигиене и антисанитарии, потому что в предвидении будущей войны они поголовно обучались на санитарных курсах и сдавали нормы на значок «Готов к санитарной обороне СССР».

Китаец-коробейник был единогласно объявлен разносчиком заразы, его шары «уйди-уйди» — вместилищем всех бактерий и микробов, и застращенные своими женами наши балагулы турели китайца на пушечный выстрел от Инвалидной улицы.

Через два дня вся улица огласилась воплями «уйди-уйди», и разноцветные шары трепетали на ниточке в руке у каждого ребенка, кто был в состоянии удержать шарик. Улицу осчастливил Берэлэ Мац. Он украл целых два рубля у Рохл Эльке-Ханэс, ответственной за кружок «Готов к санитарной обороне СССР», и на эти деньги скупил все шары у китайца, разыскав его на десятой от нас улице.

Еще продолжали попискивать «уйди-уйди» истощенные шарики, а со двора Эле-Хаима Маца уже неслись крики Берэлэ. На сей раз его секли показательно, в присутствии пострадавших: Рохл Эльке-Ханэс, именуемой официально товарищ Лифшиц, и ее мужа, огромного, но кроткого балагулы Нахмана, который при каждом ударе моргал и страдальчески морщился, как будто били его самого. Общественница Рохл Эльке-Ханэс, она же товарищ Лифшиц, наоборот, удовлетворенно кивала после каждого удара, как это делает любящая мать при каждой ложке манной каши, засунутой ребенку в рот.

У нее с Берэлэ были свои счеты. За неделю до этого он так подвел товарища Лифшиц, что она чуть не сгорела от стыда и боялась, что ее лишат возможности в дальнейшем заниматься общественной работой.

Во дворе у попадьи наши женщины сдавали нормы на значок «Готов к санитарной обороне СССР». Экзамены принимала важная комиссия во главе с самим представителем Красного Креста и Красного Полумесяца доктором Вайшинкер. Рохл Эльке-Ханэс так волновалась, что свои семечки, от которых она даже в такой день отказаться не могла, не лузгала, как обычно, а жевала, проглатывая вместе с шелухой.

Для проверки медицинских знаний нужен был человек, на котором можно было бы все продемонстрировать. Его нужно было таскать на носилках, бежать с ним по лестницам, спускаться в бомбоубежище. Короче, нужен был человек, которого надо спасать от ожогов всех трех степеней, огнестрельных ранений, проникающих навылет, переломов костей, открытых и закрытых. Уважающий себя человек на эту роль не согласится, даже если бы от этого зависела вся санитарная оборона СССР.

И решили взять для этой цели ребенка. Во-первых, его согласия и спрашивать не надо. Во-вторых, его легче таскать на носилках. А наши женщины, хоть были очень здоровые и тяжелой физической работы не чурались, таскать груз просто так, за здорово живешь, не очень хотели. Поэтому их выбор пал на самого легкого по весу Берэлэ Маца, и он охотно отдал свое тело в их распоряжение, на пользу обществу.

Но впопыхах наши женщины забыли об одном обстоятельстве, которое потом чуть не погубило общественную карьеру товарища Лифшиц. При всех своих талантах Берэлэ Мац обладал еще одним. У него был постоянный хронический насморк, и верхняя губа под его носом никогда не просыхала.

Когда его в присутствии комиссии уложили на носилки, нос и верхняя губа были сухими. Чтобы добиться этого, мать Берэлэ, очень польщенная выбором сына для общественной пользы, полчаса заставляла его сморкаться в подол своего фартука.