Легенды и сказания крыма - Страница 19

— Конечно, того, кого любила и люблю, — отвечала Патрица.

— А что, если он откажется от союза с тобою?

— Тогда я возненавижу его и возьму в мужья сына архонта нашего, который не раз уже подсылал ко мне свах и который сочтёт за счастье иметь меня хозяйкою в своем доме. Ну, а ты, Патрица?

— Я выберу Ликурга.

Такого рода вели разговор две сестры под деревом, где должны были с благоговением испрашивать благословение святого патрона своего.

Тем временем священник, окончив громогласную молитву, вместе с деревенским старшиною подошли к прекрасным сёстрам и потребовали назвать тех, которые удостоились их выбора. Гордые девицы произнесли сладкозвучные для них имена. После этого мудрый архонт возвратился на площадку свою и потребовал к себе Ликурга и Стефания, двух друзей по ремеслу, прозванных филоаделфи, — и громко произнес:

— Наш благословенный Богом покровитель и защитник внушил Патрице и Христине свою святую волю избрать вас в мужья и покровители. Отвечайте всенародно: принимаете ли вы такое благо за милость свыше или отвергаете его?

— Да будет воля Господня над нами, друзья.

— Аминь! — раздалось со всех сторон, и сотни виноградных венков полетели к ногам женихов и невест, тут же обручённых.

Затем, после обычных приветствий и поздравлений, архонт, назначив день бракосочетания, отпустил всех домой.

С этого счастливого дня Патрица и Христина, занятые ласками и услугами избранных женихов, никогда не думали о том, что обязаны принести в дар покровителю своему по паре шитых собственными руками башмаков. Однажды крёстная мать напомнила им об этом, но Патрица отвечала, что у святителя собралось такое количество обуви, что он не сносит её за сотню лет.

— А не обидится ли этим наш покровитель? — спросила старушка.

Невесты переглянулись с улыбкою.

— Признаться, у меня в настоящее время нет ни охоты, ни материалов, чтобы заняться шитьём башмаков, — сказала Христина. — Впрочем, я когда-нибудь исполню это странное обязательство, чтобы вы не вздумали вторично меня укорять.

— Не мое дело укорять вас, — заметила старуха, — но я обязана передать вам, что св. Спиридон никому не прощал неуважения к себе.

— Сказанное вами, может быть, и справедливо, — отвечала с неудовольствием Патрица, — но едва ли относится к нам, так как мы никогда не собирали даже маслин для лампад.

— И вы этим гордитесь? — заметила крестная мать. — Жаль мне вас, дети мои: горе лежит за вашими плечами, если вы не исполните с благоговением того, что считалось у наших предков священным долгом.

Три месяца спустя Ликург и Стефаний объявили невестам, что они окончательно приготовились к празднованию бракосочетания и что завтра намерены ехать в море, в надежде поймать к свадебному пиру сладкотелую муруну.

Сестры от радости захлопали в ладоши и обещали выйти на прибрежную скалу, чтобы любоваться действием женихов.

На следующий день Ликург и Стефаний, заметив подруг своих на возвышенности, быстро спустили лодку свою на воду и, затянув молодецкую песню, двинулись в синеву моря. Но не прошло и часа, как зеркальная поверхность моря начала колыхаться и щетиниться пенистыми валунами. У красавиц заныли сердца. Но разве женихам их впервые приходилось вести борьбу с разъярённым морем? Однако как они ни утешали себя этим, глаза их с ужасом следили за каждым движением лодки, которая то подымалась на значительную высоту с белоснежным валом, то исчезала в мрачной глубине ожесточённой стихии. Затем сестры видели, как их возлюбленные захватили крючьями веревку с приманками для рыбы, как отцепили от неё, без сомнения, великолепную рыбу и как мастерски повернули к берегу свою ладью. Еще час — и трепещущие сердца их переполнятся радостью! От избытка чувств сестры смеялись, и руки их как-то невольно подымались, чтобы показать друзьям белый платок. Вдруг из-за скалы вылетел страшный смерч. Море застонало, лодка завертелась и скрылась в мрачном урагане. Через минуту, когда страшилище пронеслось, нигде на всей поверхности воды не видно было ничего, за исключением лучезарного лика св. Спиридона, указывающего на свои голые ноги. Патрица и Христина в порыве отчаяния со страшным воплем закричали: «Так вот как ты мстишь бедным сиротам, святой покровитель людей! Отныне мы отвращаем наше лицо от тебя и клянемся нашею жизнью, что не допустим никого чтить твое имя. Да будет тебе ведомо, что и от храма твоего со священною рощею не останется и следов!». Не успели несчастные произнести этих слов, как затрепетала под ними земля, рванул оглушительный ветер и дерзкие сёстры подняты были на воздух, откуда с быстротою молнии сброшены были в разъярённое море и там, где они погребены, чтобы людское милосердие не коснулось их грешных тел, — моментально выдвинулись две опасные скалы, названные рыболовами могилою безбожных сестёр. Скалы эти существуют по настоящее время, чтобы напоминать о ничтожестве их пред избранными Богом святыми угодниками.

Орлиный залет — скала, находящаяся в нескольких километрах от села Соколиного. Скалы высятся у кромки Ай-Петринской яйлы и очертаниями напоминают распростертые крылья гигантской птицы. Рядом с Орлиным залетом находится гора Сююрю-Кая — известняковый массив, отделившийся от основной гряды и сползший в Коккозскую долину. Сююрю-Кая напоминает взлетающего орла.

Гордо подымают высокие горы свои вершины, словно им нет охоты глядеть вниз.

А внизу хорошо!

Торопливо бежит чистая весёлая вода реки Бельбек… А чего ей не веселиться? Её нельзя ударить, плюнуть ей в лицо, отнять детей, дом, жизнь. Нельзя остановить, нет на неё князя-злодея, нет плётки. Сама себе хозяйка! Сама может в гневе наказать любого князя, даже самого сильного. Весело ей глядеть, как тучный князь прыгает на одной ноге, стараясь быстро вскочить на коня и убежать, когда она разольёт свои воды широко по долинам. Куда и спесь девается. Внизу хорошо!

По берегам сады. Тропки лесные. И чего только не дарит земля людям — и не пересказать. Весело глядят на человека и круглые яблоки с красными щёчками, и прячущиеся в зелени ветвей груши, и украшение земли — тёмные вишни. Весело!

А почему же люди не радуются? Люди, что под властью князя живут, много сил отдали, чтобы вырастить всё это весёлое великолепие, а взять ни себе, ни детям нельзя: всё княжеское. Только труд — людской. Кому жаловаться, у кого защиты просить?

Молчат горы… Молчит река… Молчат люди…

Не молчит только князь Туган-бей. Только и слышно:

— Почему мало сделали?

— Почему мало собрали?

— Я вас, лодыри…

— Я вам, собачьи уши…

Словно в человеческой речи и слов других нет. Но пришло время. Горы в гневе тряслись, обрушивая в долины потоки камней. Угрюмо ворчал лес, шумя вершинами сосен. Гневно бормотала неведомые слова река.

Не понимали люди, о чём они говорят, на кого гневаются. Стали люди вслушиваться, о чём говорят камни, о чём шумит лес, что бормочет река. Не вдруг поняли. А когда поняли, гнев пришел в их сердца. Посветлели лица, прояснились глаза. Но страшно ещё было показывать свой гнев и радость.

А горы говорили:

— Эх, вы! Вас много, а он один. Смотрите, как он бежит прочь, когда я в гневе сыплю на него камни. Их много, а он один.

Лес шумел:

— Эх, вы! Вас много, а он один. Смотрите, как он бежит прочь, когда я в гневе валю на него деревья. Их много, а он один.

Речка бормотала:

— Эх, вы! Вас много, а он один. Слепые вы, что ли, не видите, как он трусливо бежит, когда в гневе я обрушиваю на него струи вод своих. Их много, а он один.

Горы любили людей. Их ласковые руки умело подбирали каменные россыпи, укладывая в стены домов-лачуг. Сколько прекрасных песен слышали камни, укрывая людей от стужи, ветра, дождей. Какие ласковые слова слушали камни из уст матерей, сколько влюбленных пряталось в тени каменных стен!

Но сколько горькой обиды слышали камни, сколько безутешных слёз падало на них. И великий гнев за человека подымался до самых вершин каменных. Горы снова и снова говорили людям: