Легенды и мифы России - Страница 30

Бабушка-ведунья сейчас все расскажет и беду как руками разведет. Иная, чтобы не потерять уважения и поддержать к себе веру, бобы разводит, раскидывает карты, на воду пускает восковой шарик, шепчет и вдумчиво смотрит, в какую сторону укажет шарик, какой мужик в воде покажется ей: черный или белый. Сметливая баба из расспросов уже раньше кое-что поняла. Если не укажет она прямо, то поведет около, а соседские воры все на счету и у всех на примете. А если и не скажет она правды, не поможет на недобрый час, то ведь все-таки это не ее прямое дело. Так все и понимают: спасибо ей и за то, что старалась пособить и не отказалась утешить в тяжелое время умелым сердечным советом. Знать, обманули ее карты, надо быть, замутилась вода. Во всяком случае — знахарь не чародей, ворожея — не ведьма.

При всем почете, какой выпадает в удел знахарям, им, однако, приходится считаться с современными веяниями, а подчас и отвечать перед начальством. Вот что поведал на этот счет один из известных знахарей, возле двора которого «подвод больше десятка каждый день стояло».

«Нашлись у меня завистники и донесли попу и уряднику, что я черной магией занимаюсь. Я ничего не знаю, сижу дома — глядь: ко мне в хату приходят поп с урядником, а избу понятые окружили. Наперво поп обратился ко мне:

— Ты, Михайло, сказывают, лечишь народ по книжкам от всяких болезней, так покажи нам свои книги?

А я ему наоборот говорю:

— Лечу, папаша; это правда. И разные у меня коренья и травы есть, и книга тоже есть: по ней я разбираю, каких кореньев от какой хвори дать, и с молитвою творю это. А вреда никакого я не делал людям.

Урядник как крикнет на меня:

— Ты не разговаривай с нами, а подавай твои книги и коренья, а мы их становому представим. Тебя за Сибирь загонит он за это леченье!

Я не испугался его. Открыл укладочку, где лежала книга моя и коренья, и говорю:

— Извольте брать к себе всю укладку: тут все леченье мое. Только прошу вас, не растеряйте листков из книги да корешков не трусите: дюжо трудно собирать их.

Урядник отвез укладочку мою к становому, а тот книгу и коренья к доктору отправил. А доктор посмотрел мою книгу и сказал:

Это безвредная книга: травник называется.

Так все и отдали мне назад».

О плотниках и печниках распространены в народе многочисленные рассказы, свидетельствующие о том, насколько мстительны и недоброжелательны эти люди в тех случаях, когда им недоплачивают условленной суммы хозяева и подрядчики. Особенно дурной славой пользуются те из плотников, которые известны своим искусством, вроде костромских галичан, знаменитых издревле владимирских «аргунов», вологодских, вохомских и т. д. Так как, по известному присловью, их «топор одевает, топор обувает да он же и кормит», то мастерство свое они умели довести до замечательного искусства, и даже до шаловливых фокусов, которыми успевают они «морочить глаза» темных суеверных людей. А если отводят глаза, да при этом еще застращивают и похваляются местью, то чем и объяснить все это, как не уверенностью их в помощи нечистой силы, с которою они несомненно знаются?

Про вохомских плотников (в Волог. губ., Грязов. у.) известен такой рассказ. Однажды они не получили, сверх расчета, обычного угощения пивом и водкой и, когда ушли, хозяин послал сына посмотреть новую избу. Вернулся тот перепуганным и рассказал отцу про такое диво, что тот сам пошел проверять и увидел то же самое. Только что вошел он, как выскочила маленькая мышь, за ней другая побольше и еще больше, а последние стали выбегать ростом в сытую кошку. «Запрягай, сынок, поскорее лошадь, поезжай за тем мастером, зови его на влазины, а в Петрецове захвати четверть водки!» Приняли плотника с хлебом-солью и низкими поклонами в новом доме. Выскочила маленькая мышь, а мастер только и сказал ей: «Скажи в стаде, чтобы сейчас убирались вон». Не успели они выпить по второй, как большие и маленькие мыши труском и вприскочку выбежали из избы мимо них в двери и в поле.

Около села Кубенского (в 30 верстах от Вологды) по сей день стоит ветряная мельница, совершенно новая, но больше десяти лет не употреблявшаяся в дело. Тем же вохомским плотникам недоплатил мельник трех рублей, и с первого же дня помола всякий раз его отбрасывало от жерновов с такой силой, что он навзничь валился на пол. Приводил он на свою ветрянку и священника с молитвой, но и это не помогло. Плотники советовали купить мельницу другому мужику и обещали ему, что она будет хорошо работать, но тот купить побоялся, а за ним и все прочие опасаются.

В Орловской губ. (под самым городом) подслушали бабы, как владимирские плотники, достраивая хату, приговаривали: «Дому не стоянье, дому не житье, кто поживает, тот и помрет», и подсмотрели, что бревна тесали они не вдоль, а поперек, а потом напустили червей. Стали черви точить стены и, едва успел хозяин помереть, как развалилась и хата его.

В Сарапульском уезде (Вятской губ.) построили плотники новый дом. Пришли они попрощаться да и сказали хозяйке: «Ну, тетка, тебе не спасибо, вовек будешь помнить, как ты нас поила-кормила». И вот за то, что она докучала им попреками, укоряя, что много у ней выпили и еще того больше съели, — они посадили ей кикимору: никого не видно, а человеческий голос стонет. Как ни сядут за стол, сейчас же кто-то и скажет: «Убирайся-ка ты из-за стола-то!» А не послушают — начнет швырять с печи шубами, или с полатей бросаться подушками. Так и выжила кикимора хозяев из дому. Сказывали знающие люди о причинах этого происшествия, но разное: одни говорили, что либо на стоянке, либо под матицу, плотники подложили свиной щетины, отчего и завелись в доме черти. Другие предполагали, что под домом зарыт был когда-то неотпетый покойник, или удавленник, и что плотники знали про то и намеренно надвинули к тому месту первые венцы, когда ставили сруб.

Точно так же нельзя было жить в одной избе в Скопинск. у., Рязан. губ., по той причине, что, как только сядет семья за стол, так и летят чашки с печи и с полатей лапти, онучи и пр. И иконы поднимали — не помогло.

В Пошехонской деревне (Яросл. губ.) мышкинские плотники сделали так, что как придет вечер, так на повети и начнет плакаться жалобный голос: «Падаю, падаю — упаду». Придут посмотреть — никого нет. Бились и мучились так до той поры, когда пришел в избу свой же пошехонский швец, ведомый знахарь. «Помоги!» — просят его хозяева. — «Ничего, — говорит, — не горюйте!» Вышел потом портной ночью, услышал слово «падаю», прошептал свое, какое знал, да и крикнул: «Коли хочешь валиться, то падай на хлеб!» — Вслед за тем что-то с страшным треском упало, а после этого в избе уже не «диковалось».

В Белозерском уезде (Новг. губ.) в деревне Иглине, у крестьянина Андрея Богомола, плотники так наколдовали, что кто из его семьи ни войдет в новую избу, всякий в переднем углу видит покойника, а если войдут с кем-нибудь чужим — не видят. В первую же ночь сына Михаила сбросило с лавки на пол. Решили сломать избу эту и поставить новую. Стали ломать — и нашли в переднем углу, под лавкой, вбитым гвоздь от гроба.

Такая же недобрая слава установилась и за печниками и каменщиками. Последние в особенности прославились злыми штуками, и притом на всю св. Русь. Найдется ли на ее широком раздолье хотя один такой счастливый город, в котором не указали бы на заброшенный нежилой дом, покинутый и заколоченный наглухо? В таких запустелых домах поселяются черти и по ночам возятся на чердаках и швыряют чем попало и куда попало. В городе Сарапуле (Вятской губ.) в 1861 г. пишущему эти строки указывали на соборной площади подобный таинственный дом, а три года тому назад об этом же самом доме сообщали, что верх так и стоит необитаемым уже много лет. Рассказывали, что как только кто-нибудь поселится в этом доме, в первую же ночь слышится голос: «А, окошки вставили! Двери сделали!» И поднимется вслед за тем шум, а наутро оказывается, что все стекла в окнах и дверях выбиты. Лет шесть тому назад этот дом так и стоял с разбитыми стеклами. Теперь окна заколочены досками.