Легенды Дерини - Страница 13

Наконец Денис замолчал и, посмотрев на Кеффира, увидел, что тот улыбается.

— Денис, друг мой, вы хоть понимаете… имеете ли вы хоть малейшее представление, о чем вы меня просите? Даже для человека, у которого нет никаких иных занятий, изучение Талмуда может занять целую жизнь. Но ведь вы священник, у вас есть свои обязанности, свои начальники… — раввин Кеффир покачал головой, и Денис огорченно вздохнул. Он тоскливым взглядом окинул эту комнату и с каждой новой книгой, что попадалась ему на глаза, печаль его делалась все горше.

Он едва не пропустил мимо ушей следующие слова Кеффира:

— Но знаете ли, для вас совершенно необязательно овладевать Талмудом. На самом деле все, что вам в действительности нужно, это подружиться с ним. — Он помолчал, чтобы дать Денису время освоиться с этой новой мыслью, а затем проговорил: — А этого, мой юный друг священник, довольно, и более чем довольно на один день. Час нынче поздний, и хотя вы молоды, я, увы, уже слишком стар и нуждаюсь в отдыхе. И без того Гиттель будет ворчать на меня. Может, вы, священники и правильно делаете, что никогда не женитесь. — Но он говорил это с улыбкой, и Денис понял, что раввин шутит. Не было никаких сомнений в том, что Кеффир и Гиттель любят друг друга, и если он чуть-чуть и завидовал им, то лишь потому, что сам он был повенчан с Церковью, а когда Церковь гневалась, то любовь забывалась вмиг.

— Возможно, вы могли бы прийти в этот Шаббат — то есть в субботу, — после обеда?

Денис кивнул.

— Вот и славно. Очень хорошо. Тогда приходите. Я вас познакомлю, и вы сможете начать свою дружбу с Талмудом.

Вино, поздний час, напряжение, — все это ударило Денису в голову. С трудом удерживая зевок, он еще раз кивнул, и раввин Кеффир провел его через темную обувную лавку прямо на улицу. Он даже толком не помнил, как добрался до собора и вернулся к себе в комнату.

— Ну, так расскажите же мне, что такое Талмуд?

И вновь Денис со старцем сидели в кабинете раввина; яркий свет субботнего полудня озарял комнату сквозь единственное крохотное, плохо застекленное окно. Денис едва лишь успел присесть, и тут же от изумления чуть не подскочил вновь при столь неожиданном вопросе. А затем он расслабился, догадавшись, что это опять некое испытание, на сей раз уже не для того, чтобы проверить, достоин ли он вообще обучения, но чтобы понять, с чего следует это обучение начинать.

— Мне говорили, что Талмуд — это записи споров, которые на протяжении многих столетий вели между собой раввины по вопросам законов… Что-то около тысячи лет, насколько я помню… может быть до восьмого века после рождества Христова.

— Ну, в общем, так оно и есть на самом деле, — согласился раввин, — хотя последние из записанных обсуждений, — это куда лучшее и подходящее слово, нежели споры, — скорее всего имело место около пятисотого года. Но Талмуд — это нечто большее, чем обсуждения или даже споры по поводу законов, «Талмуд» означает учение, и в подлинном смысле Талмуд — это наука о том, как следует жить и действовать в этом мире.

Это было не совсем то, чего ожидал Денис; тем не менее, за эти годы он повзрослел и возмужал. Теперь его волновал весь обширный мир вокруг, и интересовали знания ради себя самих, а не просто новые способы, как одержать верх в споре.

— Старик, что послал меня сюда, сказал, что в Талмуде содержатся все законы, которым должны следовать иудеи.

— И вновь это чистая правда. В Талмуде мы можем найти закон или, по крайней мере, совет относительно того, как действовать практически в любой жизненной ситуации, как нам следует поступать и как поступать не следует. Это равным образом относится и к нашим взаимоотношениям с людьми, и ко взаимоотношениям с Богом. Мы ведь на самом деле не разделяем наши жизни на небесную и земную их часть. «Следует всегда жить во имя Неба», — процитировал он. — Позвольте привести вам один небольшой пример.

Он потянулся куда-то назад и с одной из полок достал книгу.

— Это малая часть Талмуда, именуемая Baba Metziah, одна из частей, посвященных законам о собственности. Как и почти весь Талмуд, написана она местами на иврите, но в основном на арамейском. Вы знаете, в чем состоит разница между ними?

Денис кивнул.

— Разумеется, я сам изучал лишь иврит, но монахи и священники мне всегда говорили, что арамейский от него отличается, хотя и не могли объяснить, чем именно.

— Арамейский был языком повседневного общения людей в те дни, когда создавался Талмуд. В ту пору иврит использовался в основном для молитв, и лишь образованные люди понимали его. Это напоминает то, как сегодня используют латынь. Итак, части Талмуда — основные положения закона, что мы именуем Mischnah, — написаны на иврите, в то время как дискуссии раввинов по вопросам этого закона — Gemarah — большей частью используют разговорный язык, то есть именно арамейский, но оба этих языка достаточно близки между собой, чтобы вы могли ощутить их вкус.

И вновь раввин Кеффир уводил Дениса в сторону от искушения овладеть этим чуждым умением. Денис почувствовал это и ощутил разочарование, ведь он был полон решимости изучить все, что ему под силу.

«Даже если я никогда не смогу закончить учебу, то я мог бы — как он это назвал? — подружиться с Талмудом. Это уж всяко лучше, чем быть полным чужаком!»

— Вот, к примеру, первая строка сего трактата: Shnayim ochzin b'tallis, то есть два человека пришли в суд и принесли таллис — молитвенный коврик, что может означать любую одежду или иной предмет. Один утверждает: «Я нашел его», а другой говорит: «Я нашел его». Один говорит: «Он принадлежит мне», а другой возражает: «Он принадлежит мне». Итак, мы видим, что нет никаких доказательств правоты одного из них, нет никаких иных свидетельств, и потому закон велит нам сделать так, чтобы первый из них поклялся, что его доля не меньше половины, и второй также должен поклясться, что его доля не меньше половины, v'yachluku, и они делят его. Это означает, что они должны продать спорный предмет и разделить деньги между собой. Пока вы в состоянии понимать иврит, не так ли?

Денис во время чтения заметно притих.

— Я вполне разбираю слова, но большая часть смысла ускользает. Такое впечатление, что вы должны объяснять мне все через слово… и дальше будет так же?

Раввин негромко засмеялся.

— Боюсь, что дальше будет куда хуже. С этой части мы почти всегда начинаем, потому что ее легко истолковать. Но все равно должен найтись человек, который даст необходимые пояснения. Утверждают, что если хотя бы одно поколение не станет изучать Талмуд, то он будет навсегда утрачен, ибо после никто и никогда не сможет понять его вновь.

Он указал на полку у себя за спиной, где стояло около тридцати фолиантов.

— Видите эти книги? Каждая из них — том Талмуда. — Он начал наугад вытаскивать тяжелые тома. — Вот, к примеру, Sanhedrin — высшие судебные законы, а вот Chullin — чистая и нечистая еда. А, вот этот, должно быть, заинтересует вас — Berrachot — о природе и видах благословений, молитв и тому подобного. Есть и иные… Мое собрание далеко не полно. Подозреваю, что Талмуд целиком не собрать и по всему Гвиннеду, но мы справляемся. И все же, несмотря на его немалые размеры, Талмуд приходилось сокращать. Столько лет, столько людей, которым было, что сказать… а иудеи, знаете ли, любят поговорить. — Он сделал многозначительную паузу, и оба засмеялись.

— Теперь вы понимаете, каким образом можно использовать Талмуд? Если двое людей придут ко мне как к судье и пожелают спросить совета: кому из них владеть некоей вещью, которую они нашли, то у меня есть способ и подсказка, как вынести правильное решение. В этом и заключается роль раввина: он судья общины.

— Ну да, конечно, — отозвался Арилан. — Это объясняет многие намеки, которые я встречал во время учебы. Со своей стороны, у нас имеется канонический закон, по которому мы живем, хотя, по-моему, он не настолько подробен, чтобы указывать, как делить найденную одежду. Но вы совершенно правы: думаю, меня куда больше заинтересовал бы том о благословениях… Мы можем коснуться этой темы?