Легенда о Смерти - Страница 49

Он был добрый христианин. Ранним утром он пошел к настоятелю Пенвенана и заказал за шесть франков молебен за своего отца. С этого времени мы зажили спокойно. И даже мне случалось работать в субботу вечером за полночь.

Я слышал это от моего деда с отцовской стороны, он был лоцманом на острове, как и все Питоны, из поколения в поколение.

Один испанский корабль — или бразильский, не знаю точно — пошел ко дну на рифах Сейна, и из всех, кто был на борту — экипаж и пассажиры, — не спасся ни один человек, несмотря на все попытки помочь им. В течение следующих дней море было покрыто трупами и вещами и обломками корабля. Первых похоронили по-христиански, вторые — их уж никто не мог потребовать — собрали и разделили между собою. Мой дед, как и другие, взял свою долю вещей. Среди них было зеркало, очень толстого стекла, в красивой раме резного дуба. Зеркало местами немного помутнело после пребывания в воде, но других изъянов у него не было. И когда дед его немного почистил и повесил в главной комнате своего дома, оно вызывало восхищение у всех, кто его видел: в то время зеркала были редкостью в наших краях.

Зала, где повесили зеркало, была комнатой парадной, она предназначалась для приезжих гостей, важных людей, оптовых торговцев морскими продуктами или омарами, с которыми мой дед был в деловых отношениях и которые раз или два в год наносили ему визит.

В обычные дни зала стояла закрытой. Никто туда не входил, кроме бабушки: она вытирала пыль или мыла пол, и, естественно, славная старушка не упускала возможности посмотреться в красивое зеркало, проходя заодно по нему тряпкой.

И вот пять или шесть месяцев спустя после кораблекрушения, о котором шла речь, крестница моего деда, жившая в Одиерне, сообщила письмом, что собирается приехать на пардон святого Геноле — это праздник острова. Она была настоящая барышня, как все городские девицы, и было решено устроить ее ночевать в зале, чтобы оказать ей честь. Итак, в день приезда моя бабушка проводила ее на второй этаж, в отведенную ей залу, и не преминула, как вы понимаете, сказать ей с порога:

— Посмотрите, Мари Дрогон, какое у нас красивое зеркало!

Но почти тут же она воскликнула изменившимся голосом:

— Ой, да что же это такое?

Стекло, которое она так тщательно протерла накануне, затянулось туманом, и сверху вниз по нему текли капли воды, похожие на слезы.

— О, да это ничего, — сказала девушка, — немного влаги, наверное.

Бабушка не стала спорить, но она была встревожена, и вечером, когда она была уже в постели, наедине с мужем, она сказала ему:

— Ты знаешь, Питон, с зеркалом явно что-то не так. Сегодня мы застали его плачущим.

Старик посмеялся над ней:

— Ну, конечно! А ты, дожив до своих лет, разве не знаешь, что зеркало иногда запотевает?

— Запотевает!.. Запотевает!.. Но не в разгар лета и не в самом сухом месте дома!

— Та, та, та!.. Глупости!.. Не мешай мне спать.

Прошла ночь. Когда утром бабушка встала, чтобы приготовить кофе, она услышала наверху шаги крестницы, которую, видимо, разбудили колокола пардона и которая, должно быть, наряжалась, чтобы в лучшем виде появиться среди женщин острова. Потом звук шагов прекратился и вдруг раздался громкий крик.

— Господи Иисусе! Что такое? — спрашивала бабушка, спеша подняться по лестнице.

Она толкнула дверь комнаты: Мари Дрогон, едва не лишившись чувств, показывала пальцем на зеркало. И теперь настала очередь старушки отступить в ужасе: в зеркале проступало женское лицо — не ее лицо и не крестницы, а совсем незнакомое. Это было, рассказывала она потом, бледное лицо, с белыми глазами, без зрачков, и с длинными мокрыми волосами, с которых стекали капли.

Бабушка с трудом позвала мужа.

Он прибежал полуодетый. Но тем временем видение растворилось.

— Это зеркало не должно больше и минуты оставаться в моем доме, — заявила бабушка.

И дед был вынужден тотчас же вернуть морю то, что оно ему принесло.

Жан Карре был бедным сиротой, оставшимся без отца и матери в возрасте трех или четырех лет. Но была у него крестная, богатая и незамужняя. Она взяла своего крестника к себе и воспитала его в доме, как своего ребенка. Когда он достиг возраста учения, она поместила его в коллеж. Жан Карре мог бы, как и всякий другой, стать священником или нотариусом. Но он рожден был искателем приключений. В девятнадцать лет, приехав на каникулы, он сказал своей крестной:

— Если вы любите меня, не отправляйте меня больше в коллеж.

— Ты что же, почувствовал отвращение к книгам?

— Я не испытываю отвращения к книгам, крестная. Но мне не нравится все время сидеть в комнате, где я скучаю.

— И какой же профессией ты рассчитываешь овладеть, дитя мое?

— Я хотел стать моряком.

— Хорошо, Жан Карре, — сказала крестная, — я предпочла бы, чтобы ты оставался подле меня. Но я обещала не мешать твоему призванию. Ты хочешь быть моряком — будь моряком. А я построю крепкий корабль, так как я не могу допустить, чтобы мой крестник был простым матросом. Я хочу, чтобы ты сразу стал капитаном. Ты сам наберешь себе экипаж.

Хотя Жан Карре недолго учился в коллеже, он, однако, обладал достаточными познаниями, чтобы его взяли капитаном. Он получил свой диплом, пока строился корабль.

В день спуска корабля на воду Жан Карре сказал той, которая всегда была так добра к нему:

— Вы моя крестная. Будьте же крестной и моему судну.

И на корме корабля написали имя «Барбаика» — так звали эту замечательную женщину.

Я не скажу вам, была ли это шхуна или трехмачтовый бриг. Одно только точно: корабль делал честь верфи, откуда он сошел со стапелей. И еще он мог гордиться тем, что в лице Жана Карре имел капитана, какого встретишь редко.

И вот все паруса развернуты по ветру — и «Барбаика» в открытом море. Дай ей Бог счастливого плавания!

Жан Карре решил совершить двухлетнее плавание в Средиземном море. В первые шестнадцать месяцев все было чудесно. Хорошая погода, прекрасное море, попутный ветер.

— Все это прекрасно, — сказал однажды молодой капитан своему экипажу. — Но мы должны поспешить, чтобы снова увидеть родину. Мы берем курс на Нижнюю Бретань.

Сказано — сделано.

Уже бретонская земля вырастала на горизонте на их глазах.

— На колени! — скомандовал Жан Карре. — Возблагодарим Бога за то, что благословил наше путешествие.

Но с реи большой мачты ему ответил голос матроса:

— Самое трудное еще впереди, капитан. Я вижу, на нас идет корабль, не предвещающий ничего хорошего.

Жан Карре навел подзорную трубу в указанном направлении.

— Действительно, — сказал он, — нам предстоит встреча с морским грабителем. Эй, парни, будьте готовы!

«Барбаика» подняла флаг, но пират продолжал двигаться к ней, не отвечая на сигнал вежливости.

— Хорошо же! — выругался Жан Карре. — Если ему нужен урок, он его получит и дорого заплатит.

У него на борту было двенадцать пушек крупного калибра, так как крестная все делала основательно. Двенадцать выстрелов раздались одновременно. Морской разбойник, который предполагал, что перед ним простое торговое судно, не ожидал приветствия такого сорта. Пиратский корабль трижды перевернулся и затонул.

Жан Карре не был злым человеком. Он приказал спустить шлюпки на воду и спас все, что было живого на вражеском корабле.

Так вот, пираты везли с собою шестьдесят на редкость красивых девушек.

— Откуда у вас эти девушки? — спросил Жан Карре главаря пиратов.

— Мы их похитили.

— И куда вы их везете?

— Я собирался их продать.

Среди этих красавиц была принцесса, на вид не старше семнадцати или восемнадцати лет. Свежая, как роза, светловолосая, с глазами, прозрачными, как небо. Она была со своей служанкой, которая никогда не оставляла ее.