Легенда о Смерти - Страница 38

— Пьерик!

И фермер увидел какой-то пар, который поднялся над водой и растворился в облаках. И в то же время Куртес в изнеможении упал почти к его ногам. Фермер бросился к нему, помог ему одеться и, так как тот не в состоянии был идти, донес его на руках до фермы, где бедный парень успел еще принять последнее причастие, прежде чем испустил дух.

* * *

Дети, умершие некрещеными, блуждают в небесах в виде птиц. Они издают слабый жалобный крик, похожий на писк новорожденного. Их часто принимают за птиц настоящих; но старики узнают их безошибочно. Рассеянные в пространстве, души таких детей ждут конца света. Тогда святой Иоанн Креститель совершит над ними таинство, которого им не хватает, и после этого они улетят прямо на небо. Женщины чистой, святой жизни, прежде чем попасть в рай, могут пройти через чистилище, чтобы увидеться там со своими детьми, умершими без крещения, в особенности женщины, которые много молились за души грешников.

* * *

Есть и такие среди душ, которые совершают свое покаяние в виде коровы или быка, согласно полу, какой они имели при жизни. Души богатых пасутся в бесплодных полях, где только камни и тощие травы. Души бедных находят в изобилии, что пощипать на сочных пастбищах, где хватает и клевера, и люцерны. Те и другие отделены друг от друга только стеночкой толщиной в один камень. Зрелище бедных, которым все дается так щедро, добавляет горечи богатым, а их нищета делает радость бедных еще слаще. И правду сказать, зачем же нужен мир иной, если он не противоположность нашему?

Каждый стоящий в руинах замок имеет своего волшебного зайца.

Только в одном округе Ланньона есть заяц замка Тонкедек, заяц замка Коатрек, свои зайцы у замка Коатнизан и замка Керам и всякие другие, которых я забыл.

Все эти зайцы — это души старых владельцев, которые в таком облике отбывают свое покаяние. Они заставляли дрожать всех вокруг, когда были живыми, за это теперь, после смерти, они осуждены стать самыми пугливыми животными. Они получат спасение только после того, как охотники, которые не знают, на кого они охотятся, выстрелят в них ровно столько раз, сколько раз они стреляли или заставляли стрелять по бедным людям, которые зависели от них когда-то.

Свинец проходит через них, не убивая, они не теряют и капли крови, но страдают не меньше, чем если бы всякий раз умирали.

Вот так однажды Жером Лостис из Плюзюнета, охотясь на землях Коатнизана, увидел необыкновенно крупного зайца, который выскочил прямо из-под его ног и попытался спрятаться в голубятне.

— Вот это да, — сказал себе очень довольный Жером, — это все равно что поймать его прямо у себя в сумке.

Одно только его удивило: собака, которая, как и он, увидела зайца, вовсе не желала его преследовать. Пришлось ему одному идти в голубятню. Заяц сидел там, прижавшись к стене. И Жером вскинул ружье и нажал на курок. Пум!.. Дым рассеялся, он бросился вперед, чтобы подобрать дичь, опасаясь только, что разнес ее в клочья, стреляя с такого близкого расстояния. Но каково же было его изумление, когда он увидел, что заяц жив, как будто и не получил полного заряда свинца, и смотрит на него, не двигаясь, человечьими глазами.

— Вот безрукий-то я! — вскричал Жером Лостис, уверенный, что промахнулся, — он, который по праву слыл лучшим стрелком в окрестностях.

И он прицелился второй раз.

И тут вдруг заяц заговорил:

— Ты зря на себя сердишься, ты не промахнулся.

Жером почувствовал такой ужас, что ружье выпало из его рук. А заяц продолжал печально:

— И все-таки ты стреляй. Ты сократишь срок моего наказания, мне остается еще семьсот двадцать семь выстрелов до моего спасения.

Жером Лостис и на самом деле поднял свое ружье, но только для того, чтобы удрать со всех ног. На этот раз заяц заставил бежать охотника.

Это произошло в Трегроме. В приходе была одна женщина нехорошей жизни, родившая семь детей, от которых она постепенно избавилась так, что никто и не заметил. Но последний ребенок стал причиной ее собственной смерти, и тогда все узнали, какую жизнь она вела.

Вскоре после ее смерти люди, проходя мимо дома, в котором она жила, увидели на дороге старую тощую свинью с семью черными поросятами.

— Смотри-ка, — сказал один из проходивших, — свинья потерялась.

Поскольку рядом с домом был пустой свинарник, он решил загнать в него свинью вместе с приплодом. Но животное тут же стало злобно хрюкать и обнажило длинные клыки, как у дикой свиньи. Тогда один старик, который был здесь же, сказал:

— Послушайте меня, оставьте эту свинью в покое, она не из тех, кого можно запереть в хлев.

На другой вечер крестьянин из ближней округи возвращался с пахоты с лемехом от плуга на плече (в те времена плуг оставляли в поле, а лемех приносили домой). Он тоже натолкнулся на старую свинью, и так как она преградила ему и без того узкую дорогу, он бросил в нее лемех, ударив по ногам. Но это было очень неосторожно. Животное бросилось на него, опрокинуло и топтало его так, что у него едва хватило сил дотащиться до своих хозяев, и, коснувшись порога дома, он скончался.

После этого жители Трегрома, заметив старую свинью в одной стороне, тут же убегали в другую. Самым странным было то, что ее черные поросята, взрослея, светлели, но не росли.

В конце концов все пошли к ректору просить его, чтобы он избавил деревню от этих странных животных. Его просили произнести над ними заклятие. Но ректор ответил, что он ничего не может сделать.

— Подождите семь лет, — сказал он. — Пройдет этот срок, и вы их больше не увидите.

И действительно, через семь лет они исчезли.

* * *

Есть такие души, которые осуждены делать брикеты из торфа в таком количестве, чтобы три года подряд отапливать чистилище; а есть еще такие, которые должны собирать хворост, чтобы в течение назначенного ряда лет поддерживать в чистилище огонь.

Это случилось в Плугазну, не так уж давно.

Жили там на бедной маленькой ферме один добрый малый и его жена, которые, не имея молотилки, молотили зерно цепом. С восхода солнца до заката они дружно трудились — муж раскачивал цеп, а жена подстраивала под него свой шаг.

Как вы понимаете, закончив день, они с удовольствием отправлялись в свою постель, хотя матрас у них был из соломы, а простыни из грубой холстины. Но, отужинав наскоро несколькими картошками и произнеся короткую молитву, они укладывались рядышком и мгновение спустя уже похрапывали наперегонки.

Но в последний вечер, когда наступил, как это называется, гвастель (конец молотьбы), муж так сказал своей жене:

— Радегонда, у богатых, когда кончается август, делают по вечерам угощение для молотильщиков. Если ты пожелаешь сделать угощение для меня, такое как мне хочется, испеки блинов, добрых гречишных блинов, как ты это умеешь делать, Радегонда.

Жена, которая падала от усталости, закричала:

— Блины, ах, бедняга! Да ты что придумал! Во- первых, у меня руки отваливаются. Разве я не работала наравне с тобой? А ведь я не такая сильная, как ты, и я больше не могу. Откуда я возьму силы развести огонь, замесить муку и сделать тесто? И потом, даже если бы я и нашла силы, я все равно не могла бы исполнить твое желание, у нас в ларе нет и щепотки муки! Или ты не помнишь, что, с тех пор как больше недели мы занимаемся урожаем, ты ни разу не ходил к мельнику?

— Ну, если дело только в муке, я займусь этим.