Легенда о гетмане. Том II (СИ) - Страница 4

Хмельницкий тревожился не напрасно. Уже после первого обмена приветствиями, хан, принявший его полулежа, облокотясь на подушки, в окружении своих мурз, сообщил, что в завтрашнем сражении татары участия принимать не будут. На недоуменный вопрос гетмана, чем объяснить такое внезапное изменение выработанных буквально несколько часов назад планов, Ислам Гирей уклончиво ответил, что не видит смысла напрасно проливать кровь правоверных, если желанного результата можно добиться мирным путем. С похолодевшим сердцем Хмельницкий прямо спросил, не предложили ли ему поляки выгодных условий мира. Хан не стал юлить и так же прямо ответил, что король предлагает перемирие на условиях, которые он считает вполне приемлемыми…

В свое расположение гетман возвратился только на рассвете, хмурый как грозовая туча. Сейчас он с чувством глубокого стыда вспоминал, как на коленях упрашивал хана изменить свое решение, доказывая, что победа над поляками практически в их руках и принесет она гораздо большую выгоду хану, чем ему пообещал король. Несмотря на всеуговоры, Ислам Гирей оставался непреклонным, заявив, что и от Хмельницкого ожидает прекращения военных действий. В конце концов, хан согласился с тем, чтобы казаки начали битву и даже обещал поддержку татар. Но, если победа не будет достигнута и в этот раз, то он заключит с поляками мир.

— Гетман, чего ты добиваешься? — прямо спросил Ислам Гирей в конце беседы. — Ты завтра и без меня можешь одержать победу, пленить или даже убить короля. Но у кого ты тогда будешь искать защиту казацких прав и привилегий? Кто с тобой станет после этого вступать в переговоры, если ты поднимешь руку на венценосную особу, своего монарха, которому ты принес клятву верности? Одно дело взять в плен Потоцкого или Калиновского, другое дело посягнуть на короля Речи Посполитой. Кто после этого поверит в твои благие намерения? В глазах всех сопредельных государей ты будешь выглядеть бунтовщиком и мятежником.

Видя, что Хмельницкий медлит с ответом, хан с заметным раздражением продолжал:

— Ты, гетман, вышел из Сечи и развязал эту войну, чтобы добиться казацкого реестра в жалких двенадцать тысяч. Ведь именно таким было твое требование к сенату даже после Желтых Вод и Корсуня. Мое слово порукой, что король завтра же согласится на реестр в сорок тысяч. Ты хотел, чтобы на Украйне не преследовалась ваша вера. Обещаю, король даст согласие и на это. Ты настаивал на возвращении казацких привилегий, — король возвратит вам их. Хочешь автономию для казаков? И с этим король согласится. Что еще ты хочешь? Пусть Чигирин будет гетманской ставкой? Считай вопрос решенным. Завтра же сами ляхи преподнесут нам мир на тех условиях, которые мы им поставим. Так зачем же зря проливать кровь наших воинов?

— Но я не могу с наступлением утра не начинать сражение, — неуверенно ответил Хмельницкий, — меня не поймут мои же люди. Что я скажу полковникам и старшине?

— Якши[14], -кивнул хан, — да будет так. Начинай битву, но, если до полудня победа не будет достигнута, в твоих же интересах, — в голосе Ислам Гирея явственно прозвучала угроза, — остановить ее вовремя.

Глава третья. «Згода!»[15]

Закрывшись у себя в шатре, Хмельницкий так и не ложился спать. Дежурившие у входа джуры слышали тяжелые шаги гетмана, глухие проклятия, отрывочные фразы:

— Измена! Предательство! Клятые ляхи!

Однако постепенно ясность мысли стала возвращаться к нему и, приведя усилием воли свои чувства в порядок, Богдан успокоился и стал трезво осмысливать слова хана. Всамом деле, что дает ему пленение короля? По условиям их соглашения с Ислам Гиреем все пленные достаются татарам, следовательно, Ян Казимир будет передан ему и вскоре отпущен за выкуп. Лучше от этого ни к Хмельницкому, ни к Войску Запорожскому он относиться не станет. С пленным королем обсуждать условия мира нельзя, а, когда хан его отпустит, согласится ли тот вообще вести переговоры? Если же, не дай Бог, Ян Казимир погибнет в сражении, в его смерти все станут винить запорожского гетмана. Ни шведский король, ни турецкий султан, ни, тем более, московский царь не поверят после этого в его благие намерения. Одно дело восстать против панского гнета и своеволия магнатов, защищая свои нарушенные права, совсем другое — поднять руку на венценосную особу, тем более, своего же короля, которому ты принес клятву верности. «Да, с одной стороны все это так, — мысленно соглашался гетман с аргументами хана, — но в случае победы никакие переговоры не понадобятся. Дальше все просто — триумфальный марш на Варшаву и условия мира я буду диктовать из королевского дворца!» На мгновение Хмельницкий представил, как сейм[16]и сенат под его диктовку предоставляют Войску Запорожскому автономию на правах княжества по типу Пруссии, что фактически означает полную независимость или, на худой конец, конфедерацию. Все паны и жиды изгоняются из казацкой территории и на ней вводится гетманское управление. «Стоп! — внезапно опомнился гетман. — А, если ЯнКазимир переманит на свою сторону татар? Не случайно же хан настаивал на заключении мира? А у него с собой шестидесятитысячная орда». В тревожных раздумьях гетман не сомкнул глаз до самого рассвета и лишь, когда забрезжило утро, забылся коротким тяжелым сном.

С первыми лучами солнца казаки и татары с трех сторон начали атаку на польские позиции. Хмельницкий, сидя на буланом коне в окружении старшины, наблюдал за ходом битвы с той стороны Гнезны. Хан со своими мурзами находился в задней линии татарского войска.

Пока татарская и казацкая конница пыталась разорвать центр и правый фланг поляков, брацлавский полковник Данила Нечай во главе десятитысячного отряда казаков, в пешем строю стремительно атаковал польский обоз, находившийся на левом фланге. Жестокая битва завязалась по всему фронту. Чтобы под огонь пушек, которые были установлены на церкви, не попали свои, Хмельницкий приказал их убрать и, разместив на берегу Гнезны, вести отсюда стрельбу по польским укреплениям. Казаки и татары в яростном броске сошлись грудь грудью с первой линией польских жолнеров. Завязалась рукопашная схватка, страшная и свирепая, когда противники сражаются одним холодным оружием, а порой и голыми руками, так как перезаряжать ружья нет времени.

Вначале военная удача сопутствовала Нечаю и ему удалось ворваться в обоз. Но неожиданно, обозные слуги оказали столь упорное сопротивление, что развить успех казакам не удалось. Когда же князь Корецкий двинул против них несколько своих резервных хоругвей, Нечаю пришлось отступить. Так же безуспешно закончилась атака, предпринятая против центра и правого фланга. Как только казаки и татары откатились от польского лагеря, перестраиваясь и готовясь к новой атаке, от группы мурз, стоявших рядом с ханом, отделился трубач с белым флагом в руках. Подавая сигнал к прекращению боя, он направил своего коня в сторону польского лагеря, откуда ему навстречу по приказу короля выехал Марк Гдешинский. Поравнявшись с ним, трубач передал ротмистру фирман хана и повернул коня обратно. Наблюдая за этой картиной, запорожский гетман в свою очередь вздыбил своего буланого жеребца и, взмахнув булавой, крикнул: «Згода!» Сотенные и куренные атаманы немедленно продублировали его приказ о прекращении сражения. Казаки во главе с полковниками стали постепенно покидать поле боя и потянулись к мостам через Гнезну. В польском лагере прекратились ружейные выстрелы и смолкли орудия. К Яну Казимиру подъехал ротмистр Гдешинский, который спешившись, с поклоном вручил ему ханское послание. Король торопливо вскрыл фирман и пробежал письмо глазами. Хан в корректной форме, но с плохо скрытой иронией, писал о том, что, если бы при избрании на трон Ян Казимир пригласил его отпраздновать это событие, как водится между добрыми соседями, а не проигнорировал, будто какого-нибудь простолюдина, то ему не пришлось бы самому являться к нему в гости незваным вместе с казаками. Тем не менее, если король возобновит прежний союз с ним, то он готов прекратить военные действия и принудить к тому же казаков. Для выработки условий мирного договора Ислам Гирей предложил встретиться польскому канцлеру с его везирем.