Легенда о флаге - Страница 1

От автора

Святыня моряка — военно-морской флаг… Если его срывал с мачты вражеский огонь, тотчас на ней поднимали такое же полотнище, дабы враг и на минуту не счел себя победителем. Если корабль погибал в неравном бою, он уходил в пучину с гордо реющим флагом — «Погибаю, но не сдаюсь». Флаг корабля не переставал быть знаменем моряка, когда тот уходил воевать на сушу, даже если флага и не было там с матросом. С громовой «полундрой» шел матрос в атаку — и символом верности своему долгу становились для него и бескозырка, черные ленты которой рвал ветер боя, и сине-белая тельняшка, отважно открытая пулям.

В конце войны среди моряков прошел слух, что боевой флаг какого-то корабля, погибшего в сорок первом, донесен до Берлина. В этой книге рассказано о черноморцах и днепровцах, что сражались, может быть, под тем самым флагом, что прошли по многим водным и сухопутным военным дорогам вместе со своими боевыми друзьями — солдатами… Рядом с былями здесь легенды, рожденные войной. Но многое в книге и документально. Надеюсь, она поможет в поисках красным следопытам, пытливым юнармейцам. Им, юным наследникам Великой Победы, я и хотел бы посвятить эту книгу — одну из книг о подвиге их дедов и отцов.

ОДИН СРЕДИ МНОГИХ

Утром второго мая сорок пятого года была взята штурмом последняя фашистская твердыня — рейхстаг. Десятки флагов алыми маками пламенели на черной от копоти, еще дымившейся громаде. Среди множества флагов был один непохожий на остальные. На белом поле — красная пятиконечная звезда, рядом — скрещенные серп и молот, внизу — синяя полоса. Советский военно-морской флаг. Флаг боевых кораблей.

Как очутился он на здании рейхстага?

Об этом у тех, кто видел флаг, было немало догадок и предположений. Одни утверждали: флаг вывешен в знак того, что фашизм разгромлен общими усилиями армии и флота. Другие говорили, что флаг водрузил бывший матрос, который стал солдатом, поклялся дойти и дошел до Берлина. Их поправляли: флаг поставлен моряком, который в свое время спас его с погибающего корабля, был схвачен немцами, сумел в плену сберечь корабельную святыню, а в дни боев в Берлине бежал из лагеря и пришел к рейхстагу, как был, в полосатой куртке узника. Кто-то пытался убедить, что флаг укреплял матрос в полной флотской форме. Это оспаривали участники штурма: не видели они в бою за рейхстаг никого во флотской форме. Им возражали другие участники: нет, моряки были! Кто-то уверял, что своими глазами видел совсем недалеко от рейхстага, у набережной реки Шпрее, наши боевые корабли, правда небольшие.

Но как могли корабли попасть в Берлин? Водный путь есть: из Черного моря в Днепр, с Днепра в Припять и на Западный Буг, а с Буга на Вислу, с Вислы на Одер, с Одера на Шпрее.

Однако мыслимо ли было пройти таким путем? Ведь в каналах были разрушены шлюзы, а реки преграждены взорванными, сброшенными в воду мостами.

Немыслимое оказалось возможным.

В те дни в Берлине действительно можно было встретить матросов, на бескозырках которых золотом горели литеры: «Днепровская флотилия». Более пятисот километров через Польшу и по Германии прошли днепровцы на своих кораблях, помогая боевым друзьям — пехотинцам. А когда бои начались уже в самом Берлине, моряки на маленьких, быстрых как вихрь катерочках-полуглиссерах под огнем перебрасывали через Шпрее автоматчиков, тех, которые потом штурмовали рейхстаг.

Не установил ли военно-морской флаг на рейхстаге матрос с одного из этих полуглиссеров? А может быть, и впрямь это флаг корабля, сбереженный на матросской груди в самых трудных испытаниях?

Где правда, где вымысел, где догадки? Где начало истории о флаге — истории или легенды?

ПРОЩАЙ, «БУКАШКА»!

Сколько ни пришлось матросу Ивану Иванову и раньше и потом хлебнуть на войне всякого лиха, никогда не было у него так тяжко на душе, как в тот день, двадцатого сентября сорок первого года. День, который он запомнил на всю жизнь…

Это началось с минуты, когда, стоя на своем посту, в пулеметной башенке бронекатера, он увидел, что его приятель Василь Трында пробежал в командирскую рубку с листком только что полученной шифровки.

Иванов попытался себя успокоить: мало ли радиограмм принимал Василь?

Тот уже бежал обратно. Иванов крикнул:

— Что нового?

Как-то горестно махнув рукой, Василь, обычно словоохотливый, ничего не сказав, нырнул в люк радиорубки.

Недоброе предчувствие овладело Ивановым.

Стараясь избавиться от него, особо старательно следил за небом, матово-серебристым, чуть подернутым пас- мурью, с разбросанными по нему продолговатыми лохматыми облачками, всматривался в берега, меж которых полным ходом шел по течению их бронекатер и следом — второй.

Почти неподвижны облака. Ровные лесистые берега Десны едва, словно лишь на пробу, тронуты сочными красками осени… Все так спокойно с виду. Но того и жди — из-за облачка выскользнет черный силуэт фашистского самолета. Или с берега вдруг простучит пулемет, либо полыхнет вспышка орудийного выстрела. Может быть, немцы уже вышли к Десне…

Катер вдруг свернул в какую-то протоку. Застопорил ход. То же самое проделал и другой.

«Зачем?» — насторожился Иванов.

Открытая резким движением, лязгнула броневая дверь командирской рубки. Из нее, привычно нагнув при выходе голову, шагнул мичман, командир катера. Его лицо было мрачно. За ним, озабоченно говоря ему что-то, вышел капитан-лейтенант Лысенко, командир дивизиона.

Медленно подрабатывая мотором, бронекатер прижался бортом к низкому берегу, поросшему реденьким ивняком. Швартовы[1] не завели. Значит, остановка ненадолго?

Мотор катера смолк, и сразу вокруг стало тихо. Даже было слышно, как несколько раз тенькнула в кустах какая-то пичуга.

— Команде построиться по правому борту!

Живчиком выскочил на палубу Василь; неторопливо поднялся из машинного, привычно легко протиснув в люк широкое тело, Мансур Ерикеев; встали справа и слева от Иванова, как всегда. К ним пристроились кормовой пулеметчик, сигнальщик и единственный подчиненный Ерикеева — второй моторист: экипаж бронекатера не велик.

— Смирно!

Мичман оглядел строй. Все стоят не шелохнувшись, только речной ветерок легонько перебирает ленточки бескозырок. Как положено в строю, недвижны лица. А в глазах каждого тревожный вопрос…

— Товарищ капитан-лейтенант! Экипаж корабля построен. — Мичман, взяв под козырек, встал на правом фланге.

Теперь все взгляды были устремлены на командира дивизиона. Что означает остановка, построение?..

Лысенко — невысокий, плотненький, беловолосый, в туго надвинутой фуражке — стоит словно окаменев, будто и сам тоже в строю. Скорбная складка сверху вниз прорезала лоб меж прихмуренных белесых бровей. Губы стиснуты. Словно не решается начать. Но вот заговорил:

— Мы сражаемся третий месяц. Сражаемся с первого дня. Вы достойно выполняли свой долг всюду. На реке Муховец под Брестом. На Припяти. На Днепре — от Киева до Черкасс. И здесь, на Десне… Вы защищали родные реки, родные берега как только могли. Враг попробовал, что значит попасть под огонь наших катерных пулеметов. Но пока что он сильнее нас…

Лысенко сделал паузу, словно задумавшись, как же ему сказать то, что должен сказать неминуемо.