Ледяной поход (с Корниловым) - Страница 20
Степь далекая, далекая, зеленая…
Откуда-то пробует догнать нас артиллерия, взрывая землю черными воронками, но далеко, не достать.
Дремлется. На подводе Таня рассказывает о религиозных праздниках в Персии…
Въехали в Дядьковскую. Оказывается, сегодня праздник. Народ нарядный. На окраину высыпали ребятишки. Мальчики в разноцветных бешметах, девочки в ярких платках. Смотрят на нас удивленными большими глазами, потом что-то кричат нам и бегут вприпрыжку за подводами…
Нашли хорошую белую хату. Вся в саду. А сад цветет бело-розовым, пышным цветом. Лежим под яблонями около низенького столика. На столе шипит самовар…
"Ну, Таня, продолжайте о Персии. Как этот праздник-то называется?"
Таня рассказывает. Солнце льется сквозь листву. Хорошо. Отдыхаем…
Из боя пришел товарищ, его обступили: "расскажи, как это мы вырвались-то?" - "Сам не знаю. Марков все дело сделал. Он с своим полком вплотную подошел к станции, пути разобрали, орудие прямо к полотну подвезли. Их войска в поездах были. Подъехал такой поезд, наши по нему прямой наводкой как дадут! Огонь открыли и на ура пошли. Марков первый на паровоз вскочил - к машинисту. Тот: товарищ, товарищ! а он, коли, кричит, его в пузо… его мать! Тут их стали потрошить, бабы с ними в поезде были, перебили их здорово. Они от станции побежали, но скоро оправились, недалеко засели, огонь открыли. Тут вот долго мы с ними возились. А обоз тем временем проскочил… У наших тоже потери большие. А Алексеева видали? Прямо у полотна стоял под пулями… Ну, хорошо, что под Медведовской хоть снарядов и патронов захватили, а то совсем бы был конец".
Едем степями из Дядьковской. Выстрелов нет, тихо. Обоз приостановится, отдохнет, и снова едем рысью по мягкой дороге.
Люди перебегают с подводы на подводу, рассказывают новости…
"Корнилова здесь похоронили".- "Где?" - "В степи, между Дядьковской и Медведовской. Хоронили тайно, всего пять человек было. Рыли могилу, говорят, пленные красноармейцы. И их расстреляли, чтобы никто не знал".
"А в Дядьковской опять раненых оставили. Около двухсот человек, говорят. И опять с доктором, сестрами".- "За них заложников взяли с собой".- "Для раненых не знаю, что лучше,- перебивает сестра,- ведь нет же бинтов совсем, йоду нет, ничего… Ну, легкие раны можно всякими платками перевязывать, а что вы будете делать с тяжелыми? И так уже газовая гангрена началась".- "Это что за штука, сестра?" - "Ужасная… Она и была-то, кажется, только в средние века".
"А в Елизаветинской, мне фельдшер рассказывал, когда раненые узнали, что их бросили, один чуть доктора не убил. Фельдшер в последний момент оттуда уехал с двумя брошенными, так говорит: там такая паника была среди раненых…"
"Здесь с ранеными матрос Баткин остался".- "Не остался, собственно, а ему командование приказало в 24 часа покинуть "пределы армии".-"За что это?" - "За левость, очевидно. Ведь его ненавидели гвардейцы. Он при Корнилове только и держался…"
Едем. Все та же степь без конца, зеленая, зеленая…
Три вооруженных казака ведут мимо обоза человек 20 заложников, вид у них оборванный, головы опущены.
"А, комыссары!" - кричит кто-то с подводы.
"Смотрите-ка, среди них поп!" - "Это не поп - это дьякон, кажется, из Георгие-Афипской. У него интересное дело. Он обвинил священника перед "товарищами" в контрреволюционности. Священника повесили, а его произвели в священники и одновременно он комиссаром каким-то был. Когда наши взяли станицу, его повесить хотели, а потом почему-то с собой взяли…"
"А слыхали, что ген. Марков нашему начальнику отделения [62]сказал? Мы выезжаем из станицы, а он кричит: Нач. 3-го отделения! Почему у вас такое отделение большое? - Не могу знать, говорит.- Сколько раненых оставили в станице? - Тридцать, говорит.- Почему не сто тридцать! - кричит…"
Уже вечереет… Знаем, что сегодня ночью должны переезжать жел. дорогу, но никто не знает: куда мы едем? Одни говорят - в Тиберду, другие - в Терскую область. Едем - куда пустят…
Железную дорогу переехали, обманув большевиков. Они ждали нас в одном месте. Мы переехали в другом. Ген. Марков внезапно захватил переправу и с ж.-д. будки в присутствии сторожа, которому было приказано в случае появления кадетов дать знать, сам телефонировал комиссару: "Все спокойно, товарищи".
А потом сел на коня и приказал сторожу передать, что кадеты благополучно переехали жел. дорогу…
Едем зелеными степями. Цветущими белыми станицами. Берегами стеклянной реки.
В некоторых станицах - маленький отдых, и опять армия трогается в путь. Пеших - нет. Все на подводах. И раненые и строевые.
Проехали Бекетовскую, Бейсугскую.
В Ильинской отдыхаем в хате рослого, рыжего казака-конвойца. Живет он богато. Хата из нескольких комнат. Лучшая - зала - увешана портретами царской семьи, висит картина дела конвойцев под Лейпцигом, портрет командира - бар. Мейендорфа. Конвоец - монархист. Не нравится ему "все это новое". "То ли дело раньше",- и казак сочно рассказывает про прежнее конвойское, казацкое житье.
Из Ильинской переехали в Успенскую. Здесь хозяин-казак - бедный. Он гостеприимен, угощает, разговаривает, но никак не может понять, зачем мы пошли воевать… "А земля-то у вас есть?" - спрашивает он. "Есть… была".- "Аа, ну понятно, свое добро всякому жаль",- наконец понимает казак.
Жена его - иногородняя. Она готовит нам, тоже угощает, но смотрит на нас со страхом и все спрашивает: "А ничего не будет тем вот, кто из станицы убежал, когда вы пришли?!"
"Не знаю, думаю - ничего, а чего же они убежали-то?" - "Да кто их знает, побоялись вас, ведь народ все говорил, что иногородних вешать будете…" Наконец она не выдержала и со слезами рассказала, что ее два брата - иногородние - бежали, что их комиссар смутил, а теперь сказывают, что бежавших ловят и расстреливают…
В Успенской встречаем мы вербное воскресенье. В большой церкви - служба. Все - с вербами и свечами. Храм полон, больше раненых. Впереди, к алтарю - Деникин с белым Георгием на шее, Марков, Романовский, Филимонов, [63]Родзянко.
В разговорах на паперти узнаем, что приехала с Дону делегация, зовут туда, что донские казаки восстали против большевиков и уже очистили часть области.
Все радостны. Неожиданный просвет! Едем на Дон, а там теперь сами казаки поднялись! Какая сила!
По станице рассклеены воззвания Деникина о борьбе за Учредительное собрание.
Ранним утром выезжаем из Успенской. Рядом с обозом идут, едут мобилизованные в станице казаки. Теперь в каждой станице кубанский атаман полк. Филимонов и Кубанская краевая рада мобилизуют их и берут в поход с армией. Но винтовок нет, а потому они в обозе.
Выехали в широкую, изумрудную степь. Рысью обгоняет обоз кавалькада. В центре на массивном, гнедом коне - ген. Деникин, в форме, с погонами; лицо сурово-озабоченное; кругом него - офицеры и корниловские текинцы. Немного сзади строем едет Кубанская рада, [64]выделяется характерная фигура Быча, [65]с ним рядом Макаренко. [66]
Весь день и всю ночь едет обоз по степи. Под утро должны переехать жел. дорогу под большой станцией Бело-Глинской.
Рассветает, едут шагом - пылят подводы. Впереди затрещали выстрелы, сильней, сильней, ударила артиллерия.
Бой на жел. дороге.
Командуют: рысью! Понесся обоз, уже ясно видна станция, жел.-дор. путь, поезда.