Ледяной поход (с Корниловым) - Страница 19

Всю ночь едет рысью обоз. Надо быстрее и дальше отступить от Екатеринодара, может быть погоня.

Светает. Проезжаем какую-то станицу. Мимо, обгоняя обоз, на легкой тележке едет ген. Алексеев, вид усталый, склонился на мешок, спит.

Только к вечеру останавливаемся мы на опушке леса. Здесь идет переправа через реку. И недалеко за ней въезжаем в немецкую колонию… Белые, крытые черепицей домики, чистые улицы, пивоваренный завод. Bierhalle, [61]люди хорошо одеты…

Вошли в дом, битком набились в маленькую комнату. Усталые, голодные, нервноизмученные. Впереди - никакой надежды: строевые части уменьшились до смешного, Корниловский полк сведен в одну роту; с другими полками почти то же; снарядов нет, патронов нет; казаки разбегаются по домам, не желая уходить от своих хат. Настроение тревожное, тяжелое…

"Господа! выстрелы! слышите!" - говорит кто-то. И все вышли из хаты.

Донеслись выстрелы. Прожужжала и лопнула над улицей шрапнель.

Нагнали нас. Наступают.

Всех могущих собирают в бой. Люди - как тени. Не спали, не ели, в беспрестанном нервном напряжении. Лениво, устало идут в бой, и каждый знает: тяжело ранят - не возьмут, бросят.

Трещит стрельба, рвутся снаряды.

Колонка малая. Все скучились на главной улице. Все лишнее приказано уничтожить, обоз сократить до минимума.

К реке везут орудия, ломают их, топят. В пыли на дороге валяются изломанные, смятые духовые инструменты. Разбивают повозки. Выбрасывают вещи…

А стрельба охватывает Колонку кольцом.

Прислушиваясь к гулу боя, сидим в хате. На душе тяжелая тревога. Входит матрос Баткин, бледный, возбужденный, с ним - доктор-француз. О чем-то оживленно говорили с сестрой Дюбуа и ушли.

"Диана Романовна! Что говорил Баткин?" - спрашивают со всех сторон. Она взволнована: "господа, положение отчаянное; большевики охватили нас, снарядов нет, патронов нет, ген. Романовский говорил, что посылают к большевикам делегацию".- "Сдаваться?!" - "Да что же делать? Баткина, кажется, посылают… деньги ведь есть большие, золотой запас… им отдадут - будут говорить о пропуске".- "О пропуске? Да о чем они с нами будут говорить, когда они сейчас же возьмут нас голыми руками и всех перережут…"

Бой идет совсем близко. Паника разрастается. Уже все говорят о сдаче, передаются нелепые слухи. Раненые срывают кокарды, погоны, покупают, крадут у немцев штатское платье, переодеваются, хотят бежать, и все понимают, что бежать некуда и что большевики никого не пощадят.

Трогаются без приказания подводы. Лица взволнованные, вытянутые, бледные. "Да подождите же! куда вы поехали!" - кричит раненый, ослепший капитан. Он побежал за подводой, споткнулся о бревно, с размаха падает, застонал. Его подымают: "вставайте, капитан". Не встает, молчит… "Разрыв сердца",- говорит подошедший доктор.

Стемнело. Паника как будто уменьшилась - все примирились с неизбежным концом…

"Обоз вперед!"-вдруг раздаются крики.

Куда? Неужели пробились? Быть не может!

Но мы уже выехали за Колонку, и за бугром на мягкой дороге обоз вытянулся в линию.

Артиллерия заметила - бьет залпами.

В темноте, бороздя черное небо, со свистом, шуршаньем летят, близятся и высоко рвутся семь огней шрапнели.

"А красиво все-таки",- тихо говорит товарищам по подводе раненый.

Старый возчик обернулся: "какая тут красота - страх один".

Все смолкли…

Далекий выстрел… летит… летит… по нас… нет, впереди… через подводу… тррах! взрыв! и кто-то жалобно, жалобно стонет.

Капитан слез посмотреть: разбило подводу, упали лошади, казаку-возчику оторвало ноги.

"Да приколите же его!" - нервно кричит раненый с соседней телеги.

"Сами приколите!" - раздраженно и зло отвечает другой голос.

"Тише, господа, не шумите! ведь приказано не говорить!"

Все замолчали, только возчик с оторванными ногами стонет по-прежнему…

Вдруг артиллерия смолкла. Из далекой темноты донеслись дикие, неясные крики. "Ура! слышите, ура! Атака! Атака!" - взволнованно заговорили на подводах, завозились, подымаются.

"Не волнуйтесь, господа, это наши черкесы атаковали артиллерию",- вполголоса говорит проезжающий верховой.

"Ура" оборвалось. Стало тихо. Как будто ничего и не было. В степи далеко трещат кузнечики. С черно-синего купола неба прямо в глаза глядят золотые звезды. На подводах тихий разговор: "Сережа! видишь Большую Медведицу?"-"Вижу… а вон Геркулес".- "Геркулес, а я вот возчика вспомнил,- говорит, сворачиваясь под одеялом, Крылов,- ведь всего на одну подводу нас-то пролетела".-"Да… на одну… он уже не стонет, должно быть, умер".

Обоз тронулся. Дует ветерок, то теплый, то холодноватый.

Ночь темная. Тихо поскрипывая, черной лентой движется в темноте обоз. Рядом проезжают верховые - вполголоса, взволнованно говорят: "Господа, приказано - ни одного слова и не курить ни под каким видом - будем пробиваться через железную дорогу".

В эту ночь под Медведовской решится судьба. Вырвемся из кольца железных дорог - будет хоть маленькая надежда куда-нибудь уйти. Не вырвемся - конец.

Обоз едет, молчит, притаился. Только поскрипывают телеги, да изредка фыркают усталые лошади…

Далеко на востоке темноту неба начали разрезать серо-синие полосы.

Идет рассвет. Вдруг тишину разорвал испуганный выстрел, и все остановились. Смолкло… другой… третий… Стрельба.

Треск ширится. Громыхнула артиллерия, где-то закричали "ура", с остервенением сорвались и захлопали пулеметы…

Все приподнялись с подвод, глаза впились в близкую темноту, разрезаемую огненными цепочками и вспышками, холодная, нервная дрожь бежит по телу, стучат зубы…

Прорвемся или нет?

"Артиллерия вперед! Передайте живей!" - кричат спереди.

"Артиллерия вперед!" - несется по обозу, и орудия карьером несутся по пашне…

Бой гремит. Взрывы,- что-то вспыхнуло, загорелось, затрещало. Это взорвались вагоны с патронами - горят сильным пламенем, трещат, заглушая стрельбу.

"Господа! ради Бога, скорей! снаряды из вагонов вытаскивать! Кто может! бегите! ведь это наше спасение! господа, ради Бога!" - кричит по обозу полковник Кун.

Раненые зашевелились, кто может, спускаются с телег, хромают, ковыляют, бегут вперед - вытаскивать снаряды.

Уже светает. Ясно видны горящие пламенной лентой вагоны. Кругом них суетятся люди, отцепляют, вытаскивают снаряды. И тут же трещат винтовки, клокочут пулеметы…

Вдали ухнули сильные взрывы - кавалерия взорвала пути.

Обоз вперед! рысью!

Обоз загалдел, зашумел, двинулся…

Прорываемся.

Вот уже мы рысью подлетели к железной дороге. Здесь лежат наши цепи, отстреливаются направо и налево. Стучат пулеметы. Наши орудия бьют захваченными снарядами. А обоз летит в открытые маленькие воротца, вырываясь из страшного кольца…

Свищут пули, падают раненые люди и лошади. На путях толпятся, кричат, бегут.

По обеим сторонам лежат убитые. Вон лошадь и возле нее, раскинувши руки и ноги, офицер во френче и галифе.

Но на мертвых не обращают внимания. Еле-еле успевают подхватить раненых. Под взрывы снарядов, свист дождя пуль, с криком, гиком перелетает железную дорогу обоз и карьером мчится к станице.

Уже въехали в Медведовскую. Заполонили улицы, бегут по дворам за едой и с молоком, сметаной, хлебом догоняют свои подводы.

Сзади стрельба утихает. Быстро едет обоз по полю на Дядьковскую. Уже не молчат, а шумно разговаривают раненые. Но скоро, усталые, мечтая об отдыхе, дремлют, засыпают на подводах.