Лед под ногами - Страница 21

“Две тысячи восемьсот”, – перевел мысленно Чащин в рубли. И вслух:

– В принципе, да. Но, может быть, с марта?

– С марта? – Хозяйка, видимо, тоже что-то подсчитывала. – Нет, простите, мне не потянуть. Все ведь скакнуло – и продукты уже, и проезд… С первого февраля. Хорошо?

– Что ж… – Чащин понимал, что спорить опасно. – Я согласен, Лариса

Константиновна. Согласен.

База для репетиций находилась в закопченном, потрескавшемся здании на территории какого-то погибшего предприятия в районе Фрезерных улиц. Правда, чем-то здесь еще все-таки занимались – то ли холодильники чинили (повсюду валялись грязно-белые эмалированные корпуса), то ли варили ограды для могил (заготовок для них тоже было полно).

По скрипучей деревянной лестнице Димыч с Чащиным поднялись на второй этаж, отыскали дверь с надписью “DOORS”. Вошли.

Андреи сидели возле письменного стола без ящиков и пили пиво.

Противно пахло креветками.

– Хай! – поздоровался Димыч, оглядываясь. – Норма-альное место!.. А розетки-то есть?

Комната была большая, квадратная. В углу – неполная, без бонгов и с одним альтом, барабанная установка, у окна – стол и стулья, и еще несколько стульев вразброс. В противоположном от барабанов углу находились допотопный, но когда-то дефицитнейший аппарат “Tesla” и черные громоздкие мониторы без обозначения фирмы… На стенах – несколько постеров, по которым угадывались музыкальные вкусы хозяев базы: “Айрон Мэйден”, “Эй-си – ди-си”, “Кисс”, “Деф леппард”, “Блэк сэббэт”… Поклонники хэви-метала, в общем. У таких с сибирским панком совсем мало общего, как не раз когда-то убеждался Чащин. Они даже физически не могут панковские аккорды брать. Пальцы, хм, не так устроены… Да и сам он, честно говоря, вряд ли так с ходу вспомнит те мелодии, что играл десять лет назад.

– Падайте, парни, – кивнул один из Андреев на стулья, – немного хлебнем. Креветки, жалко, остыли.

– Слышали новость? – разливая из двухлитровой бутыли пиво в пластиковые стаканы, спросил второй Андрей. – Сегодня молодняк из

“Единой России” похороны Дмитрия Олеговича устроил. С венками…

– В смысле?

– Ну, прошли по Тверской, прямо под окнами Думы, – портрет его в траурной рамке, сырая курица на подушечке. По Рен-тиви показывали.

– Ур-роды, – подключился первый Андрей, – люди голодают без лажи, а они глумятся…

– Кстати, – перебил второй Андрей, – Сергей договаривается Дмитрия

Олеговича навестить, ну и других, кто голодает. Составляет список творческой молодежи. Мы с Дрюней, – кивнул на первого Андрея, – записались.

– Да ну! – Димыч аж подпрыгнул на стуле. – А еще можно? Нам тоже надо… – Выхватил телефон. – Парни, дайте сотовый Сергея, я позвоню.

После довольно долгих телефонных переговоров насчет включения в делегацию, во время которых Чащин попытался было заявить, что он не пойдет, но Димыч лишь яростно отмахнулся; после пива и креветок, разговоров о музыкальных новинках, которые, по общему мнению, были сплошь провальными, в конце концов достали инструменты, подключили к аппарату, побренькали, регулируя звук. Второй Андрей – Андрей

Васильев, – оказавшийся ударником, прошелся обмотанными изолентой палочками по барабанам.

– Раритетная у тебя гитара, – с уважением сказал Андрей Тургенев, разглядывая Димычев “Фендер”. – Теперь таких и не найдешь. И звук – классный.

– Да, – с удовольствием кивнул Димыч, – помню, два года на нее копил. А первую электрическую вообще сам собирал. Звукосниматели от телефона были. Вот у той гитары звук был – фуса не надо! Дэн, помнишь мой трансформатор?

– Угу…

– А у Дэна, – увлекся воспоминаниями Димыч, – сразу “Урал” появился.

За сколько ты его прикупил?

– Не помню. – Чащину не хотелось продолжать эту ностальгическую болтовню. – Давайте, наверное, начинать.

Но Димыча несло:

– Мы с Дэнчиком почти всю страну объездили с теми гитарками. Ту еще

– СССР… Где я только не был, – запел, – где не шлялся, где мой шуз на землю не ступал… Даже, блин, в кино засветились. У Соловьева в

“Ассе”.

Чащин вздрогнул от этой новости, прислушался.

– Да, летом восемьдесят седьмого. Каникулы как раз, мы с Дэном восьмой класс закончили – не решили еще, дальше учиться или чего…

Рванули сюда, на Москву посмотреть, с чуваками скорешиться системными. – Димыч поднялся, быстро налил себе пивка. – И тут объява по флэтам – Цой зовет такого-то числа в Зеленый театр в парке

Горького на съемку. Ну, в этот театр… теперь он Стаса Намина, кажется.

– Да, Стаса Намина, – с готовностью подтвердили Андреи, не спуская с

Димыча глаз.

– Сошлись тысяч десять… Ну, может, поменьше. Но толпа была мощная.

Самых таких колоритных, в косухах, с хайерами, в первых рядах поставили. И нас с Дэном. Мы вообще с ним были – под лондонских пункеров косили тогда. Булавки везде, виски выбриты, нашивки самодельные, рваная джинса, клепки, шипы, напульсники… И – тут камера над головой на кране, фонари везде, и – бац! – Цой на сцену выходит. Весь зал: “В-ва-а!”. И он: “Пе-ре-мен требуют наши сердца!”. Вообще было!.. Нам велели газеты жечь, зажигалки. Чуть пожар не случился.

Чащин слушал с изумлением. Даже не решился перебить, заспорить.

Невольно копался в памяти: неужели забыл про такой эпизод их действительно многочисленных поездок…

– Потом сказали, что Соловьев накануне съемок при Цое стал переживать, что массовки нет. Собирался комбинированные дела потом делать… А Цой спрашивает: “Сколько надо?”. Соловьев: “Человек бы пятьдесят, если вот так расставить, то будет ощущение толпы”. Цой ему: “Завтра здесь будет три тысячи пиплов”. А пришло вообще хрен знает сколько. Соловьев охренел… И такой, парни, подъемище был – до сих пор, когда вижу, плакать хочется.

– М-да, повезло вам, – вздохнул Андрей Васильев. – Цоя видели.

– Да не только. С Майком вообще пили даже. Уникальный был человек.

Он нас на рок и благословил вообще-то.

– Ладно, – не выдержал Чащин и тут же поймал испуганный, умоляющий взгляд Димыча. – Давайте репетировать. Половина четвертого.

– Да, надо. – Димыч стал раздавать бумажки с текстами; объяснял: -

Тут сверху аккорды расписаны. Ориентировочные. Конечно, будем менять

– мы ведь группа… Я думаю, начнем с Усамы. Да?

Андреи перебирали листы, предложение Димыча поддерживать не спешили.

Наконец Андрей Тургенев заговорил:

– Хорошая, конечно, песня. Забойная. Только, как бы это… – поднял глаза и тут же опять опустил, – как она с позицией Союза соотносится

– вопрос… У Сергея, я знаю, совсем другой взгляд на проблему исламского терроризма. Однозначно негативный. А у тебя вот… – Он зачитал припев песни:

Усама бен Ладен – смелый человек,

Он всех капиталистов в панику поверг.

Усама бен Ладен – хороший террорист,

Америка бессильна, как выдавленный глист.

– И что? – дернул плечами Димыч.

– Ну, понимаешь, это же получается откровенная пропаганда терроризма. И если альбом будет записан под знаком Союза, то это ему стопроцентно навредит…

– Нет, Андрюх, это бред, извини. Никакой здесь пропаганды.

Антиамериканский, точнее – антикапиталистический смысл, а образ бен

Ладена… – Димыч посмотрел на лист с текстом и, видимо, в чем-то усомнился: – Ладно, эту тему пока отложим. Давайте поработаем с

“Пора сделать выбор”.

Зашелестели листочками, отыскивая эту песню… Чащин вчитался и, зараженный критическим настроем Андрея Тургенева, ляпнул:

– А здесь, кстати, полная поддержка президента.

– В чем, – глухой голос Димыча, – поддержка?

– В отмене выборов губернаторов. У тебя получается, что кого бы ни выбрали – все не те. Ну вот: “Даже если счас хороший, станет он плохим и к народным чаяньям будет совсем глухим”. И можно понять, что ты одобряешь, что нужно не выбирать кого попало, а – назначать.

– Да, кстати, – кивнул Тургенев.

– Да вы что, чуваки?! – Димыч вскочил. – Вы что, серьезно?! А?..