Лёд и пламень - Страница 3

— За что?

— Ты поймешь потом, милая. А сейчас тебе надо спешить. Только ты, ты одна можешь… Вот, возьми.

Ева положила на стол фигурку. Маруся глянула — на белой скатерти лежал серебряный Богомол. В двух шагах от стола возникла переливчатая линза перехода.

— Я буду помогать тебе, Маруся, — Ева смахнула слезу. — Ничего не бойся. Линзы приведут тебя туда куда нужно.

— А моя ящерка?

— Она, увы, уже не сможет помочь тебе. Саламандра нашла свое место и ее энергия влилась в силовое поле.

— Мама…

Маруся сунула Богомола в карман, встала, подошла к Еве. Обняла, заглянула в глаза.

— Но мы еще увидимся?

— Конечно, девочка моя. Конечно. Мы очень скоро встретимся — и уже никогда не расстанемся.

— Честно?

— Обещаю.

— И папа будет с нами?

— Обязательно. И я хочу, чтобы ты знала, — голос Евы задрожал, глаза наполнились слезами, — я очень люблю нашего папу. И тебя. И во имя этой любви…

— Я поняла, — прошептала Маруся.

Она поцеловала маму в мокрую от слез щеку, повернулась и шагнула в линзу…

Арктика,

тем же днем

Через окно портала или линзу, как назвала эти странные мерцающие образования мама, Маруся прошла, даже не заметив этого. Не было ни покалывания кожи, ни вязкого, кисельного сопротивления воздуха. Все случилось мгновенно, точно девочка шагнула в обыкновенную дверь — раз! и она уже не в загадочном Зале Ста Тысяч предметов, а среди сверкающих на солнце бескрайних льдов.

Зажмурившись от их нестерпимого блеска, Маруся некоторое время постояла на месте, дожидаясь, пока глаза не привыкнут к яркому свету. Наконец она, сунув подаренную мамой фигурку в карман, чуть приоткрыла веки и сквозь узкие щелочки огляделась. Под ногами похрустывал снег. Вокруг расстилалась бескрайняя заснеженная равнина, кое-где на ней виднелись ледяные скалы, называемые торосами. Маруся помнила, что такие образуются в Арктике, когда льдины сталкиваются и наползают друг на друга. Один из торосов высился совсем близко, всего в нескольких шагах. Маруся представила, что было бы, если бы линза перехода образовалась на вершине этого ледяного утеса и поежилась.

Арктика… С этим словом в жизни девочки было связано очень многое. Когда Марусе едва исполнилось четыре года, она с отцом побывала в настоящей арктической экспедиции. Память сохранила лишь несколько отрывочных воспоминаний — огромный атомный ледокол «Россия», духовой оркестр в Мурманском порту, друзья и коллеги отца в кают-компании (особенно Марусе запомнился почему-то бородатый улыбчивый полярник Чилингаров), потом автономный модуль терраформирующей станции «Земля-2», какая-то красивая женщина, находившаяся все время рядом с Марусей и…

И все. Дальше в памяти словно образовалось чернильное пятно. Клякса. Неприятная, похожая на жуткое чудовище из морских глубин клякса, скрывающая в себе что-то нехорошее. Маруся как-то пару лет назад попыталась узнать у папы подробности той экспедиции и что за женщина была с ней. Но Андрей Гумилев неожиданно отказал любимой дочери.

— Я не имею желания обсуждать эти давно минувшие события, — твердо сказал он.

Маруся попыталась поканючить — иногда это срабатывало, — но папа оказался непреклонен. Он лишь строго добавил:

— Возможно, когда-нибудь, когда ты станешь совсем взрослой, мы вернемся к этому разговору.

Когда папа говорил вот так, когда в его голосе отчетливо лязгала сталь, просить было бесполезно, Маруся это хорошо знала. Андрей Гумилев, конечно, баловал дочь и разрешал ей слишком многое. Это понимал он, это понимала (и частенько этим пользовалась) сама Маруся, это понимали и все вокруг. Но в отношениях отца и дочери имелась некая незримая граница, пересекать которую Марусе строжайше запрещалось. За этой границей находилась пропавшая мама, арктическая экспедиция и еще несколько тем, которые очень занимали Марусю. Например, загадочный дядя Тёма. Высокий, седой, загорелый человек со шрамом на правой щеке, он двигался с грацией хищника из семейства кошачьих. Молчаливый, спокойный, уверенный в себе, дядя Тёма нравился Марусе, хотя она и видела его всего несколько раз. Но самое главное не это.

Андрей Гумилев, миллиардер и ученый, всегда держал дистанцию в общении с людьми. С подчиненными он был суров и справедлив, с партнерами — жесток и решителен, с прислугой — вежлив, но строг.

И только к одному человеку папа Маруси относился с уважительным почтением, только одного человека он всегда выходил встречать и провожать. Это и был Артем Владимирович Новиков, а для Маруси — дядя Тёма. Но когда девочка спросила отца, что их связывает, Андрей Гумилев, не глядя на дочь, отчеканил:

— Этого тебе знать не следует. Просто запомни — если бы не дядя Тёма, не было бы и тебя. Все, ступай.

…Съехавший с вершины тороса пласт подтаявшего снега отвлек Марусю от воспоминаний. Она еще раз огляделась, уже не щуря привыкшие к свету глаза. Рядом парила в воздухе линза перехода. В сизой дымке, закрывающей горизонт, угадывались очертания далеких гор. Было тепло — солнце припекало так, словно это не Арктика, а какое-нибудь Подмосковье.

— Надо идти, — сказала вслух Маруся.

В самом деле, пока светло, пока тепло и не очень хочется есть — надо идти. Жалко, что рядом нет верного Уфа, добродушного, смешного двухметрового чебурашки, оказавшегося самым надежным другом Маруси. За те семьдесят два часа, что они провели вместе, пробираясь сквозь тайгу, ёхху научил Марусю очень многому. Это были не знания в прямом смысле этого слова, не логарифмы и не теоремы. Уф просто на собственном примере показал Марусе, что такое настоящие, реальные человеческие отношения. Что такое дружба, что такое ненависть. И как можно отдать за друга жизнь, не задумываясь об этом.

Но у рыжего ёхху оказался свой путь, и Маруся искренне желала ему счастья. Впрочем, с кроликом, подаренным Уфу на прощание, у него наверняка все сложится хорошо, по крайней мере, в семейной жизни.

Маруся улыбнулась и зашагала к далеким горам. Раз там земля, значит, могут быть и люди. Мама сказала, что бояться ничего не надо. Маруся верила ей. Потому что если не верить собственной матери — то кому тогда?

Обогнув торос, Маруся заметила в стороне какое-то странное сооружение явно искусственного происхождения. Это было похоже на антенну или мачту — решетчатая металлическая конструкция возвышалась над глыбами льда, а на ее вершине лениво помахивал лопастями большой пропеллер.

«Да это же ветряной двигатель», — догадалась Маруся. Она видела подобные в Казахстане, когда ездила туда с папой два года назад. В степях под Семипалатинском стояли тысячи ветряков, снабжавших электричеством добрую половину казахстанских городов. Правда, там ветряные двигатели были огромными и высились в сотнях метров над землей. Ветряк, замеченный Марусей во льдах, можно было назвать их сынишкой, маленьким, неказистым отпрыском.

Но в любом случае его сделали люди, и Маруся, изменив направление, пошла в сторону ажурной мачты. По мере приближения она разглядела у ее подножия утонувшую в сугробах избушку или, скорее, хижину, сложенную из дикого камня. Низкая крыша, крохотное оконце, занесенная снегом дверь. Приблизившись, девочка увидела на снегу оплывшие отпечатки звериных лап, огромные, под стать отпечаткам Уфа.

Снег у двери слежался, сверху его покрывала ледяная корочка наста и Маруся потратила немало усилий, чтобы освободить вход в хижину. Наконец, тяжело дыша и дуя на покрасневшие пальцы — лопаты у нее не было и пришлось разгребать сугроб руками — Маруся добралась до двери и толкнула ее. Девочка помнила, что в подобных жилищах двери обычно открываются вовнутрь. Уф говорил, что это своеобразная защита от медведей — они не умеют толкать, наоборот, гребут к себе. Кроме того, если дом занесет снегом, вот как здесь, люди всегда смогут открыть дверь и прокопать выход наружу.