Лава - Страница 3
- Максим! Может быть мы не правы, вмешиваясь в жизнь чужого народа, чужой планеты? - неожиданно спросила она. Вид у нее был такой серьезный, как перед экзаменом. - Как мы можем знать, что для них хорошо, а что плохо?
Я подсел к ней в кресло, заглянул в глаза: в самой глубине их застыла тревожная грусть. Странно, почему она заговорила об этом именно сейчас? Я положил ладонь на ее горячее колено и голосом школьного наставника-гуру нравоучительно произнес:
- Во-первых, мы не вмешиваемся ни в чью жизнь. Мы здесь по приглашению и воле этого народа: я - как представитель Охранных Систем Общества Земли, а ты... ты - как моя жена и верный товарищ! Разве помогать людям строить новую жизнь так уж плохо? И потом, народ Гивеи совсем не чужой для нас! В наших жилах течет та же кровь, у нас общая история, у нас одна родина - Земля! Не стоит забывать об этом.
- Ты говоришь сейчас, как агитаторы из местного революционного комитета! - нахмурилась Юли. - Мне иногда кажется, что они сами не верят в то, о чем говорят. Ты не задумывался над тем, что слова здесь все чаще начинают подменять действительность? Ты не замечаешь этого? Все вокруг о чем-то спорят, что-то доказывают друг другу, строят какие-то планы на будущее, но совершенно никто ничего не делает для претворения этих планов в жизнь! От этого теряется восприимчивость к действительности и остается только восприимчивость к словам. Разве я не права? - Она испытующе посмотрела на меня.
Я нежно погладил ее колено.
- Тебе плохо здесь? Ты скучаешь по дому? Да?
- Нет, что ты! Мне здесь очень нравится!
Юли попыталась изобразить на лице оживление, но в глазах ее осталась все та же грусть.
- Скажи мне правду, Юли! Я все пойму.
- Да нет же, Максим! Все хорошо!
Она погладила меня по щеке.
- Просто я сама не пойму что со мной происходит. Это где-то внутри меня, - она приложила руку к груди около сердца, - и это как-то непонятно и тревожно...
Юли замолчала, глядя в окно, полузакрытое жалюзи. Проникавший сквозь них красный свет висел в воздухе широкими невесомыми полосами. Дальние предметы комнаты тонули в угольно-черной тени. Неожиданная мысль пришла мне в голову.
- Может быть это?.. - Я вопросительно посмотрел ей в глаза. Она поняла, улыбнулась немного снисходительно.
- Глупенький! Нет, это совсем не то, о чем ты подумал. Все гораздо сложнее. Не беспокойся об этом.
Я выпрямился, откинулся на спинку кресла.
- А почему я должен беспокоиться? Я был бы этому только рад!
Несколько секунд она пристально смотрела мне в глаза. Потом улыбнулась: нежно и устало.
- Какой ты у меня все-таки хороший... Очень!
Я отнес ее на постель, по пути целуя и наслаждаясь ароматом ее волос. Полы розового в полоску купального халата на ней развивались в потоках воздуха, гонимого вентилятором.
- Опусти штору! - попросила она, откинув волосы на подушку.
Да, правда, я тоже никак не могу привыкнуть к этому свету. Я закрыл жалюзи и вернулся к ней. Сел рядом на край дивана. Она лежала, слегка повернув голову на бок, и смотрела на меня из-под полу прикрытых век: задумчиво и немного грустно. Кожа ее была почти медной, а тени на лице глубокими и черными, такими же, как волосы. Юли слегка приподняла левую руку, протянула ее ко мне. Я взял ее горячие пальцы, осторожно поцеловал их. Она улыбнулась, откинулась на спину. Глаза ее сделались глубокими и призывными, в этом красном свете, казалось, горящими.
Я осторожно распахнул полы ее халата и склонился над ней, чувствуя соприкосновение наших горячих тел, неотрывно глядя ей в глаза. Я, словно, тонул в них, ощущая легкое головокружение. Она не улыбалась. Глаза ее оставались сосредоточенными и внимательными, словно она исполняла какой-то торжественный обряд. Но это длилось минуту, не больше. Затем их затянула туманная завеса, и веки ее сомкнулись, как только губы наши слились в долгом сладостном поцелуе. Тонкие ноздри ее тревожно и часто затрепетали. Влажная, горячая тропическая ночь медленно истекала из нее, поглощая меня, заставляя дрожать во мне каждый нерв...
Мы лежали, обнявшись, в полнейшей тишине, чувствуя биенье сердец друг друга.
- Знаешь, о чем я подумала, Максим? - ее тихий шепот защекотал теплом мою щеку.
- О чем?
- Как хорошо было бы укрыться на каком-нибудь острове, где нас никто не найдет. Чтобы кругом было море - прозрачное, синее-синее и теплое!.. Чтобы был лес, и на деревьях росли цветы, и в лесу пели птицы... И чтобы тебе не нужно было уходить каждое утро... Мы жили бы там вдвоем - только ты и я - и никого больше бы не было...
Она положила теплую ладонь мне на грудь. В темноте не было видно ее глаз, но я чувствовал, что она смотрит на меня. Я крепче обнял ее за плечи, прижимая к себе.
- Разве сейчас мы с тобой не вдвоем, малыш? Только ты и я?
- Да, но это только с утра, а потом ты опять уйдешь, и я останусь одна... совсем одна в этом чужом городе!
- Может быть, отправить тебя в столицу? - осторожно предложил я, заранее зная, что это не выход.
- А разве там лучше? - грусть прозвучала в ее голосе.
- Наверное, тебе не стоило улетать с Земли...
Она быстро прикрыла пальцами мои губы, шепнула:
- Замолчи! Я вовсе не жалуюсь, не жалуюсь! Просто я так долго ждала тебя, что эти расставания по утрам становятся для меня невыносимыми. Я скоро, наверное, сойду с ума от них! Провожать тебя каждое утро, и думать о том, что ты можешь не вернуться... Это ужасно!
- Я понимаю.
- Нет! Ты не можешь этого понять! Это надо пережить самому. Ты не можешь знать, сколько ночей еще там, на Земле, я лежала вот так же: одна, глядя в черную пустоту пред собой, и ждала, ждала, ждала!.. - Голос ее стал громче и задрожал. Почувствовав это, она замолчала. Справившись с волнением, продолжала: - Я не знала, чего я жду. Весь мир казался мне потерянным... Ты можешь себе представить такое - черная пустота вокруг и ничего больше? Ни лучика надежды!
Она снова вздрогнула.
- Это страшно, Максим! Очень страшно! Я боюсь снова пережить это... Я, наверное, не смогу снова пережить это! Никогда! - Она тихо всхлипнула.
- Ну, ну, Юленька! Не надо! Слышишь! - Я сильнее прижал ее к себе, нежно гладя по волосам. - Успокойся.
Да, она права. Ей здесь действительно плохо и неуютно. Два года назад ни я, ни она об этом не думали... вернее, она была уверена, что справится. А теперь, с каждым днем ее борьба с собой становится все ожесточеннее и безысходнее. И мне самому тяжело видеть, как она страдает, но постоянно быть рядом с ней я тоже не могу. Обстановка в городе крайне тяжелая. Да, что там, в городе, по всей планете такая обстановка! Народной революции шестой год, а положение не стабилизируется, а наоборот, даже ухудшается. Улетая с Земли по призыву Всеобщего Народного Совета в помощь народной революции Гивеи, я и не подозревал, каким здесь все окажется сложным и непонятным.
Вообще, с Земли все выглядело гораздо проще и яснее, без оттенков и полутонов. Было понятно одно - здесь, на Гивее, народ, решивший строить новую жизнь, новое справедливое общество, и мы обязаны помочь ему в этом. Борьба за новое была беспощадна и жестока - революция должна быть жестока к своим врагам, так учили свой народ революционные вожди... Но кто был врагом революции? Этого до сих пор я не мог понять. Я постоянно слышал это слово: с трибун, с экранов, по радио. Взъерошенные ораторы в рабочих блузах и с яростным блеском в глазах, отовсюду призывали к бдительности, требовали выявления скрытых врагов революции и передачи их беспощадному суду народа. Они говорили всегда одно и тоже: враги сопротивляются победоносному шествию революции по планете; саботируют решения Народного совета; срывают бесперебойное снабжение населения Гивеи продуктами; вносят неразбериху и панику в общество... Но кто конкретно был виновен во всем этом, ни один из ораторов никогда не говорил. Поэтому среди людей, подобно болезненной язве, стала нагнаивать подозрительность, рождая всевозможные слухи и домыслы.