Лава - Страница 18

Воспоминания о Земле вызвали в душе щемящую печаль. В это время зверь, видимо почувствовавший неладное, стремительно рванулся в сторону. Пуля, выпущенная мною, настигла его уже в кустах. Звук выстрела разнесся по горам многоголосым эхо, подняв с деревьев стаи перепуганных птиц. Я подошел к убитому зверю, рассматривая свою добычу. Тонкая струйка крови стекала по его морде прямо на камни.

Когда я спустился к озеру, Юли только выходила из озера- освеженная и довольная. Крупные капли воды стекали по ее гладкой, упругой коже, тянулись тонкими ручейками по груди, животу и бедрам. Она остановилась у самой кромки воды, встряхивая мокрыми волосами, собрала их набок, отжимая. Я стоял невдалеке, любуясь изумительно-прекрасны-ми и совершенными линиями ее тела, снова и снова рождавшими во мне непреодолимое, почти животное, желание близости с ней. С трудом, пересилив себя, я показал ей свою добычу. Осторожно ступая по камням босыми ногами, она подошла ко мне, и присела на корточки, разглядывая убитого зверя.

- Какой он хороший! И ты убил его?! - Юли с укором посмотрела на меня.

- Но ты же сама хотела есть!

- Да... - замялась она. - Но он такой симпатичный... Мне жалко есть его, Максим!

Она выпрямилась, с сомнением посмотрела на меня.

- А он съедобный?

Я пожал плечами.

- Обычное мясо, как и любое другое. Сейчас попробуем. Другого у нас все равно ничего нет. Вот когда мы с тобой доберемся до столицы, тогда будем есть нормальную пищу, а пока придется довольствоваться этим.

На минуту я задумался. Чтобы съесть этого зверя, нам необходимо было снять с него шкуру и разделать тушу, а ножа у меня не было. Я взглянул на Юли. На руке у нее в жарких лучах солнца горел широкий металлический браслет. Можно было попробовать заточить его край о камни, и тогда у меня появится хоть какое-то подручное приспособление.

- Придется пожертвовать твоим украшением!

Я осторожно снял с руки жены браслет, в глубине души чувствуя себя первобытным охотником, которому приходилось пользоваться каменным топором и костяным ножом для добычи пищи. Сказал Юли:

- Пока я буду заниматься нашим обедом, сходи, пожалуйста, в лес и набери хвороста для костра.

Она не стала возражать. Обулась и, не надевая платья (бояться любопытных глаз здесь было нечего), направилась к ближайшим деревьям. Я проводил ее взглядом, немного завидуя ей: сейчас я тоже с удовольствием сбросил бы с себя одежду и побродил бы по лесу, подставляя тело свежему ветру и солнцу. Но на мне лежала обязанность, как на настоящем первобытном мужчине, прежде всего, накормить свою жену. Поэтому я принялся затачивать свой самодельный нож.

На берегу лесного озера мы провели целый день. Я хотел идти дальше, как только мы подкрепились и немного отдохнули, но Юли уговорила меня остаться здесь до утра. Ей очень понравилось это место, и я уступил ее просьбе. Действительно, величавое спокойствие леса, наполненного радостным гомоном птиц, шумом ветра и легким плеском воды о прибрежные камни, успокаивало и расслабляло, рождая в душе волнующие, романтические чувства. Пожалуй, впервые за два года нашего пребывания на Гивее, мы, наконец, смогли остаться вдвоем на природе, забыть на время о войне, разрухе, голоде и страданиях, мысли о которых тяжелым каждодневным грузом тяготили нас обоих с тех пор, как мы оказались на этой планете. Сейчас всего этого, казалось, не существовало. Здесь, в первозданной лесной глуши, нас окружали умиротворенность и спокойствие. Мы любили друг друга прямо на мягкой траве, под ветвями душистого кустарника, и над нами, в высоком ночном небе, плыли вечные и безучастные звезды, завораживая и маня с собой в неведомые глубины. Это было поистине божественно! Никогда раньше Юли не была так необузданно ненасытна в любви, как в эту ночь. Ее сладостные стоны и вздохи разносились над спокойной гладью озера, будоража ночную тишину. Лишь под утро, обессиленные и счастливые, мы уснули в объятии густых трав.

На второй день нашего пути плоское нагорье, поросшее редколесьем, сменилось густыми зарослями, почти джунглями, и идти стало значительно труднее. Душные испарения стелились над землей, не в силах подняться выше, сквозь густые кроны деревьев. Лианы спускались с их ветвей, путались в колючем кустарнике.

К полудню мы совершенно выбились из сил, изодрав одежду и исцарапав в кровь руки и ноги. Юли была на грани отчаяния. Сделав привал, мы присели отдохнуть на ствол поваленного дерева. Она молчала, но ее мысли без труда можно было прочитать по глазам: ничего себе приятная прогулка! Я прекрасно понимал ее, но не мог ничего поделать, ведь другого пути не было.

Воздух здесь стал почему-то тяжелее и удушливее, и это насторожило меня. Оставив, Юли отдыхать на стволе дерева, я пошел вперед разведать дорогу. С трудом, продравшись сквозь густой кустарник, я увидел, что лес отступает вглубь, а прямо передо мной разворачивается пустое пространство, поросшее какой-то растительностью грязно-бурого цвета. Это очень напоминало обширную лесную поляну, уходившую вправо, а противоположная кромка леса была от меня в шагах пятидесяти. Над поляной стелилось зыбкое марево, - душные испарения поднимались в небо, колыхаясь на солнце. Вдруг до меня дошел очевидный факт: это же самое настоящее болото, а вовсе не поляна! И, похоже, нам с Юли не удастся преодолеть его в этом месте. Это неожиданное открытие еще больше расстроило меня.

Я вернулся к жене. Она устало посмотрела на меня. Спросила:

- Ну что?

- Там болото! - Я сел рядом с ней на дерево.

- Болото? Как же теперь быть?

В ее голосе не было ни сожаления, ни отчаяния - только усталое безразличие.

- Попробуем перейти на другую сторону... Кажется, я видел там тропу...

- В болоте? - Юли с сомнением посмотрела на меня.

Действительно, она права, и положение наше, прямо скажем, незавидное. Сейчас я совершенно не знал, что делать дальше. Усталость охватила меня. Я опустился прямо на землю подле ног жены, положил голову ей на колени, и закрыл глаза. Помедлив, она нежно погладила меня по волосам. Несмотря ни на что, это ее нежное прикосновение доставило мне несказанное блаженство. Вдруг она тихо позвала меня:

- Максим!

Тревога, прозвучавшая в ее голосе, заставила меня открыть глаза. Солнечные лучи падали сверху, затемняя ее лицо, склоненное надо мной. Не произнося больше ни слова, она указала взглядом куда-то в сторону. Я удивленно поднял голову, посмотрел в указанном направлении, но сначала ничего не увидел, ослепленный солнцем. Лишь приглядевшись, различил в шагах двадцати от нас со стороны болота неподвижную фигуру человека в кустах среди низкорослых деревьев. Я тут же выпрямился, пристально вглядываясь в незнакомца.

Он неподвижно стоял в тени низких крон, наполовину скрытый густым кустарником, и, казалось, столь же пристально изучал нас. Мне была видна только его голова и часть груди. Одет он был в сильно выгоревшую холщовую рубаху. Через правое плечо его перекинут широкий кожаный ремень от карабина или ружья. Голова его была не покрыта. Упавший сквозь листву солнечный луч на мгновение осветил лицо незнакомца, и я сумел рассмотреть отдельные его черты: глубоко посаженные черные глаза под густыми нависающими бровями, выступающие скулы, густую седую бороду, скрывавшую нижнюю часть лица, и длинный рубец шрама, обезобразивший правую щеку. На вид человеку было лет шестьдесят, что по здешним меркам считалось почтенным возрастом.

Пока я раздумывал над всем этим, незнакомец сделал какое-то неуловимое движение и неожиданно исчез среди листвы деревьев. Я порывисто вскочил на ноги. Юли тоже быстро поднялась, в нерешительности поглядывая на меня. Несколько секунд я соображал, как нам поступить. Потом решительно взял ее за руку.

- Пошли!

- Куда? - удивилась она.

- За ним! Он наверняка знает дорогу и сможет вывести нас из болота.

- А если он не захочет? - уже на ходу спросила Юли, спотыкаясь о торчавшие из земли корни.