Лапушка (СИ) - Страница 6

— Он заряжен и снят с предохранителя. Стреляй. Если тебе штамп в паспорте важнее человека.

Пистолет тяжёлый, холодный и неудобный. Я не волнуюсь. Чем бешенее Демидов, тем я почему-то спокойнее. Поднимаю пистолет и чувствую, что не смогу удержать его на вытянутой руке. Подпираю правую руку левой: так удобнее. Демидов вдруг улыбается — светло, открыто, юно. Только сейчас я замечаю, что у него мокрое лицо.

— Не выпустишь?

— Нет. Чтоб уйти, ты должна меня убить, — он сдувает кудрявую прядь с глаз.

Я отшвыриваю пистолет и наступаю на Демидова, толкая к дивану. Запрыгиваю сверху и приникаю к его горячим губам, вжимаюсь в его твёрдое тело…

На самом деле — нет. Я нажимаю на спусковой крючок и вижу, как рассвет позади него распадается на тысячи осколков. Слышу невыносимый грохот и долгое эхо выстрела, мечущееся между старыми панельными домами.

Вот теперь я аккуратно кладу оружие на пол и ухожу. Демидов задумчиво смотрит на осколки солнца у его ног. Наверное, прикидывает, поместятся ли они в пылесос.

Глава 5

Я тогда к Лиле поехала, больше не к кому было. Она жила с мужчиной, он работал то ли сценаристом, то ли режиссёром в драмтеатре. Игорь не обрадовался, но мне нужно было лишь несколько дней перекантоваться до общаги, и Лиля его уговорила. Поставили раскладушку в кабинете. Я была очень им благодарна.

Лиля меня вытаскивала. Своей болтовнёй и шутками, пельменями и блинами, добротой и чуткостью. Я, конечно, в шоке ещё находилась. Она выслушивала мои бессвязные рассказы о Демидове, пока Игорь работал ночами в кабинете. На рассвете я занимала раскладушку, а они уходили в спальню. Спали допоздна — весь режим сбился. Но я постепенно приходила в себя, трезвела и погружалась в реальность окружающего мира. Предыдущие полгода казались мне сном.

Лиля задумала отпраздновать моё восемнадцатилетие, пригласив гостей. Она любила гостей в доме и шумные весёлые праздники. Я согласилась, почему бы и нет? Сердце поднывало, когда я вспоминала наши с Юрой планы на этот день, но прошлое стремительно таяло за моей спиной. Главное — не оборачиваться. Всем известно, что случается с обернувшимися.

В те дни Юра часто звонил Игорю и справлялся о моём самочувствии, но мне об этом не говорили. А я изо всех сил удерживалась, чтобы самой ему не позвонить. Два раза всё-таки звонила и молчала, слушая, как первое требовательное «Да?!» переходит в тихое «Я слушаю вас, говорите». А что тут скажешь? Ты разбил мне сердце? Вместо своей любимой сделал своей любовницей.

Я пригласила Анну и Ленку-пенку, которую привезли два охранника. У Ленки были внушительные камни в ушах и не менее внушительный живот — она носила наследника того бритого мужика, с наколками на пальцах. Лиля пригласила свою младшую сестру Ольгу, школьницу, а Игорь — приятеля Сашу, который обещал поиграть нам на гитаре.

Стол накрыли в гостиной — не самый щедрый, но мы с Лилей постарались. Фаршированные перцы, селёдка под шубой, холодец сварили. Девочкам — шампанское и лимонад, мужчинам — водку. Я была тронута до слёз, когда гости задарили меня цветами и подарками. Вообще-то я начала плакать ещё утром, когда разговаривала с мамой и папой по телефону…

Саша действительно устроил на коленях гитару, когда мы утолили первый голод. Прошёлся по струнам и заметил:

— Вечно, Игорёша, у тебя гитара расстроена.

И заиграл. «В тот вечер я не пил, не пел, я на неё вовсю глядел, как смотрят дети, как смотрят дети». У меня дух захватило от восторга. Я с детства обожала Высоцкого и знала наизусть все его песни — папа постарался. Саша пел одну песню за другой, а я подпевала одними губами, чтобы не мешать его сильному голосу, от которого всё внутри замирало.

Девочки смотрели на певца блестящими глазами и горячо аплодировали после каждой песни. Саша шутливо кланялся и опрокидывал в рот стопку водки, закусывая солёными грибочками. «А я кружу напропалую с самой ветреной из женщин, а я давно искал такую, и не больше, и не меньше». Смеющиеся карие глаза не отрывались от меня. Аристократичное лицо с тонким, чуть горбатым, носом казалось вырезанным из слоновой кости — такие правильные черты. Его глубокий вибрирующий баритон что-то цеплял внутри. Может быть, душу? Я его спрашивала: «А эту знаете, а давайте вот эту!» — и он мгновенно начинал играть. Я обратила внимание на руки, сжимающие медиатор, — ухоженные длинные пальцы.

Мне понравился этот красивый мужчина с приятными манерами.

Он перешёл на Розенбаума: «Ах, мама, мама, ты ж мой адвокат! Любовь не бросишь мордой в снег апрельский!» Когда он пел громко — всей грудью — мне казалось, что стёкла начинали дребезжать. Невероятно сильный голос. Раньше я не слышала такого пения — чтобы живьём и настолько близко.

Лиля убрала грязные тарелки и накрыла стол к чаю. Выключила яркую люстру и расставила повсюду зажжённые свечи — стало совсем тепло и по-домашнему. За тортом я спросила Сашу, перекрывая болтовню девчонок:

— Вы так хорошо поёте. Вы, наверное, с Игорем в театре работаете?

Игорь захохотал:

— А я б его взял! Душевно поёт, правда?

Все закивали, а Саша снова взял гитару и щедро повысил градус душевности: «На дальней станции сойду, трава по пояс». Слёзы закипали от его пения. Казалось невероятным, что человеческое горло способно издавать такие звуки — он брал высокие ноты, а я хваталась за сердце. «Призрачно всё в этом мире бушующем». Старые песни из моего детства как будто затягивали дыры в моей душе.

— Однажды на спор он спел четыреста песен, — сообщил Игорь в час ночи. — Так что, милые, кому надо домой, не ждите, пока Сашка закончит, потому что он никогда не закончит, если у него есть слушатели.

Саша весело засмеялся и отложил гитару. Смягчённые, тронутые, Анна и Ленка попрощались с нами, перецеловались и уехали домой с охранниками. Мелкую Ольгу загнали в спальню, а мы вчетвером остались сидеть в гостиной, освещённой мерцающими свечами, и пили что-то крепкое и сладкое. Много смеялись и болтали обо всём подряд. Мне хотелось, чтобы эта ночь не кончалась. «Покроется небо пылинками звёзд, и выгнутся ветви упруго». Зевающие Игорь и Лиля ушли спать, а Саша сказал:

— Ирина, вы, наверное, тоже устали. Поздно уже, я поеду домой.

— А вы можете ещё немного попеть? — Я знала, что если он сейчас уйдёт, то я не засну до утра. От того, что у меня не вышло так — «мы вечная нежность друг друга». — Или вас дома ждут? — спохватилась вдруг.

— Нет, меня никто не ждёт, и я с удовольствием спою для вас ещё несколько песен. Пойдёмте в кабинет, там у Игоря неплохой инструмент.

Мы устроились у пианино. Саша открыл крышку и пробежался по клавишам — это выглядело как в кино. Там, где я выросла, я не встречала людей, умеющих играть на пианино. Его пальцы порхали, рождая музыку, и он запел романс, который раньше я слышала только в женском исполнении:

Ты словно бабочка к огню

Стремилась так неодолимо

В Любовь — волшебную страну,

Где назовут тебя любимой…

И тут я заплакала. Так, как никогда в своей жизни не плакала. Горькие, очистительные слёзы, смывающие всё грязное, грубое, уродливое, неправильное, лживое. Приносящие облегчение и успокоение, и веру в будущее, и надежду на то, что счастье возможно и для меня тоже. Я промочила рубашку Саши, а он утешающе гладил меня по волосам:

— Ирочка, всё перемелется. Всё проходит — пройдёт и это.

— Спойте ещё, пожалуйста, — попросила я сквозь рыдания. — Можно, я буду сидеть и плакать? Мне нужно…

— Конечно. Я буду петь столько, сколько вам нужно. Плачьте.

И он пел. А внутри меня рушились замки и вырастали сады. Господи боже мой, как он пел в ту ночь! Блатные песни, бардовские, русские романсы, советскую эстраду — он наполнил меня своим голосом доверху. К исходу ночи я перестала плакать и пела вместе с ним, будто повторяя слова молитвы: «Навстречу судьбе, не гадая, в ад, или в рай». Это была длинная волшебная ночь — ночь, когда мне исполнилось восемнадцать.

Утром Саша низко склонился, целуя мою руку, и спросил: