Ланселот - Страница 43

— Звучит заманчиво.

— А если так, то почему у меня такое мерзкое настроение? Я всегда был человеком с огромной, чудовищной жаждой любви и жизни. Ланс, вы понимаете, о чем я?

— Да-

— Я знаю, у нас с Фрэнсис все может снова наладиться.

— Конечно, может.

— Нет, вы честно скажите.

— Ну, это возможно.

— И все равно будет хорошо, даже если…

— Да-

— У меня мерзкое состояние, но нам с ней снова может быть хорошо. Как вы считаете?

— Думаю, и может, и будет, почему нет?

— Фрэнсис знает меня, как ни одна другая женщина.

— Конечно!

— Нам всегда было хорошо вместе.

— Это же здорово!

— И у нас снова может все получиться.

— Ясное дело!

— Я бы что-нибудь сделал, какую-нибудь придумал историю о том, как умирает вильдебиста — это антилопа гну по-южно-африкански — и вместе с ней гибнет любовь, а потом наступает возрождение, все зеленеет, зеленеет, и эта чертова расползающаяся Сахара отступает. Вы меня понимаете?

— Да.

— Пустыня не только реальная, но и Сахара души тоже.

— Да, но сейчас вам следует подумать об отъезде.

— Я уезжаю. Пойду с остальными переговорю.

— При чем здесь остальные? — пробормотал я, чувствуя, как у меня тревожно перехватывает горло.

— Попрощаюсь. Они все равно, хоть тресни, не поедут. Знаете, чем они сейчас заняты?

— Нет.

— Рейни переносит в бельведер бутерброды и шампанское. Они собираются устроить вечеринку под лозунгом «Прощай кино, здравствуй, Мари».

Наверное, у меня был непонимающий вид, потому что он пояснил:

— Прощай, ураган киношный, здравствуй, настоящий.

— Там же запросто может убить. Слишком много стекла.

— Попробуйте объясните им.

— Я поговорю с Марго.

— Кстати, я подумал-подумал — может, вы с нею за меня и попрощаетесь. Что до остальных, я буду только рад, если Мари сдует их в реку. Знаете, что делают эти придурки?

— Нет.

— Раскладывают подушки и таскают в бельведер анисовку и текилу. Вечеринка у них!

— Я понял.

Мерлин наградил меня долгим крепким рукопожатием и столь же долгим прямым и открытым взглядом, который слегка омрачала затаенная двусмысленность. Слишком он погряз в кино.

— Люси, запрыгивай в свой «порше» и марш в школу. У тебя на все про все тридцать минут.

— Папаааа! — музыкально пропела она, точно воспроизводя коронную интонацию Рейни.

— Ты слышала, что я сказал.

— Я хочу остаться с Рейни на время урагана.

— Черт побери, нет. Собирайся.

Люси уставилась на меня с изумленным видом. Все смотрели на меня так, словно я был полумифическим предком, который сошел с портрета и принялся распоряжаться. От удивления все подчинялись.

— Что это на папу нашло? — услышал я чуть позже, когда Люси задала этот вопрос Сьюллен, загружавшей плимут Элджина своими жестянками из-под конфет.

— Мистер Ланс знает, что делает, девочка, — обыденно ответила Сьюллен, успокоенная тем, что кто-то наконец взял на себя обязанность принимать решения.

— Что за спешка, папа? — осведомилась Люси, опять подражая Рейни.

— Ну, во-первых, ты должна быть в школе. Я только что разговаривал с миссис Даво. Младшеклассники очень нервничают, хотя ураган вас заденет всего лишь краем. Миссис Даво считает, что ты можешь успокоить их. Она говорит, что ты обладаешь задатками лидера. Иначе не вступишь в студенческий союз, половины голосов не наберешь, ведь старшие уже вернулись. (Я действительно разговаривал с миссис Даво, и она сказала что-то в этом роде).

Впрочем, я знал, что с ней все ясно. Выбор, конечно, трудный — на одной чаше весов Рейни, Трой и ураган, зато на другой — избрание в элитное студенческое общество. Ясно, что амбиции перевесят и без моего нажима.

— К тому же Рейни никуда не уезжает. Она поживет здесь еще немножко.

В каком-то смысле это соответствовало действительности.

— Ладно, папа. Сказать по правде, я слегка побаиваюсь.

— Ну, вот и хорошо. И отправляйся.

— О’кей.

Она положила руки мне на плечи и отстранилась, склонив голову набок, как эта чертова Рейни. Что поделаешь — кинематограф.

— Папа, я люблю тебя.

— Я тебя тоже люблю.

Ветер усиливался. Он уже не утихал между порывами. Я вышел на галерею, закрыл ставни и задвинул тяжелые засовы. Они закрывались снаружи.

Затем в коридоре я встретил Рейни, которая шла в бельведер с подносом в руках.

— Что с вами, Ланс?

— Вы о чем?

— Вы ужасно выглядите.

— Я устал.

— Держите. Выпьете — полегчает.

— Спасибо, не надо.

— Тогда попробуйте вот это. Одну примите сейчас, другую позже. — Она протянула мне две капсулы. — Это лучшее успокоительное. Расслабляет и дает еще этакую эйфорию. Сохраняется абсолютно чистая голова, так что свободно можешь соображать, даже работать. Хочешь — ложишься спать, не хочешь — не ложишься. Становишься самим собой.

— Очень хорошо. — Я внимательно посмотрел на нее.

Мне и правда надо было что-то принять. Из живота по всему телу шли холод и онемение. Чего я и впрямь хотел, так это выпить.

Она опустила поднос и налила мне воды. Я проглотил обе капсулы.

— Увидимся позже? — она снова посмотрела на меня.

— Очень хорошо.

И она двинулась к лестнице на крышу.

— Я не советую вам долго там оставаться, Рейни. Предсказывают ветер больше ста миль в час. Стекла могут не выдержать.

— А мы и не будем. Полюбуемся только небом, тучами и молниями. Вы когда-нибудь видели такое небо? Поднимайтесь к нам.

— Чуть позже. А, да, попросите Марго, чтобы спустилась. Мне надо поговорить с ней.

Марго спустилась. Она была на каблуках, стояла в темном коридоре передо мной вполоборота, сложив руки на груди.

— Марго, ты согласна уехать со мной прямо сейчас? Мы можем отправиться куда хочешь, в любое место.

— Нет.

— Тогда, может, придешь ко мне, проведем ночь вместе?

— Нет.

— Ты уверена?

— Уверена.

— Как это надо понимать?

— Я правда люблю тебя, Ланс.

— Но…

— И никаких «но». Я люблю тебя так же, как любила я та, прежняя. Но во мне есть и другое, новое. Человеку свойственно расти.

— Вот пусть и любит меня та — ты прежняя.

— Что я могу сделать? — Она пожала плечами. Не очень-то внимательно она меня слушала. Стояла, слегка набычившись, словно прислушивалась к новым обертонам бури. — Сердцу не прикажешь.

Она втянула щеки и вскинула голову. За ревом ветра я не мог услышать, но понял, что она щелкает языком по нёбу — «ток-ток-ток».

Внутри у меня что-то происходило. Включилось, заработало, и я понял, что это начало действовать лекарство, пришпоривая мое тело.

Она повернулась лицом ко мне и уперлась руками в бедра. Одну HOiy выставила вперед и чуть вывернула. Лицо строгое, ненакрашенное — скандинавское. Господи прости, она уже Нора Хелмер из «Кукольного дома».

— Что ты собираешься делать, Марго? — будто сквозь сон поинтересовался я.

— Что я собираюсь делать? Ток-ток-ток.Я могу сказать, чего я не собираюсь. Не собираюсь сидеть здесь год за годом, полируя мебель и наблюдая за цветущими камелиями. И ты это понимаешь.

— Ну. Тогда давай переедем в… а, в Виргинию.

— В Виргинию? — Ее лицо повернулось на два градуса ко мне.

— Не знаю, почему я сказал в Виргинию, — чуть призадумался я, ощущая в голове странную и не лишенную приятности пустоту. — Можно не в Виргинию, а куда-нибудь еще.

— Нет, извини, милый. — Она обняла меня и рассеянно поцеловала. И я ощутил, как приподнята у нее диафрагма. Она по-особому дышит. Она — Нора.

Транквилизатор действовал. Я все больше начинал видеть себя со стороны. Этого я от таблеток и ждал: небольшого зазорчика между мной и болью. Я понимал, что сказала Марго, но не мог этого вынести. А как можно жить с тем, чего нельзя вынести? Как можно чувствовать себя комфортно с клинком в брюхе? Я не надеялся ни избавить себя от боли, ни даже ослабить ее. Хотел одного — зазорчика, чтобы жить было можно, как алкоголик живет с тем, что он алкоголик, а вор с тем, что он вор. Без проблем! Как я им обоим завидовал! Но жить вот так, насаженным на острие боли, как таракан на булавку? Капсулы сделали свое дело: до их приема я был частью боли и не мог от нее избавиться. Теперь у меня был зазорчик. Боль никуда не делась, нет, зато я чуть-чуть от нее отъехал. Она стала проблемой вполне решаемой. Гм, что мы будем делать с болью? Вдруг от нее можно как-нибудь избавиться? Ну-ка, ну-ка…