Ламбада, или Все для победы - Страница 9

После довольно обеспеченной жизни семья перешла на хлеб и воду. Матери троих детей пришлось устроиться уборщицей на минимальный оклад - слава богу, рабочих рук в стране не хватало. Соседи, друзья и родственники почему-то сразу отвернулись. Потом пришлось освободить ведомственную пятикомнатную квартиру. Комната в общежитии - и то много для семьи антиобщественного элемента.

Законы СССР в то время соблюдались как никогда строго. За два месяца до окончания допустимого срока тунеядства отца в официальном порядке вежливо предупредили о недопустимости дальнейшего асоциального поведения. Через месяц процедура повторилась. А когда истек год, по-прежнему не было никаких расстрелов, пыток, мордобоя и даже ареста. НИКАКОГО НАСИЛИЯ. Эксперимент есть Эксперимент... Отцу дали двадцать четыре часа на сборы, и в сопровождении одного (!) безоружного инспектора МВД (женщины, между прочим, - но не для большего же унижения?) он отбыл на перевоспитание в степное село на востоке Чкаловской области.

Само собой, родным запретили сопровождать его. Это ведь могло пагубно сказаться на подрастающем поколении - повредить нормальному развитию юных сталинцев.

Письма приходили раз в полгода - видно, чаще было нельзя. Все они были примерно одинаковы: "Здравствуйте, родные! Как живете-можете? У меня все хорошо. Процесс, как говорится, пошел. Раньше или позже перевоспитание закончится и я вернусь домой. Как школьные успехи мальчиков? Анелия еще не кончила подготовительную? Работаю в поле. Очень здоровый воздух..." И все в таком же духе.

Жена писала мужу почти каждый день. Он не отвечал на большинство ее вопросов; а потому непонятно было: то ли не мог ответить, то ли не хотел расстраивать, то ли вовсе ничего не получал из Сталинодара.

...Коля до мельчайших деталей помнил, как через три года после отъезда отец вдруг объявился в городе.

Ламбаду к тому времени еще не написали. Молодежь дружно отплясывала недавно разрешенный твист. Коля увязался за старшим братом на танцы, хотя рисковал быть изрядно поколоченным. Он следовал за братом на расстоянии двадцати шагов, прячась за кустами и стволами деревьев, - в этом было что-то от игры в разведчиков.

Какой-то подозрительный тип маячил в кустах, поджидая возвращавшегося назад Руслана. И Коля первым заметил этого странного мужчину в сумраке плохо освещенного городского парка, но не решился предупредить старшего брата.

- Сынок. Сынок, - тихо позвал человек срывающимся от волнения и слабости голосом.

- Кто это?! - испуганно выкрикнул Руслан. - Что вам надо?! - Хотя он уже узнал отца. Впрочем, может, и нет. В конечном счете разницы никакой... Отстаньте от меня! Я милицию позову! - визгливо кричал он, затем убежал, бросив свою компанию.

Пара дружков и девчонки наблюдали за этой сценой со смесью страха, презрения и любопытства. Потом ушли, оглядываясь на опустевшие кусты.

- Папа! - набравшись храбрости, позвал Коля. Нет ответа. - Папа! закричал громче. (На аллее больше никого не было.)

Тишина. Затем он услышал шорох и какие-то непонятные звуки. Полез в кусты, с трудом раздвигая упругие, хлесткие ветви.

- Папа!

Отец сидел на земле, уткнувшись лицом в колени. Спина его тряслась. Он плакал. Это было странно и страшно - Коля еще ни разу в жизни (даже когда прощались) не видел его плачущим. Сейчас отец подвывал, словно смертельно раненный волк.

Он был исхудавший - кожа да кости, - грязный, обросший, в рваной одежде, весь перепачканный угольной пылью. Пробирался степью по ночам, днем отсиживался в оврагах, потом ехал на товарняках, по нескольку суток ничего не держа во рту. Он был какой-то ужасно старый. Трехлетнее перевоспитание в чкаловском селе дорого ему далось.

- Сынок... - Он обнял Колю и долго-долго не отпускал. Щетина больно кололась, но мальчик терпел, боясь обидеть отца.

- Пойдем домой, папа, - попросил Коля. - Мама обрадуется...

- Я не могу домой. Я убежал... - совладав с собой, заговорил отец. - В общежитии меня сразу заберут. Я лучше пойду на старую мельницу. Помнишь?.. А вы с мамой приходите туда завтра, только осторожно. И никому ничего не говорите, а то мне будет плохо. Ты понял, Коля? Мальчик мой...

Папу забрали на следующий же день. Случилось это на глазах Коли: каникулы были в разгаре, и он все время крутился возле мельницы. Матери-то с утра пришлось бежать на работу (она теперь была младшим бухгалтером) - за одно опоздание могла попасть в черный список, а уж о прогуле нечего и говорить... А Коля был тут.

Два милиционера молча возникли из-за деревьев и так же молча встали около отца, готовившего себе завтрак на костерке. Он варил похлебку из картошки, что принесла жена той же ночью, и из украденной на соседнем поле капусты. При этом отец все время что-то жевал - не мог остановиться, хотя желудок давно уже раздулся и болел.

Отец спокойно посмотрел на милиционеров, перестал мешать варево, положил ложку на траву, покачал головой: мол, когда еще удастся поесть по-человечески...

- Пойдемте, гражданин Илгазов, - укоризненно вздохнув, усталым голосом произнес сержант. - Заставляете искать вас, людей от дела отвлекаете. Стыдно... Хорошо еще сын ваш честным человеком оказался.

Отец вздрогнул и беспомощно посмотрел на Колю. Речь, понятное дело, шла о Руслане... Ох, зачем, зачем говорил об этом сержант! Все бы решили, что Органы сами выследили, - велика сложность... А теперь!.. Как дальше жить?

Отец распрямился. В глазах его появилось какое-то странное выражение. Коля по младости своей тогда еще не смог понять. Безнадежная тоска. Бездонный колодец тоски.

- С сыном-то можно проститься?

Добрый милиционер посмотрел на часы и сказал:

- Три минуты.

Отцу вполне хватило этого щедро отпущенного срока, чтобы обнять Колю и крепко прижать к груди. Все-таки хорошие люди вокруг. Могли бы назло ему отказать в этой просьбе. Но такой уж настрой в обществе: все для человека и НИКАКОГО НАСИЛИЯ... Спасибо Эксперименту.

- Не забывай меня, сынок... Вряд ли теперь увидимся. Маму поцелуй за меня.

Он действительно так и не вернулся с перевоспитания. Несчастный случай - попал в мотокосилку. А может, сам бросился - нервы последнее время шалили...

Руслан очень скоро ушел из семьи. Он выполнил первейший Комсомольский Долг, а его почему-то не простили. Анелия-то, конечно, ничего еще не понимала. А мать и Коля не простили. Они ничего не говорили Руслану, не стыдили, не ругали его. Просто он для них вдруг перестал существовать. Совсем.

Руслан устроился вожатым в трудовой лагерь, потом, когда подошел возраст, поступил в училище... нет, не МГБ. Сыновей заблуждающихся туда не брали, даже таких честных. В училище воспитателей МВД. Ответственная и нужная профессия. Очень нужная стране...

Надо сказать, в Союзе в те годы строго соблюдали знаменитый сталинский принцип: "Сын за отца не отвечает". Все дети в семье Илгазовых получили приличное образование. Вернее, советская власть дала им... и так далее. Дала. Подарила... облагодетельствовала...

После смерти родителя они даже получили - не пенсию, конечно (за врагов пенсии не дают), а пособие на воспитание. Матери только надо было каждые три месяца выдерживать вместе с детьми унизительную процедуру в районном отделении Главного управления соцобеспечения МВД, часами ожидая экзамена на правильность воспитания. (Впрочем, экзамен редко когда проводили.) Мол, сейчас некогда - вот в следующий раз наверняка... Слегка пожурят, малость попугают, иногда пошутят даже, затем прочитают небольшую лекцию агитпропа и наконец выпишут справку, что еще три месяца достойны получать милость народного государства.

Со временем Руслан Илгазов стал районным уполномоченным по перевоспитанию, Анелия - мастером в пошивочном ателье, а сам Николай, закончив институт физкультуры, после множества мытарств сделался спецкором республиканской молодежной газеты по физической культуре и спорту. Мать же их превратилась в инвалида по зрению, затем стали отниматься ноги. Сдавать она начала через пару лет после смерти мужа. Но это уже другой разговор...