Лабиринт Сумерек - Страница 12

…точно также был убит посвященный Ин-Шатур.

– И возьми мою душу к себе, в царство твое…

Лан-Ар, словно зачарованный, не сводил глаз с темной жрицы. И, наверное, только он заметил, как дрожала рука, сжимающая обсидиановую рукоять кинжала, и как ийлура – перед тем, как оборвать жизнь девушки – на миг зажмурилась. Словно ей самой было страшно.

Тело элеаны столкнули вбок, и оно медленно сползло на известняковую макушку холма.

– Ибо ты есть начало и конец, рождение и смерть… – Лан-Ар уже не слышал собственных слов.

Взмах ножом – и кэльчу, хрипя, валится рядом с замершей уже элеаной.

…Время останавилось.

Лан-Ар, чувствуя спиной холодный камень, смотрел в лицо темной ийлуры. Она прокусила губу, и по подбородку текла тоненькая струйка крови. Левая щека ее нервно дергалась – при этом казалось, что ийлура весело подмигивает своей жертве.

– Мать Синхов, прими эту светлую душу, – выдохнула она, занося кинжал.

– И все мы приходим в Эртинойс и возвращаемся к тому, кто создал нас… – он произнес последние слова молитвы Светлому богу ийлуров, отцу-покровителю, который так часто предпочитал не слышать собственных детей.

Лан-Ар закрыл глаза. Пусть будет так. Из темноты – к свету, туда, где его ждут тепло, и радость, и покой.

…Ничего не произошло.

Он моргнул при виде застывшей с ножом в руке темной жрицы, попробовал шевельнуть руками – но нет, его продолжали держать стражи.

Ийлура, чьи щеки стали вдруг белыми как мел, резко рванула ворот рубахи Лан-Ара. Вернее, и рубахи-то уже не было – так, лохмотья одни. А потом молитвенно сложила руки.

– Благодарю тебя, Претемная Мать. Ты указала мне на этого ийлура, и со мной по-прежнему твое благословение… Уберите его.

Лан-Ар едва понимал, что лежит на теплом известняке в двух шагах от алтаря. Живой, хотя по-прежнему в кандалах.

Жрица кивнула одному из стражей.

– Мать должна получить обещанную жертву.

Страж храма, очень спокойно и обстоятельно, будто выполняя самое обычное задание, улегся на алтарь. Ийлура подняла нож, на миг зажмурилась, и…

– Нет… Зачем?!!

Лан-Ар зашелся в кашле, давясь собственным воплем.

Сам. Лег под нож.

Да что же они делают со своими стражами там, в темном храме?!!

Он лежал и тупо смотрел на черный провал под запрокинутым подбородком храмового стража, смотрел, как частые капли крови стекают на малахитовую глыбу, и… в то мгновение ненавидел себя. Хотя и сам не смог бы объяснить, за что.

Жрица Шейниры аккуратно вытерла жертвенный нож и бросила тряпицу на тела жертв. Лан-Ару померещилось, что она пошатывается, но потом все закружилось перед глазами – и узорчатая мозаика листвы на синем небе, и коричневые, нагретые солнцем стволы, и черные одежды убийцы… Он чувствовал, что тонет – как тогда, в далеком детстве, и ничего не мог с собой поделать.

– Мы возвращаемся в Альдохьен, – донеслось откуда-то издалека.

Больше ийлур ничего не слышал.

…Он снова тонул. Все повторялось с завидной точностью, словно талантливый переписчик делал копии старой книги: под ногами – трухлявые доски заброшенного мостка, сквозь которые просвечивает мутная, в пятнах ярко-зеленой ряски водица. И старший брат, уже перебежавший на другую сторону пруда.

– Чего копаешься? Давай, быстрее! – кричит он.

Лан-Ар, хватаясь за скользкие перильца, делает первый осторожный шаг. На темных досках местами красуется сизая плесень, та самая, что тусклыми огоньками светится в темноте. Многие думают, что это болотные огоньки, души утопленников – но Лан-Ар прекрасно понимает, что все это сказки. Плесень светится, и нет никаких неупокоенных…

– Ну! Шевелись, не то опоздаем!

Второй шаг. Третий. В щели между темными досками глядит зеленая вода, вся в лишаях ряски. Перила слишком скользкие, за них не ухватишься, если что…

– Побери тебя Шейнира, Лан-Ар!

«В самом деле, чего я боюсь?»

Он, отпустив перила, бросается вперед, к ожидающему брату. А затем – хруст, громкий треск, и над головой смыкается холодная зеленоватая муть, сквозь которую виден размытый белый круг. Солнце.

– Лан-Ар!!! – доносится откуда-то издалека, и он уже не уверен, что это голос брата. Может быть, голос Фэнтара, явившегося спасти тонущего мальчишку?

Легкие разрываются от боли, перед глазами темнеет – и Лан-Ар, судорожно барахтаясь, выныривает на поверхность, чтобы схватить крошечный глоток воздуха – и вновь погрузиться в холодную, воняющую гнилью воду.

– Руки, держи его руки, – командует брат. Или не брат? Голос не похож… Но кто еще может быть рядом с лесным прудом?

Легкие, бронхи словно забиты раскаленными углями. Это невыносимо больно, но превыше боли – страх, все тот же мерзкий, животный страх перед распахнувшимся небытием.

«А вдруг от меня ничего не останется?..»

И уже не выдержав, Лан-Ар кричит, вопит от ужаса близкой смерти, и вопль устремляется к мутному кругу солнца, вместе с блестящими пузырьками воздуха.

– … Итого, премилостивая госпожа, с вас пятьдесят гиней.

– Пятьдесят? Побойся Покровителей, несчастный. Ты всех постояльцев так бесстыдно обкрадываешь?

Лан-Ар с трудом разлепил веки. Ему все казалось, что он плавает в холодной воде, и она струйками стекает по щекам, впитываясь в волосы.

– Извольте, госпожа, прочтите сами. Урон, который был нанесен моей уважаемой гостинице вашими… гхм… молитвенными изысканиями… Разбитая кровать только чего стоит, да еще высаженное окно…

– Дай-ка сюда.

Лан-Ар уставился в беленый потолок. Он лежал на чем-то мокром, и по лицу по-прежнему стекали крупные капли. Попробовал шевельнуться – не получилось. Только голову смог повернуть на звуки голосов.

Рыжеволосая ийлура, темная жрица, внимательно изучала предоставленный счет за постой. В изящном платье из темно-синего бархата с белоснежным воротничком под горло она очень походила на довольную жизнью горожанку… Если бы не силуэт в черных доспехах, маячащий за ее спиной.

Дородный и белоголовый кэльчу, хозяин уважаемой гостиницы, топтался у порога и – как быстро сообразил ийлур – за спиной отчаянно чертил в воздухе оберегающие знаки.

– Хм. – сказала ийлура, возвращая счет, – а где ты, мошенник, увидел испорченный комод? Мне кажется, он как стоял, так и стоит.

Кэльчу грациозным скоком вмиг покрыл расстояние от порога до указанного предмета мебели и ткнул пальцем в деревянный бок.

– Царапина, госпожа. Знаете, этот комод – очень ценный. Достался мне от матери, а я уж его в лучший номер поставил…

Ийлура пожала плечами.

– Будь по-твоему. В конце концов, я не последний раз приезжаю в Альдохьен, а твоя гостиница далеко не самая плохая в этом засиженном мухами и клопами городишке.

Она кивнула храмовому стражу, тот отстегнул от пояса кошель и бросил его кэльчу.

– Но здесь…

– Гораздо больше, – холодно закончила ийлура, накручивая на пальчик локон, – Храм Шейниры достаточно богат, да будет тебе известно… Но не в этом дело. Я плачу тебе еще и за то, чтобы – если меня будут разыскивать – я никогда не останавливалась у тебя. Понятно?

Кэльчу заметно побледнел. Он откровенно не любил подобные истории, когда от кого-то что-то надо скрыть. Все это дурно, по его разумению, попахивало и частенько – мертвечиной. Несколько мгновений он судорожно обдумывал благовидный предлог чтобы отказаться от просьбы темной ийлуры, затем хрипло скороговоркой выпалил:

– Но, госпожа, могут ведь спросить и у других. А вы здесь жили, не скрываясь.

– Ты просто делай то, что я тебе говорю, – сказала ийлура. Теперь она стояла спиной к Лан-Ару, и тот разглядывал замысловатое плетение кос на ее затылке. – будь уверен в том, что если спросят кого-нибудь с улицы, то внезапно окажется, что ни одна смертная душа не видела здесь темной ийлуры и двух стражей из Храма Шейниры.