Лабиринт Ариадны (СИ) - Страница 52

Что позволено Юпитеру — то не позволено быку?

Посмотрим.

«Мерседес» сворачивает на разбитую дорогу среди густого леса, нас подбрасывает на кочках, и я слышу, как шепотом матерится шофер. Нечасто ему на машине S-класса приходится ездить в такие места.

Ариадна выключает экран телефона, но продолжает сжимать его в руках так, что белеют костяшки. Складывает ладони между коленей и смотрит вперед, сквозь лобовое стекло, на извилистую дорогу. Судьба Марка ее больше не волнует, как и судьба Руслана.

Обнимаю ее крепче и касаюсь губами края уха.

— Волнуешься?

— Безумно.

Ее тело напряжено. Накрываю сжатые руки ладонями — они ледяные, а вот телефон, напротив, раскалился и почти обжигает.

— 14–20! Мы опаздываем.

Она съезжает на край сиденья и вся вытягивается, стараясь заглянуть за очередной поворот.

Когда машина тормозит у низкого строения из темного кирпича, Ариадна выскакивает из нее раньше, чем водитель успевает выйти и открыть ей дверь.

Признаваться, что опоздали мы намеренно — не буду.

Главное — что ей не пришлось ждать. Потому что она не преодолевает и половины пути до здания, как серая, с ржавыми подпалинами, железная дверь открывается и выпускает высокого мужчину. Он одет в спортивный костюм и почему-то шлепки на босу ногу. На плече у него туго набитая сумка, а в руках ворох разноцветных пакетов, неуместно ярких в этом унылом месте.

И все это разом падает на землю, в замерзшую грязь, когда Ариадна налетает на него и виснет на шее. Ее визг слышен даже из-за закрытой двери машины. Она вцепляется в брата с безумной силой и долго-долго стоит, обняв его и замерев.

Дав им время поздороваться, выхожу и стою неподалеку. Я знаю, что меня заметили — нашу машину сложно не заметить, — но жду, пока схлынут первые эмоции от встречи.

Когда объятия размыкаются, я делаю знак охраннику, чтобы он помог с вещами. А то одна нетерпеливая девушка уже пытается собрать и сумку, и пакеты, и догнать брата, который небрежной походкой направляется в мою сторону.

Он знает, кто я. Я знаю, кто он.

Поэтому протягиваю руку первым, и он сжимает ее без промедления.

Сжимает сильно. На лице — кривая ухмылка. Жмет, жмет, жмет так, что на острых скулах начинают играть желваки. Едва заметно качаю головой и стискиваю его широкую, всю в мозолях ладонь так, что он резко вдыхает.

И отпускаю.

Он смотрит на меня очень долго, набычившись и не отводя взгляда. А потом расплывается в широкой улыбке и хлопает по плечу:

— Доверяю тебе! Молодец!

Вот и познакомились.

На обратном пути они с Ариадной устраиваются на заднем сиденье, и я слышу оттуда смех и сдержанное мужское хмыканье, пока сам разбираю почту, переместившись вперед.

— Заедешь переодеться? — предлагает она брату, когда мы въезжаем в город. — Или сразу к родителям?

— Сразу, — говорит он таким голосом, что у меня встают дыбом все волоски на теле.

В нем нетерпение, вина, сдержанная ярость и немного страха. Словно он опасался не успеть вернуться.

Страшный опыт. И страшный человек. Но у нас с ним одна цель — да и не первый это монстр, с которым приходится искать общий язык.

Я и сам…

Глава пятьдесят восьмая. Дионис. Эвое!

Дом родителей Ариадны встречает нас запахом пирогов и сочного мяса.

В маленькой прихожей становится тесно от набившихся людей, и я выгоняю охрану погулять, пока буду знакомиться с будущими родственниками. Это удачный момент для первой встречи — они взволнованы возвращением сына из тюрьмы, и на меня почти не обращают внимания. В ином случае я подвергся бы строжайшему допросу.

Но пока брат Ариадны принимает душ, под шум воды в ванной, меня официально представляют родителям. Жму руку отцу, целую — матери. Внутри непривычная дрожь волнения, хоть я и не сомневаюсь, что сумею им понравиться.

В конце концов, со мной «Три нимфы» — одно из наших лучших вин. Легкое, но яркое, в самый раз для застольных бесед — почти не пьянит, лишь развязывает языки и разжигает тепло в сердце.

— О! Так это правда! У твоей семьи своя винодельня! — оживляется отец Ариадны получая в руки бутылки из темного стекла. — Я ведь всегда мечтал увидеть, как делается вино. Правда, что до сих пор давят виноград ногами, иначе вкус не тот?

— Только для самых дорогих сортов, — очень серьезно отвечаю я. — Хотите посмотреть? Приезжайте на сезон винограда, папа будет рад поделиться секретами… и удачными винами. В 2012-м урожай был особенно хорош, советую попробовать.

— Но ведь сезон виноделия осенью? — припоминает он. — Не самое удачное время для поездки на море, эх!

— Конечно, поэтому надо приехать пораньше и заранее выбрать самую любимую лозу. Приходить к ней почаще, подвязывать своими руками, подкармливать, лечить. А главное — разговаривать и делиться секретами. Тогда вино из этого винограда окажется непревзойденным.

— Правда, что ли? — он недоверчиво вертит головой, но мифы и легенды — это то, против чего люди не в силах устоять. Поэтому я ловлю его выразительный взгляд на жену.

Женщину, которая назвала мою возлюбленную Ариадной.

В ней я не сомневаюсь.

— Ох, ну тебе лишь бы выпить! — морщится она. — Никакой культуры… Вы ведь на Крите живете, Дионис? Или на Наксосе, как положено богу вина и веселья?

Она приподнимает бутылку вина и разглядывает этикетку с тремя полуобнаженными фигурами. По глазам видно, с каким наслаждением она произносит названия островов, уже мысленно чувствуя на коже тепло греческого солнца.

— На Крите, — киваю я. — Неподалеку от Кносса.

— Ах, Кносс! — мечтательно вздыхает она. — Как я мечтала посмотреть его развалины! Представляете, Парфенон видела, а вот до Крита не добралась, а ведь минойская цивилизация меня интересует даже больше эллинистической!

— Разумеется, мое приглашение распространяется и на вас. Кстати, у меня есть друг, который знает все о раскопках Кносса и, поверьте, там гораздо больше любопытного, чем написано в популярной литературе.

Глаза у моей будущей тещи загораются восторгом точь-в-точь как у Ариадны. Вижу, вижу от кого она унаследовала свое любопытство и внутренний огонь — и радуюсь тому, что наши дети тоже будут вот так сиять, когда увлекутся чем-то интересным.

— Мить! Мить! Поедешь с нами? На Крит? — тут же зовет мама Ариадны сына, который выходит из душа уже переодетый в свободные брюки и тонкий свитер.

Выражение его лица тоже стало иным, более расслабленным. И я с удовольствием вижу перед собой уже не пугающего уголовника из суровой русской тюрьмы, как в американских фильмах, а весьма интеллигентного мужчину. Разве что очень усталого.

— Куда? На Крит? Не, у меня тут ребята тоже выйдут скоро, дела надо налаживать, помочь им освоиться, — он садится за накрытый стол, оглядывает его великолепие, и тянется к бутылке водки.

Но неожиданно взгляд его падает на бутылку моего вина, и брат Ариадны берет ее за горлышко. Так осторожно, словно боится слишком сильно сжать. Долго рассматривает танцующих нимф на этикетке — я могу назвать их по именам, но большинству они все равно не знакомы — а потом придвигает к себе бокал и плещет в него светло-рубиновую жидкость.

Делает хороший глоток и замирает.

Я знаю, что с ним происходит. «Три нимфы» — из винограда сорта Коцифали, молодое и ароматное. На вкус оно — словно начало лета, когда стоишь на холме ранним утром, когда солнце пока не жарит так беспощадно, и тебя окутывает запах фруктов, сочной травы и земли.

Эта лоза растет у нас на склоне горы, с которого всегда видно море. В детстве я больше всего любил собирать именно этот виноград.

Глаза Мити туманятся, и я выбираю именно этот момент, чтобы небрежно заметить:

— После тюрьмы вам нужно восстановиться. А у нас много солнца, фруктов, морской воздух. Вам нужен отпуск. Отдохнете — а потом уже решите, чем заниматься.

Ариадна бросает на меня быстрый благодарный взгляд и подходит, чтобы обнять. Впервые с тех пор, как открылась та серая железная дверь, она стоит так близко.