Квартирный вопрос (сборник) - Страница 52

Игорь смешался. Можно, конечно, предположить, что старуха притворяется. Но и что с того? Будить, начинать расспросы на повышенных тонах ночью, при сыне, только что отошедшем от испуга? Да и, если честно (это сменил тон внутренний голос), Сашке могло и показаться. Или присниться.

Игорь начал поворачиваться, чтобы покинуть комнату, когда его взгляд задержался на столе. Там стояла тарелка. Ничего особенного, Анна Ильинична могла и забыть посуду после ужина, хотя вообще это было не в ее привычках. Однако он захотел удостовериться. Сегодня уже было достаточно странного, любой бы перестраховался.

Лунная дорожка пробежала по столу, засветилась отблеском на жидкости в тарелке. Там была вода, в воде — какие-то крупные семена: может фасоль, а может, и не фасоль, — а на дне… Не смолкавший до этого храп вдруг с присвистом прервался, и Игорь перестал дышать. Вновь послышалось тяжелое сопение. Да, на дне лежала фотография Тани и Сашки. Вдвоем. Они сфотографировались на море в прошлом году. Игорь точно знал, что фотка была только на его компьютере и в семейном альбоме, который пылился последний год на полке над кроватью.

Он почти безотчетно взял тарелку за краешки, привстал на цыпочки, как в детстве, опасаясь расплескать воду, и пошел из комнаты. Хотелось выплеснуть воду бабке в лицо, одновременно очень не хотелось, чтобы она сейчас его застукала. Сашка уже спал, отодвинувшись к стене, будто отгородясь от пространства спальни баррикадой из отцовской подушки и одеяла.

— Завтра, — говорил себе Игорь, выплескивая воду в цветок на окне, выбрасывая семена в мусорную корзину, расправляя намокшую фотографию на компьютерном столике.

— Завтра, — сказал он себе, укладываясь рядом с тихонько сопящим сыном. — Танька приедет. Больше у нее не получится закрывать глаза на всю эту чертовщину. Что бы это ни было на самом деле.

Проснулся Игорь почти в час дня, что было на него не похоже: он и в выходные вставал раньше всех в доме. Потягиваясь и стряхивая остатки сна, Игорь припоминал события вчерашнего дня и ночи.

«Чушь какая-то! Столько всего навертелось!» — бессвязно думал он, вставая с кровати и натягивая джинсы.

Сашки рядом не было — наверно, давно встал и не захотел будить его. Позавтракал хоть?

Он посмотрел на сморщенную фотографию на столике у окна. К горлу подкатил комок, опять всплыла злоба на тещу, причем сильнее, чем он мог ожидать. Игорь решил не откладывать разговора, невзирая на присутствие сына. Пока Тани нет, к тому же, будет легче говорить. Он хотел только сварить себе кофе, если старуха, конечно, уже не заняла кухню.

Из комнаты напротив протянулась полоса света — дверь была нараспашку, и сквозь окна сияло свежее весеннее солнце. Телевизор в комнате показывал «снег». Мгновенно у Игоря возникло видение: Анна Ильинична, раскинувшаяся на кровати, запрокинув голову, как вчера ночью, только уже не дышащая и холодная. И безразличный ко всему телевизор.

Игорь сделал пару бездумных шагов внутрь комнаты. Все эмоции вдруг куда-то исчезли, остались только инстинкты, чистые и стремительные.

Разум фиксировал: Саня сидит посреди комнаты на стуле, не отводя глаз от вьюги помех на телеэкране. Рот раскрыт, ниточка слюны протянулась по подбородку. Мелом на полу очерчен круг в полкомнаты, рядом с мальчиком в круге на коленях стоит его бабка и что-то громко нашептывает, какие-то темные и скользкие слова, в которые он, Игорь, пытается против воли вникнуть краем сознания. Но вот он порывается вперед и, склонившись, хватает сына за руку. Тот выходит из оцепенения и смотрит на отца, растерянно улыбаясь. Но под ногами, по меловой окружности, выросли полупрозрачные языки пламени и потянулись вверх. Не размышляя, он хватает Сашку за другую руку, поднимает высоко над головой и переносит через невидимую (но существующую, он знает) границу по воздуху. Ставит рядом с собой. Густой белый дым валит от беснующегося в помехах телевизора, внутренняя часть круга вспыхивает…

Анна Ильинична, полускрытая пеленой дыма, закричала, вернее, взвыла, как подстреленная. Сашка в испуге выдернул вспотевшие ладони из отцовских рук и кинулся в коридор. Игорь кинулся за ним. Входная дверь в конце коридора оказалась охвачена неведомо откуда появившимся желтым гудящим огнем. Не пройти. Мальчик замер, даже издали было видно, как у него трясутся коленки. Игорь подскочил к сыну, потряс за плечо:

— Иди на кухню, понял? Закрой дверь и никуда не выходи. Я сейчас буду.

Подтолкнув Сашу в нужную сторону, он поспешил к себе. В ящике стола лежала папка с документами первой необходимости. Достав ее, Игорь услышал громкий хлопок за спиной. Пораженный, он увидел, как вспыхивает белым пламенем подоконник, на котором стояли цветы и вчерашняя тарелка из-под заговоренной воды. Окно почти почернело, комнату окрасили сумрачно-закатные тона. Он выскочил в коридор за секунду до того, как лопнуло стекло.

Сашка стоял возле окна на кухне, словно чувствуя или действительно понимая, что здесь их единственный шанс на спасение. Игорь заметил на ходу, что входная дверь уже полыхает так, словно на нее плеснули бензином.

— Папа, а бабушка?

— Сейчас, сейчас я схожу за бабушкой! Сначала надо тебя как-то… Готов, десантник?

Не дожидаясь ответа, он распахнул окно и свесился вниз. Четвертый этаж — самый поганый вариант. Ниже не страшно, а выше уже имеешь внутреннее право молиться о чуде. Он откашлялся и крикнул во двор:

— Пожар!

Вышло очень глупо. Старушка и какой-то собачник, гуляющие во дворе, обернулись и приостановились со сдержанным интересом, под окном кто-то засмеялся. Способность к внутренним монологам начала возвращаться к Игорю, сейчас он говорил себе, что больше всего не хотел бы увидеть Таню, входящую во двор и замедляющую шаг, глядя на свои окна.

Он размахнулся и выбросил вниз папку, из которой полетели белыми призраками не то какие-то счета, не то документы на квартиру.

— Горим! — добавил Игорь и обернулся к сыну: — Ну что, готов к полету? Сейчас всё будет нормально, только не бойся. Не бойся и не хнычь, слышишь?

Сашка кивнул, размазывая всё же текущие безостановочно слезы по лицу, уже успевшему стать грязным от пепла и копоти. Дым понемногу заполнял помещение.

Игорь схватил мальчика за правую руку и воротник сзади, задержал дыхание, приподнял и через подоконник перевесил наружу. Совсем немного левее на уровне второго этажа высился козырек подъезда. Игорь четко видел скопившийся на нем мусор, бутылки и окурки. Грязная, неширокая с высоты точка, но не три этажа вниз, нет — гораздо легче. Он вытянул руки, стараясь опустить сына как можно ниже, и начал раскачивать. Раз. Во дворе кто-то завопил, и руки Игоря чуть не дрогнули. Два. Санька не заплакал, но будто застонал от боли.

— Понял, куда приземляться? Сожми зубы. Я с тобой, Санёк!

Три. Он разжал руки. Мальчик закричал и, растопырив конечности, как кукла, пролетел по дуге вдоль стенки. Игорь заставил себя не моргать. Жуткий, пробирающий до костей звук падения, но падения на козырек. Фигурка скорчилась среди мусора, гротескно неуместная на бетонном прямоугольнике. Сашка на миг замолчал, а потом начал плакать, и что-то внутри у Игоря отпустило.

Заставив себя оторваться от дворового пейзажа, заполняющегося напуганными людьми, он бросился к раковине, снял майку и намочил ее под краном. Вспомнив, что спасатели советуют в отсутствие воды пользоваться для создания кустарного фильтра мочой, он истерически хихикнул. Затем, прижав мокрую тряпку к лицу, вышел в непроглядно темный уже коридор.

— Анна Ильинична!

Трещат доски, шуршат опадающие обои.

— Где ты, старая дура? Очнись, я тебя не потащу!

В комнате тещи что-то громыхнуло, и сноп искр вылетел из двери, заставив Игоря остановиться. Дым лез под майку, жалил легкие. Далеко-далеко, в другом измерении, послышался плач сирены. Внезапно другой резкий звук нарушил симфонию пожара. В коридоре надрывался домашний, практически неиспользовавшийся телефон. Со смутной мыслью, что это могут быть, например, пожарники, недоумевающие, какого черта он еще делает в горящей квартире, Игорь снял трубку.