Квартирный вопрос (сборник) - Страница 46

Юноша вскочил на ноги.

— Пап, держись, я мигом…

— Не уходи, сынок! — бредя, произнес Сергей.

Он протянул руку к сыну, который почему-то превратился в темное пятно на белом фоне.

— Ты живой. Я тебя…

Пятно стремительно таяло в ослепительной белизне.

— …нашел.

Сергей широко улыбнулся. Окружающая реальность окончательно утонула в белом океане света.

«Так вот он какой — Рай! — подумал старший Шестов, закрывая глаза. — Последний Этаж, где все снова находят друг друга…»

Иван буквально влетел в отсек Старейшины и по винтовой лестнице устремился на верхний уровень. Именно там, под самым потолком, находился кабинет главы Этажа. Задыхаясь от усталости, Иван толкнул плечом дверь и вбежал в комнату.

В помещении стоял мерзкий запах, который не могли развеять даже гудящие вентиляторы. Источник зловония сидел в высоком кресле напротив стола Старейшины. Мертвый старик выглядел старше, чем деды или даже прадеды Ивана, — казалось, само время нанесло покойному на лицо мириады тонких и глубоких морщинок. На полу рядом с трупом валялась распахнутая аптечка. Баночка со снотворным была пуста. В паре метров от старика располагалась невысокая лестница, упирающаяся в закрытый люк.

Иван подошел ближе и заметил на столе белый конверт, подпертый миниатюрным пультом с четырьмя выстроившимися в столбец кнопками. Юноша осторожно надорвал край и развернул аккуратно сложенные листы бумаги.

«Сегодня я умру, — прочел Иван. — Больше нет ни сил, ни желания бороться…»

«Сегодня я умру. Больше нет ни сил, ни желания бороться со смертью. Сто лет — это потолок для любого человека. Факел Жизни продолжит гореть как-нибудь без меня.

Если верить тем, кто нас здесь запер, мы выполняем важную миссию — сохраняем человеческий род. Решаем квартирный вопрос на современный лад: как выжить на планете, которой больше нет. Земля уничтожена. Находиться на ее поверхности невозможно. Как минимум, в ближайшие несколько сотен лет.

Помню, как я проснулся в этом проклятом месте с остальными уцелевшими — прямо на площади, возле закрытых дверей лифта. Как безжизненный женский голос из динамиков зачитал приговор нашей планете: „Доброе утро! Примите наши поздравления: вы — последняя надежда человечества!“

Женский голос назвал это место Обиталищем. В нашем распоряжении большая Библиотека, где найдется книга на любой вкус. Изысканные музыкальные пластинки. Разнообразные интеллектуальные игры. Никакой работы. Целая гора брикетов с едой. Единственное условие проживания — соблюдение Правил, созданных для выживания человечества как вида:

— Этаж перезагружается после смерти последнего обитателя. Первые два года — ваше время для того, чтобы обзавестись потомством. Начиная с третьего года, на Этаже автоматически включится режим излучения, исключающий возможность зачатия. В последний день двадцатого года на Этаж прибудет Лифт, в котором должны уехать все дети, родившиеся на Этаже. Рацион питания на каждого жителя Этажа — три брикета в день. Это гарантирует вам наличие продуктов до конца жизни. Тела и мусор отправлять в Уничтожитель для переработки…

Правил было много. А еще женский голос предложил избрать Старейшину, который будет следить за порядком. На тот случай, если ситуация на поверхности Земли улучшится, в кабинете главы Этажа имелся специальный люк и лампочка-индикатор. Когда она загорится зеленым, Обиталище можно будет покинуть.

Наверное, никто из нас сразу и не понял, о чем идет речь. Люк. Уничтожитель. Кладовая. Излучение. Лифт… Набор слов.

„Вы о чем? Где я?“

Помню, как удивленно мы переглядывались, когда впервые исследовали Этаж. Это напоминало дурацкий розыгрыш.

Среди уцелевших было поровну мужчин и женщин. Все примерно одного возраста — около двадцати лет. Первым делом мы отправились изучать Этаж. Я постучал кулаком по дверям Лифта — ответа, разумеется, не последовало. Мы разыскали кабинет Старейшины и действительно обнаружили там люк в потолке. Лампочка возле него пульсировала алым цветом, предупреждая о возможной опасности. Надпись на люке предупреждала, что открыть его можно только с этой стороны. Никто не решился даже прикоснуться к люку: мало ли что случится.

В Обиталище было чисто и уютно: оно больше походило на санаторий, чем на временное убежище. На всех хватало отсеков для проживания, в кладовой отыскались внушительные запасы: контейнеры с серой униформой, брикеты с едой. Мы сидели на лавочках в месте, похожем на парк, и впервые разворачивали фольгу брикетов. Я разговорился с девушкой по имени Дина. Она, как и я, любила рисовать. Красивая. Умная. В такую легко влюбиться с первого взгляда — и потом долгие месяцы не решаться подойти ближе, чтобы сказать „привет“.

Нашлась на этаже и огромная Библиотека. Там нас ждал сюрприз: под одним из книжных стеллажей мы обнаружили собаку с большим животом. Насчет собаки нам не оставили никаких инструкций. Иногда я думаю, что кто-то из тех, кто закрыл нас тут, в последний момент решил сымпровизировать, впустив в Обиталище свою собаку, чтобы спасти и ее. Какой-то шутник предложил назвать ее Шекли, взяв наугад книгу со стеллажа, под которым ее нашли. Дурацкое имя для собаки, но оно прижилось.

Люк мы так и не открыли. Вдруг там, на поверхности, какая-то зараза? Мы, конечно, могли отправить наверх группу и потом впустить ее обратно, но что если наши разведчики принесли бы вместе с информацией смертельный вирус?

Мы не рискнули. Я держал Дину за руку и старался не думать о будущем.

Поначалу жизнь здесь казалась сказкой. Никакой работы. Полная свобода в пределах стен Этажа. Мы избрали Старейшину. Разбились на пары. Поженились, воссоздав церемонию бракосочетания. Целыми днями мы с Диной рисовали. По вечерам ужинали под открытыми сводами площади или в парке, играя со щенками Шекли.

Периодически мы проверяли люк. Лампочка продолжала пульсировать, будто падали капельки крови из свежей раны. Время медленно стекало по запястью, оставляя за собой засохший след из воспоминаний.

Через год появились первые дети. Все прекрасно помнили о Правилах. Каждая пара спешила успеть стать родителями. Когда дети перестали рождаться, все поняли, что начало действовать излучение. Это было разумной мерой: кто бы ни посадил нас в Обиталище, они явно рассчитали, сколько человек должно находиться на Этаже, чтобы брикетов хватило на каждый рот. Перенаселение означало бы голодную смерть для всех раньше срока.

Мы с Диной были среди тех, кто успел, — нашего сына мы назвали Антоном. Дети Этажа росли. Мы создали для них школу, передавая знания, накопленные в наземной жизни. Малыши с трудом понимали, о чем мы говорим. Для них миром было Обиталище. Шекли стала для них главным развлечением — ей доставались самые вкусные из брикетов, а короткие стишки, написанные в ее честь, исчислялись сотнями. Она была любимицей, символом Этажа. Как же все плакали, когда она умерла! Какой-то умелец даже статую изваял.

Кажется, именно после ее смерти меня начала мучить паранойя. Я по любому пустяку поднимался в кабинет Старейшины и смотрел на лампочку. Зеленый не загорался. Ночью я долго ворочался в постели, отбиваясь от тревожных мыслей. „А что если не было никакого конца света, а все это Обиталище — извращенный эксперимент, дурацкое реалити-шоу?“

Я начал подмечать странное поведение обитателей Этажа. Несколько человек решили расставлять книжки в Библиотеке по алфавиту. Они их даже не читали, но каждое утро неизменно расставляли, расставляли, расставляли… Кто поумнее — разгадывал задачки по физике или математике, писал стихи про Шекли, возведенную после смерти чуть ли не в ранг святых.

Старейшина без конца вносил поправки в Правила Обиталища. Собирал Совет, выслушивал мнения других жителей. „Не убей, не укради, живи в мире и согласии…“ Люди придумывали длинные речи, пафосные ритуалы. Появилась первая молитва в честь Этажа.

Время летело слишком быстро… Но мы помнили о том, что наши дети не всегда будут с нами. Они росли, требовали всё больше места, всё больше пищи… И они хотели жить своей жизнью, завести свою семью. Мы со страхом ждали того дня, когда Лифт заберет их у нас… И одновременно втайне боялись, что Лифт не приедет. Но Правила не обманули: в назначенный день двери Лифта открылись и дети покинули этаж. Мы больше никогда не видели нашего Антона. Все потеряло смысл. Теперь я был уверен, что зеленый не загорится никогда…