Кутузов - Страница 34

Однако ни желание покориться неумолимой судьбе, ни скорбные мысли об утратах, ни заботы матери о пятерых оставшихся детях не могли отвлечь Екатерину Ильиничну от жгучей тревоги за мужа.

«Михайла Ларионовича, – сообщает она своему берлинскому другу, – не видела 8 месяцев. Теперь стоят под Измаилом, который, думаю, возьмут, ибо Божья помощь и храбрость войск наших делают сию победу несумненною. Но частые удары на кого упадут, неизвестно. Боюсь, чтоб не была я избрана принести оный в потере Михайла Ларионовича. Мысль сия меня уже съест. На сих днях он сделал победу, разбив их конницу, которая выходила из города...»

Бой был коротким и жестоким.

Когда отряд турецкой конницы под покровом темноты вышел из Измаила, Кутузов самолично повел в атаку казачий полк Денисова. Подмерзшая земля звенела от ударов сотен подков. Михаил Илларионович перевел своего тяжелого каурого дончака в галоп. Плечо в плечо с ним скакал на легком аргамаке Рибопьер.

Турки были смяты с фланга и отброшены к оврагу, где их ожидали бугские егеря. Ружейные залпы ударили в плотную массу. Сипахи в ужасе закружились на месте. Их вопли слышны были на измаильских стенах, и в расположении русских корпусов, и даже на острове Чатал, где стояли батареи де Рибаса.

Полковник граф Чернышев, вглядываясь в сгустившуюся тьму, откуда доносились ружейные выстрелы, ржание лошадей, заунывные возгласы турок и всплески «ура», заметил, обращаясь к офицерам из штаба Павла Потемкина:

– Что странно, господа, так это то, что корпус Кутузова заставляет турок дрожать. А мы, похоже, сами дрожим от страха. Или, по крайней мере, делаем вид, что перепуганы...

Только что перед этим на собравшемся военном совете, вопреки мнению Михаила Илларионовича, большинством голосов решено было снять осаду. Наступившие холода, голод, болезни подорвали дух в войсках. Корпус Кутузова был исключением.

...С боя возвращались молча, каждый по-своему вспоминал пережитое. Молоденький Глебов страшился, не заметил ли Михаил Илларионович его минутной растерянности в начале атаки; Рибопьер, напротив, сожалел о том, что дядюшка не мог видеть, каким молодецким ударом поверг он с коня рослого турецкого офицера-сипаха.

В палатке, где кроме Рибопьера и Глебова вместе с генералом жил его двоюродный племянник подпоручик Федор Кутузов, Михаил Илларионович сказал:

– Главную новость, друзья мои, я приберег напоследок. Не много чести рассеять в открытом поле конных оттоманов. Сего дни получено известие о назначении начальником над всеми войсками генерал-аншефа графа Суворова. Поздравляю вас, господа! Наше сидение под Измаилом на этом кончилось. Будет штурм!..

Г. А. Потемкин – А. В. Суворову.

25 ноября 1790.

«Измаил остается гнездом неприятеля, и хотя сообщение прервано через флотилию, но все он вяжет руки для предприятий дальних. Моя надежда на Бога и Вашу храбрость. Поспеши, мой милостивый друг! По моему ордеру к тебе присутствие там личное твое соединит все части. Много тамо равночинных генералов, а из того выходит всегда некоторый род сейма нерешительного. Рибас будет Вам во всем на пользу. Будешь доволен и Кутузовым; огляди все и распоряди, и, помолясь Богу, предпринимайте. Есть слабые места, лишь бы дружно шли...

Вернейший друг и покорнейший слуга князь

Потемкин Таврический».

Рано утром 2 декабря Суворов в сопровождении только одного казака Ивана появился в русском лагере. С дороги он отдал приказ генерал-поручику Самойлову вернуть войска, которые уже начали отход от крепости.

На другой день, тоже поутру, Рибопьер вместе с будущим губернатором Одессы, молодым графом Ришелье, который прибыл в русскую армию волонтером, отправился представиться главнокомандующему. Было еще темно, лагерь тонул в морозном тумане. В отдалении они заметили нескольких солдат вокруг совершенно голого человека, который скакал по смерзшейся траве и выделывал отчаянную гимнастику.

– Кто этот безумец? – спросил Ришелье.

– Главнокомандующий граф Суворов, – ответил Рибопьер.

Суворов, заметив на Ришелье мундир французских гусар, поманил его к себе.

– Вы из Парижа, милостивый государь?

– Так точно, генерал!

– Ваше имя?

Тот назвал себя.

– А, внук маршала Ришелье. Ну, хорошо! Что вы скажете о моем способе дышать воздухом? По-моему, ничего не может быть здоровее. Советую вам, молодой человек, делать то же. Это – лучшее средство против ревматизма.

Затем он обратился к Рибопьеру:

– А вас я помню. Мы встречались у матушки-государыни. Ваш дядюшка по жене Александр Ильич был моим учителем. Следуйте примеру сего замечательного человека!..

Суворов сделал еще два или три прыжка и убежал в палатку, приговаривая на ходу:

– Помилуй Бог, как хорошо! Сейчас бы и на штурм!..

Да, с его приездом, словно по мановению волшебной палочки, все переменилось. Закипела подготовка к решающему приступу. Солдаты упражнялись в преодолении препятствий, изготавливали лестницы и вязали в пучки длинные ветки – делали фашины, чтобы забрасывать рвы и волчьи ямы. Теперь на военном совете все начальники единогласно постановили: брать крепость штурмом.

Во время обеда Суворов приказал казакам ловить орлов и пускать их под полу палатки. Орел взлетал и, ударяясь о невысокий верх, падал на стол.

– Это, господа, – объяснял Суворов, обращаясь к генералам, – означает, что и Измаил падет.

В день своего приезда, 2 декабря, он послал сераскиру требование о сдаче крепости. Айдос Мехмет-паша высокомерно советовал русским «убираться поскорее, если они не хотят умереть от холода и голода». Был послал еще один ультиматум. «Скажи Суворову, – был ответ, – что скорее небо упадет на землю и Дунай потечет вспять, нежели я сдам Измаил!»

Решаясь на генеральный штурм, Суворов клал на чашу весов славу своих сорокалетних подвигов и даже саму жизнь, потому что не пережил бы позора неудачи. Между тем под ружьем у него была всего 31 тысяча человек при 500 орудиях против 35 тысяч обороняющихся.

Русский полководец разработал подробный план одновременных действий с суши и со стороны Дуная, где стояла флотилия де Рибаса. Как уже случалось ранее, Суворов желал знать мнение Кутузова о диспозиции и послал к нему с этой целью командира Фанагорийского полка Золотухина.

Михаил Илларионович тотчас рассмотрел план штурма и не нашел в нем ничего нужного к исправлению. Лишь мелкие поправки касались порядка передовых цепей, но это входило уже в обязанности начальников колонн. Он еще раз, более внимательно, обозрел план и тут обнаружил, что изрядная часть сухопутного войска, по просьбе де Рибаса, переведена на остров Чатал. Но зачем адмиралу столько пехоты? Ба! Похоже, что этот ловкач думает раньше остальных ворваться в Измаил и тем приписать себе лавры победителя!..

Кутузов укорил суворовского любимца:

– Ах, Василий Иванович! Неужто и вы не увидели, что графа Александра Васильевича хотят предварить, и не остерегли его в том!

Это удивило Золотухина. Не понимая, о чем идет речь, он просил Кутузова открыть ему истину. Михаил Илларионович взял у него честное слово не говорить даже и Суворову, кто указал на де Рибаса, и затем объяснил:

– Хитрый итальянец хочет предвосхитить славу Суворова! Как вы там не видите? А мне это очень жаль...

Золотухин, воротясь к главнокомандующему, рассказал ему о подозрительных приготовлениях де Рибаса.

– Как! – вскричал Суворов. – Кто тебе сказал? Говори!

Нельзя было не повиноваться.

– Лошадь! – потребовал Суворов и немедленно помчался к дунайскому берегу.

Де Рибас в это время как раз облегчал суда от тяжелых орудий, чтобы затем посадить на борт войска и подвинуться к Измаилу для штурма. Главнокомандующий тотчас отдал приказ высадить на берег пехоту и поставить снова на корабли пушки. Возвращаясь в ставку, он сказал Золотухину: