Курортная зона - Страница 8

Лариса оглядела полки и заметила новую рубрику.

“Вера Червонцева”.

Под рубрикой стояло с десяток кассет.

— А, ты заметила! — довольным тоном сказал Нарик, появляясь из кухни. Нарик аккуратно нес на подносе двухлитровый заварочный чайник, привезенный из какой-то индийской провинции. Чайник распространял некий сложносоставной аромат, в котором доминировали гвоздика, пачули и фрезия.

— Мы будем это пить или нюхать? — поинтересовалась Лариса, слегка опешив от экспансии эфирных масел в собственное сознание. — И кстати, что именно я должна была заметить?

— Мое новое приобретение, — ответствовал Нарик. — Фильмы Веры Червонцевой. А что касается чая, то ты напрасно его критикуешь. Попробуй сперва. Пойду за чашками.

— Лучше я. Заодно выясню, чем ты моешь посуду. В прошлый раз, когда я оттирала твои сковородки от жира какой-то подозрительной пастой, у меня лак с ногтей отслоился. Хорошо, не с ногтями вместе.

— Это был экспериментальный образец!

— Вот-вот. Нет никакой гарантии, что в чайных чашках нет экспериментального образца гельвеловой кислоты. К примеру.

Лариса собственноручно тщательно перемыла чашки, вернулась в гостиную, понюхала содержимое заварочного чайника (пачули били просто наповал) и рискнула налить себе это, как она выразилась, нечто. Продегустировала. Ничего, пить можно, хотя к чаю это никакого отношения не имеет.

Нарик между тем достал кассету под рубрикой “Вера Червонцева” и сунул ее в плеер.

— Нарик, я тебя умоляю… — простонала Лариса.

— Погоди, тебе понравится, — убедительно заявил Нарик.

По экрану поползли титры, а потом высветилось название:

“Смерть из-под чадры”.

— Вещь! — сказал Нарик довольным тоном. — Посильней, чем “Фауст” Гете.

— Неужели? И в чем суть сего шедевра?

— О, тебе должно понравиться. — Гремучую убежденность кандидата химических наук можно было использовать при вялотекущих экзотермических реакциях. — Героиня, как понимаешь, высококлассная наемная убийца. И притом, заметь, правоверная мусульманка. После выполнения очередного задания мирно возвращается домой и видит любимого мужа в объятиях своей, гм-м, начальницы по смертоубийственной… работе. Дикие страсти. Бездна психологизма. Синтез поэзии и животной похоти. Уникальная философская концепция!

— Нарик, когда ты начинаешь так флиртовать с терминологией, я подозреваю наличие в твоей крови избыточного эфедрина.

— Лариса, ты меня обижаешь.

— Ты сам себя обижаешь. Я удивляюсь, как ты с твоим уровнем интеллекта прикипаешь сердцем к этому ширпотребу. “Уникальная философская концепция”! Черт возьми! Эта, как ее, Червонцева сумела перещеголять Аристотеля, Гегеля и Соловьева, да?! Неужели у нас есть режиссеры, которые способны…

— Она не режиссер. Она писательница. Пишет романы и заодно киносценарии.

— Еще хуже. Все эти современные писатели… Ты знаешь, впрочем, что я о них думаю. Пусть благодарят своих писательских богов, что до сих пор не попали в мои руки.

— Да, Мамба, если б ты не была отравительницей, ты стала бы литературным критиком.

— О нет. Травить ядом порядочнее, чем травить словом… Погоди. Ты что, в чай добавил кедровые иглы?!

— А, догадалась! Согласись, аромат и вкус преоригинальные.

— Да уж. Нарик, я больше такого чаю не хочу. Я слишком традиционна.

— Это издержки твоей специальности. Что может быть традиционнее убийства?

— При желании я могла бы тебе составить предметный ряд. Но для этого я слишком устала.

— Для усталого человека ты выглядишь чересчур агрессивно.

— Я всегда так выгляжу, дорогой мой.

— Послушай меня, Зульфия! Ты не должна упрекать его! Сердце мужчины пусто, как старая мечеть, и мужчина сам не ведает, какого бога там поселить…

— Не кощунствуй, Фирюза! Свой блуд ты прикрываешь лживыми речами, но я более не потерплю такого! Защищайся, если сможешь!

— Мой любимый момент, — прочувствованно сказал Нарик, глядя на экран, где две закутанные в черные одеяния дамочки принялись неумело, но энергично размахивать ятаганами. — Такие спецэффекты!

Одна дамочка отсекла другой руку по плечо. Кровь выхлестнула как из нового брандспойта и залила половину экранного пространства. Лариса презрительно скривилась и аккуратно выплюнула в чайную ложечку изжеванную кедровую иголку.

— Примитивно, — только и сказала отравительница.

— Ты в ужасном настроении, Черная Мамба. Обычно ты относишься к моим невинным развлечениям с большим терпением. А фильм все-таки интересный. Там еще появляются дети.

— Неужели? У убийцы?

— И у начальницы. И они долго выясняют, от кого кто рожал.

— Ну что тут скажешь…

— О Фирюза! Ты клялась мне в дружбе и предавала меня за моей спиной! Пусть простит тебя Пророк, а я простить не могу!

— Зульфия! Пощади меня ради моего несчастного ребенка!

— Я сама воспитаю твою дочь, Фирюза! Она никогда не узнает, какой подлой тварью была ее продажная мать!

Лариса проявила усталую заинтересованность:

— Кто кого убьет в конце концов? Зульфия Фирюзу или наоборот?

Нарик победно усмехнулся. В такие моменты он казался Ларисе младенцем с усами.

— Решение не такое лапидарное, — заявил кинолюбитель. — Фирюза и Зульфия объединяют усилия против злосчастного общего возлюбленного.

— Каким образом?

— Они совершают вместе с ним паломничество в Медину и сбрасывают сладострастника с верхушки самого высокого минарета. Он летит три минуты под старую фонограмму “Энигмы”. Рапидная съемка. Первоклассный эффект.

— Да, Нарик. ты серьезно болен этой чушью. Но у твоей Червониевой клиническая картина куда более неблагоприятная. Чтоб такие сценарии писать, надо обладать особым психическим сдвигом.

— В какой-то мере ты права. Чай остыл, между прочим.

— Послушай меня, Зульфия…

— Нам не о чем больше говорить, Фирюза! Я проклинаю тот день, когда дала тебе слово верности и присягнула служить тебе! Лучше сгинуть в страстном ложе песков пустыни, чем вновь и вновь заглядывать в твои лживые глаза!

— Ты ничем не лучше меня, сестра! Ты также услаждала его чресла и припадала губами к его мощному животворящему источнику. Пусть же эти губы выжжет клеймо позора!

— А-а-а!

— О-о-о!

Снова восьмиминутная драка, сопровождаемая тяжелым чувственным дыханием дублерш, коим выпала суровая доля озвучивать воинственных Фирюзу и Зульфию.

— Клиника, — опечаленно покачала головой Лариса.

— К слову сказать, Мамбочка, мы все со сдвигом. И ты можешь первой бросить в меня камень, если Уже перестала принимать мединал.

Лариса пасмурно посмотрела на товарища по оружию.

— Не издевайся надо мной, Нарик, — тяжело сказала она. — Ты знаешь, что у меня есть сны.

— Сны есть у всех.

— Такие, как у меня? — Лариса дернулась на софе. — Если б у всех были такие сны, большая часть мирового населения поселилась бы в домах скорби.

— Ну, не все так мрачно.

— Все, Нарик. Именно все.

— Махмуд, повелитель моего сердца, огонь моего лона! Клянусь ризами Пророка, что никогда не имела я склонности к ложу другого мужчины! И на небесном совете суждено было так, чтоб я исполнила волю неба и стала твоей пери. Ты приходил ко мне во сне, не видя твоего лика, я преисполнялась нежностью к тебе, меня повергал в истому твой взор и наполнял негой твой голос…

— Нарик, если ты сейчас же не выключишь это, я разобью экран.

— Я уже говорил, что ты агрессивно настроена?

— Говорил.

— Тогда не буду повторяться. И не буду подвергать свою технику опасности твоего безжалостного воздействия. Бедная Червонцева! Благо тебе с ней не встретиться.

— Как знать, — парировала Лариса.

— Ты же не убиваешь женщин.