Курортная зона - Страница 10

Впрочем, менять обличья и наряды — ее основное занятие. До сих пор помогающее не только продуктивно работать, но и в относительной безопасности жить.

Ха, может, ее попросят выступить с докладом на эту тему?! Роль мимикрии в повышении производительности труда убийцы. И заковыляет она на своих копьях-каблуках на сцену, в свет подслеповатых софитов, под сень занавеса, цветом отчетливо схожего с небом над металлургическим комбинатом…

— Нарик. — Лариса оторвала друга от поглощения вожделенного мороженого. — Почему сейшн Организация устроила именно в этой халупе, а? Приличного места не нашли?

— В этом весь смак! — голосом только что вусмерть удовлетворенного чревоугодника-садомазохиста заявил Нарик. Кандидат химических наук, казалось, пропитался мятным ликером до шнурков на ботинках. — Эта, как ты изволила выразиться, халупа — вовсе не халупа, а Дворец культуры и досуга работников Завода комбайностроения и сеялко-веялкопроизводства.

— ???

— Совершенно точно-с. Был, был в сладкие аграрные времена целинщины и нечерноземщины такой промышленный гигант. Заваливал Советскую Отчизну красномордыми комбайнами и косорукими сеялками-веялками. Отчего ходил в передовиках и, соответственно, боролся за интересный быт и здоровый отдых своих комбайностроителей и сеялкопроизводителей. Вот и отгрохали где-то в семидесятых шикарный по тем масштабам дворец — чтоб могли усталые заводчане, после смены трудовой смыв с телес мазут и баббит, бренчать заскорузлыми пальцами на беккеровских роялях, а ражие заводчанки в кокошниках и сарафанах — устраивать показательные смотры народной песни и пляски. Любил я, знаешь, в далекие времена, когда работал еще лаборантом в своем НИИ, посетить концерт подшефных творцов комбайнов и веялок. Бабы были — как на подбор: груди, бедра, глаза коровьи, шали павлово-посадские… Мои красавицы, куда вы умчались пестрой чередой?! Эх… А сейчас заводишко захирел, комбайностроители автостоянки да бензозаправки у кавказцев держат, а грудастые коллективы песни и пляски на рынке торгуют китайским “Ланкомом”, тайваньскими норковыми шубками и бытовой техникой фирмы Vitek.

— Как это печально, — безразличным тоном произнесла Лариса. Ей порядком надоело торчать в почти пустом зале — все остальные приглашенные еще тусовались в фойе и буфетах, а смотреть на плюшевый занавес и слушать Нариковы речи было просто нестерпимо.

Но Нарик был неутомим. Язык был самый главный член его тела, которым химик владел с потрясающем виртуозностью и вовсе без устали.

— Сам заводишко недавно с аукциона пустили. — плел речи Нарик. — Мы, Ларочка, между прочим, вполне бы смогли позволить себе такую покупку. Если б скинулись.

— Зачем тебе завод, Нарик? Выпускать сеялки для плантаций опийного мака?

— Вот и нет. Настоящий гений всему найдет применение. Но гения, то есть меня, опередили. И знаешь, кто злополучный сей заводик выкупил?

— Мне неинтересно.

— Зря. Выкупил некий господин Рустам Имразмамедович Марчкведелидзе.

— Не знаю такого. Я такого не убивала.

— Верно. Но ты буквально на днях устранила основного конкурента господина Рустама…

— Немова? Ну и что? Они грызутся меж собой, как скорпионы в банке, а я просто устраняю чересчур прытких особей. Так что плевала я на этого Марчкведелидзе.

— Значит, ты еще не знаешь?..

— Что?

— Вдова убитого тобой Немова не поверила, что он умер от естественных причин. Тем более что как раз накануне смерти мужа она получила странную записку, грозящую неприятностями. Поначалу она смысла записки не поняла, а как мужа схоронила, то решила и всю свою жизнь, и все сбережения положить на то, чтоб найти Доброго Человека Из Сычуани.

— Кого? — бесстрастно переспросила Лариса, сверля шпилькой туфельки ковровое покрытие пола.

— “Добрый человек из Сычуани”. Так была подписана записка. Неизвестный доброхот оказался знатоком Брехта.

— Ну и что? Записка, предупреждение, вещее гудение сливного бачка… Тяжелая поступь Рока и все такое. Эта неумная Немова поплачет и успокоится.

— Нет. — Нарик доел мороженое и культурно поставил вазочку на пол перед соседним сиденьем. — Немова отнюдь не глупа, ибо хочет две вещи: найти того, кто предупредил ее об опасности, и…

— И?

— И замочить того, кто убил ее мужа. Киллера. Тебя.

— Руки коротки. — усмехнулась Лариса. — Пусть лучше пристрелит Марчкведелидзе.

— Вот до него у нее действительно руки коротки. В полунищем этом городишке древних оружейников, куда нас всех, грешных, оперативно созвали на сей слет бойскаутов, господин Марчкведелидзе всю экономику к липким лапкам прибрал, а теперь еще и баллотируется на пост мэра — не знала, что ли? Рустама-баши, будущего главу города, охраняют, как андалузскую девственницу накануне свадьбы, посему подступиться к нему разъяренной мстительнице Немовой просто невозможно. И тогда безутешная и бешеная в своей безутешности вдовица Немова пошла по пути наименьшего сопротивления — решила отомстить киллеру, замочившему бесценного муженька. Око за око, и все такое.

— Насколько это серьезно?

— По слухам, она наняла Истопника.

Сердце Ларисы сделало перебой: раз-два, раз-два-три. А потом вернулось к обычному ритму.

— Говорят, Истопник берет за услуги даже дороже, чем я, — безразличным тоном сказала Лариса. — И работает не по всякому заказу, а только из-за личных связей с заказчиком. Откуда у какой-то бизнес-вдовы Немовой такие деньги и связи, а, Нарик? Молчишь. Версий не строишь. И правильно. — Лариса ласково улыбнулась приятелю. — Это слухи, мой любимый химик.

— А если нет? Я за тебя боюсь.

— Напрасно. — Улыбка Ларисы стала еще шире. — Бояться надо не за меня. Бояться надо меня. Впрочем, к тебе, мое сокровище, это не относится.

Лариса встала.

— Ты куда? — переполошился Нарик.

— Верну в буфет твой вазончик, потом зайду в дамскую комнату. И просто… поброжу среди публики до начала официального заседания. Интересно ведь, кто… прибыл? Почтил честью, так сказать.

— Ты засветишься!

— А кто здесь знает, что я — это я? Только ты.

— И Старик.

Лариса стиснула вазочку:

— Он здесь?

— Да. Чуть ли не в президиуме.

— Тогда я чего-то недопонимаю, Нарик.

— Круги решили открыться и сотрудничать. Надо следить за сплетнями среди простых смертных.

— Однако! Можешь считать, что ты меня потряс своей информированностью. Но пройтись — пройдусь. И надеюсь, небольшое, вполне цивильное дефиле немного прояснит мои мозги, уже насквозь пропитанные мятной изжогой твоего мороженого.

…В отличие от полутемного, затхлого, пропахшего пыльным драпом зала, фойе сияло, звучало, двигалось, искрилось; модные кондиционеры надрывались из последних сил, спасая бесцельно толкущуюся расфранченную толпу от духоты и адских смесей дорогих Духов и дезодорантов. Лощеными страусами в толпе скользили официанты, разнося шампанское, коньяк и кокаин для особо желающих. Впрочем, желающих халявно накокаиниться было немало даже среди этой бессовестно состоятельной публики. Под сенью олеандров, фикусов и фуксий на бархатных диванах раскинули утомленные чресла и вели незначительные беседы Страшные Мира Сего. Правда, лиц Страшных Мира Сего увидеть не было никакой возможности: чернопиджачная охрана бдительно держала оборону и отслеживала периметр. Лариса усмехнулась. Собрались, коллеги, так их!.. Устроили отчетную показушную акцию под девизом:“За гуманизм и идейную выдержанность”, а сами думают только о трех вещах:

— как бы для меня это не кончилось плохо!

— как бы это не кончилось плохо вон для того типа в синей тройке, чья морда странно напоминает фоторобот убийцы-маньяка, недавно засветившийся во всех теленовостях!

И:

— а мой собственный фоторобот еще не успели составить?..

Лариса обладала уникальным для женщины ее профессии и имиджа свойством — в любой толпе она словно переходила из твердого состояния в жидкое или даже газообразное (в зависимости от плотности окружающей толпы) и без всяких неприятностей вроде комплиментов, поглаживаний по заду и вопросов: “Куда спешит крошка леди?” проникала именно туда, куда и было ей нужно. Она беспрепятственно миновала толчею у буфетной стойки, поставила к горке немытой посуды Нарикову вазочку, чем неожиданно умилила распаренную барменшу, которая ни с того ни с сего заявила: “Вижу первого нормального человека в этом гадюшнике”.