Курортная зона - Страница 11

- Не знаю еще, - осторожно говорит Ленка, - а что?

- Пошли со мной в психушку.

- Это еще зачем? - пугается Ленка. Нет, может, ей и есть что делать в психушке, но не так ведь, наскоком.

- Лошадь навещать. Вдвоем спокойнее как-то.

- Что с ней? Свихнулась?

- Не то чтобы свихнулась, - задумчиво говорит Лидочка, - а, ты понимаешь, странный случай. Сидит она в парикмахерской. Ресницы красит. Парикмахерша сзади стоит. Ножницами стрекочет. И тут, ты понимаешь, приходит в голову Лошади мысль - а что, если пока она вот так сидит, парикмахерша обойдет кресло и ножницами по горлу - раз. Ну, она сначала так эту мысль от себя отогнала, да еще внутренне похихикала, но ведь ей все хуже и хуже. Все она себе представляет, как приходит парикмахерша, обходит ее сзади, раскрывает эти ножницы и... А она ведь совсем беззащитная, Лошадь. Сидит, глаза закрыты, ресницы в краске, по уши в простыню закутана.

- И что?

- А ничего! Сорвала она с себя эту простыню и рванула из парикмахерской. Даже ресницы не смыла. Так и бежала по улице, как Фреди Крюггер.

- И, по-твоему, она ненормальная? - скептически интересуется Ленка. Вполне закономерная реакция. Мне, вон, парикмахерша однажды самой чуть ухо не отрезала.

- Да нет, это как раз в порядке вещей. Я их сама знаешь как боюсь... А только с тех пор начались у Лошади неприятности - как она выйдет на улицу, так ей плохо делается. Все ей, понимаешь, кажется, что кто-то подойдет сзади и пырнет ее ножном в спину. Ноги у нее, у бедной подкашиваются, в ушах шумит... Она теперь без мамы из дому не выходит.

- Вот это да! - восхищается Ленка. - Скованные одной цепью. Ладно, пошли, уговорила.

- Кстати, - неожиданно интересуется Лидочка, - ты Потрошилова давно видела?

- С убийства Улофа Пальме не видела, - отвечает Ленка.

- Что за политическая привязка?

- А он в запой ушел. Жалко, говорит, Улофа, хороший мужик был.

- Я его жене блузку толкнула, - говорит Лидочка. - Увидишь, скажи, пусть деньги отдаст.

- Да ты что, мать, - удивляется Ленка, - они же развелись.

- Давно?

- С убийства Улофа Пальме и развелись. Какие деньги, это ж год назад было!

- Как время летит! - удивляется Лидочка. - А мне казалось, это недавно было! Хотя нет, блузка-то была со стойкой, такие в этом году уже не носят. Еще кофе хочешь?

- Я бы поела чего-нибудь, - виновато говорит Ленка.

- Обойдешься, - отрезала Лидочка. - Я на диете.

У Лидочки орлиный нос, близко посаженные глаза и муж-художник. Держать в доме мужа-художника - все равно что афганскую борзую - престижно, но утомительно. Это не Ленка придумала - это в справочнике пород собак так написано. Отсюда и диеты. Лидочка неделями отказывает себе во всем, нагоняя вес за время кратких передышек. Жизнь у нее так и проходит - в борьбе и самоограничениях.

- Слушай, - говорит она, - ты святые письма получала?

Ленка уже привыкла к причудливому ходу Лидочкиных мыслей.

- Нет, только анонимные. И не я, а папа. "Не выступайте с отрицательным отзывом на защите диссертанта Иванчука 20 июня в 16.00 в большом актовом зале, банкета не будет, а то мы разделаемся, говорят, с вашей любимой доченькой".

- До чего ученые дошли! - возмущается Лидочка. - И кто писал? Диссертант этот?

- Нет, - говорит Ленка, - его тетя. Но подписано "Доброжелатель". Родители мне газовый баллончик дали, и еще гаечный ключ. Ржавый, но удобный. Так и хожу. А зачем тебе святые письма?

- Я их размножаю, - объясняет Лидочка. - Размножаю и рассылаю лучшим друзьям. А то, знаешь, что будет, если их не отправить?

- Что? - интересуется Ленка.

- Даже говорить об этом не хочу, - отрезала Лидочка.

* * *

- Истерия у твоей Лошади, - говорит папа, - чистейшей воды истерия. Это просто наказание какое-то - у меня на приеме тоже сплошные истерички у одной голова болит, когда она диплом писать садится, ну так болит, что в глазах темнеет, у другой на свекровь аллергия какая-то загадочная. Кстати, мамочка, интересный случай! Женщина, доктор наук, телефонную трубку платком обертывает и, когда садится, под себя папку для бумаг подкладывает. Тебе это ничего не напоминает?

- Ах, Муня, перестань, - обижается мама, - мои родственники все сумасшедшие. А твои, конечно, ангелы!

- Ты на личности не переходи, - отвечает папа, - я же просто спросил.

- Все с ней понятно, - авторитетно разъясняет Ленка, - третья стадия по Грофу.

- Чего?

- Родов, конечно. Третью стадию прошла неудачно. Захлебнулась в каловых массах.

- Ты на своих приятелей посмотри! - обиделся почему-то папа. Писатели! Да я по их опусам могу диагнозы ставить. С закрытыми глазами.

- Ты моих приятелей не трогай! - возмущается Ленка.

- Он в настроении, - объясняет мама. - Он уже тронул моих родителей.

Папа уже готов и дальше развивать эту благодатную тему, но тут звонит телефон. Он берет трубку.

- Лена, тебя.

- Слушай, - доносится до Ленки голос поэта Добролюбова, - а если это будет ирландский волкодав?

* * *

В дурдоме тихо. На аллеях лежат нежные полосатые тени, на тополях блестит клейкая, свежая листва. Асфальт в глубоких трещинах, сквозь которые лезут разные травы. Сегодня тепло, и все неопасные больные мирно гуляют по теплым дорожкам. Они идут вместе с Лошадью. У Лошади здоровый отдохнувший вид.

- Ты понимаешь, - говорит она Лидочке, - она ведь обо мне заботится. Я ей говорю - мама, хватит, это не твое дело, кто мне звонит. Ты его все равно не знаешь!

- Разменяться вам бы надо, - сочувственно говорит Лидочка. - А то тебе никакой жизни не будет.

- Разменяться! Хорошо бы! А мне что делать? Я же без нее выйти на улицу не могу. Нет, в ушах уже, конечно, не так шумит, а в глазах еще что-то бегает.

- Ну, они тебя лечат как-то? - пытается перевести Ленка разговор в логическое русло.

- Лечат! Они вылечат! Лучше бы они маму вылечили!

- Ну, хоть процедуры они какие-то назначают?

- Да ничего они не делают! Аутотренинг какой-то. Лидка! - оживляется она. - Тут такой врач работает! Лидка, ты бы слышала этот голос! Когда он говорит "расслабьтесь", у меня ноги подкашиваются.

- А ты что делаешь? - с интересом спрашивает Лидочка.

- Ложусь, естественно. Мы все лежим и дышим. Ты, Лидка, неправильно дышишь. Начинать надо от живота.