Куриный бульон для души. 101 история для мам. О радости, вдохновении и счастье материнства - Страница 2

26 апреля 1975 года мы с моей подругой Кэрол Дэй ехали по пыльным улицам Сайгона в скрипучем «фольксваген-жуке», и мне казалось, что с виду мы ровно те, кто есть на самом деле: парочка мамаш из Айовы. Когда мы с Кэрол три месяца назад согласились сопровождать троих вьетнамских сироток в их американские семьи, эта поездка выглядела интересной, но безопасной. Мы с мужем Марком и сами подали заявку, чтобы усыновить сироту. Нам хотелось творить добро. Откуда же нам с Кэрол было знать, что к нашему приезду Сайгон окажется в осаде?

Бомбы падали ближе, чем в трех милях от города, и даже тогда мирные жители потоком шли мимо нашей машины, таща все свои пожитки на тачках или у себя на спине. Но наш водитель, Шери Кларк, директор международной организации «Друзья детей Вьетнама» («ДДВ»), имела скорее восторженный, чем напуганный вид. Не успели мы приземлиться, как она осыпала нас новостями:

– Вы слыхали, что президент Форд одобрил масштабный вывоз детей как крайнюю меру их спасения? Вы повезете домой двести сироток!

Мы с Кэрол изумленно переглянулись.

– Вчера мы смогли вывезти полный самолет детей, – продолжила Шери. – В последнюю минуту вьетнамское правительство отказалось выпускать его, но пилот уже был готов к взлету, поэтому он просто взял и улетел! Сто пятьдесят детей теперь находятся в безопасности в Сан-Франциско!

Даже проработав много лет медсестрами, мы не были готовы к тому, что увидим в центре ДДВ. Каждый дюйм на нескольких этажах роскошного французского особняка был укрыт пледами или циновками – и на каждом из них лежали дети: сотни плачущих, агукающих младенцев, чьи родители бросили их или погибли.

Смена часовых поясов далась нам нелегко, но мы с Кэрол решительно стали готовить детей к воздушной транспортировке, запланированной на следующий день. Наш самолет должен был вылететь первым. Каждому ребенку требовались одежда и пеленки, осмотр и официальное имя. Верные волонтеры из Америки и Вьетнама работали круглые сутки.

На следующее утро мы узнали, что нашему агентству не разрешили лететь первыми в отместку за несанкционированный вылет накануне. Нам позволят лететь только тогда – и только в том случае, – когда это допустит вьетнамское правительство.

– Остается только ждать и молиться, – спокойно сказала Шери.

Мы все знали, что для американцев и сирот в Сайгоне время уже на исходе.

Мы с Кэрол присоединились к остальным волонтерам, которые в спешке готовили детей к другому, одобренному рейсу – он отправлялся в Австралию.

На палящей жаре мы погрузили детей в фургон «фольксваген», из которого убрали среднее сиденье. Я сидела на многоместном сиденье и везла у своих ног двадцать одного ребенка; остальные ехали точно так же.

Мы прибыли в аэропорт и увидели, что движение застопорилось. В небо вздымалось огромное черное облако. Заходя в ворота, мы услышали ужасную новость: первый самолет с сиротами – тот, на который мы умоляли пустить нас, – рухнул после взлета.

Этого просто не могло быть. Мы решили не верить. Нам некогда было волноваться, пока мы загружали хнычущих обезвоженных детей в самолет, который полетит к свободе. Пока самолет взлетал, мы с Кэрол стояли, держась за руки. Когда они улетели, мы пустились в пляс на площадке перед ангаром. Один самолет свободен!

Наша радость была недолгой. Мы вернулись и обнаружили, что взрослые в нашем центре раздавлены горем. Шери сбивчиво подтвердила новость, которой мы отказались верить. Сотни малышей и их сопровождающие погибли, когда самолет взорвался после взлета. Неизвестно, сбили ли его или в него попала бомба.

Миротворцы и младенцы! Кто способен сделать такое? И сделают ли это снова? В отчаянии я села на ротанговый диван и не смогла сдержать рыданий. Самолет, на который мы с боем пытались попасть, рухнул, и то же стало с моей верой. Меня настигло ужасное чувство, что я больше никогда не увижу мужа и дочек.

В тот вечер Шери подозвала меня к себе. Даже после ужасного потрясения я оказалась не готова к ее словам:

– У тебя в портфеле документы на усыновление. Хочешь пойти и выбрать себе сына, вместо того чтобы ждать, когда кто-то выберет его за тебя?

Казалось, что в один день сбылись и мои худшие страхи, и самые заветные желания. Как же обрадуются дочки, если я вернусь домой с братиком для них! Но… как же мне выбрать ребенка? С молитвой на губах я вошла в соседнюю комнату.

Я бродила среди моря детей, когда ко мне подполз малыш в одном лишь подгузнике. Я взяла его на руки, а он положил головку мне на плечо и будто бы обнял меня в ответ. Я носила его по комнате, рассматривая и трогая каждого ребенка. Зал наверху был точно так же забит детьми. Когда я стала молиться о решении, которое собиралась принять, малыш на моих руках как будто прижался ко мне крепче. Я чувствовала его легкое дыхание, когда он обнимал меня за шею и обосновывался в моем сердце.

– Здравствуй, Митчелл, – прошептала я ему. – Я – твоя мама.

На следующий день мы узнали хорошие новости: нашему самолету разрешили взлететь днем. Общими усилиями волонтеры собрали оставшихся сто пятьдесят детей.

Для первой из нескольких предстоящих поездок в аэропорт малышей располагали по трое-четверо на сиденье списанного городского автобуса; Кэрол и я поехали с ними. И вновь случилась катастрофа. Прибыв в аэропорт, мы узнали, что президент Вьетнама Тхьеу отменил наш рейс. Стараясь не паниковать, мы на удушающей жаре помогали высаживать детей в грязные куонсетские ангары. Неужели мы никогда не выберемся отсюда? Неужели мы все умрем в осажденном Сайгоне?

Наконец Росс, работник ДДВ, ворвался внутрь.

– Президент Тхьеу дал разрешение только на один рейс, и он отправляется немедленно. Грузим детей – и вы летите тоже! – сказал он мне и Кэрол.

У нас появился шанс выбраться!

– Нет, – ответила я. – Я оставила сына в центре ждать следующего автобуса. Мне нужно вернуться за ним.

– Лиэнн, – сказал Росс, – ты же видишь, что происходит. Улетай, пока можешь. Я обещаю, что мы постараемся отправить сына к тебе как можно скорее.

Да, я видела, что происходит.

– Я не уеду без Митчелла!

– Тогда поторопись, – произнес Росс. – Я задержу самолет на столько, на сколько смогу, но нам нельзя лишать этих детей их шанса.

Я побежала к автобусу. Водитель безрассудно пронесся по городу, погрузившемуся в хаос, и высадил меня за милю до нашего центра. Ремешок на моей сандалии лопнул, и обувь яростно колотила меня по лодыжке. Я сняла ее на бегу. В боку страшно кололо, пока я мчалась по лестнице в наш центр.

– Самолет… – только и смогла выдохнуть я.

Шери усадила меня в кресло:

– Знаю. Я только что говорила с аэропортом.

– И что?

Шери ухмыльнулась:

– Самолет тебя дождется!

Я просияла, пытаясь отдышаться.

– Но это еще не все новости: на этот рейс можно взять больше детей, и второму самолету тоже разрешили вылет!

По моему лицу потекли слезы, я отыскала Митчелла и крепко прижала его к себе. Я молча поклялась никогда больше не оставлять его.

Мое сердце бешено колотилось, когда через несколько часов я оказалась в выпотрошенном грузовом самолете. По центру его в ряд стояли двадцать картонных коробок, в каждой из которых лежали по два-три младенца. Другие дети, постарше, сидели, пристегнутые ремнями, на длинных боковых скамьях. На их лицах было написано замешательство.

Двери закрылись; мотор оглушительно заревел.

Я не могла перестать думать об облаке черного дыма от упавшего самолета. Нахлынула паника, и я покрепче прижала к себе Митчелла. Пока самолет выруливал на взлетную полосу, я читала «Отче наш». Затем… мы взмыли в воздух. Продержаться бы пять минут, и тогда мы сможем добраться до дома.

Наконец капитан сказал:

– Мы покинули зону артобстрела. Мы в безопасности. Летим домой!

В самолете раздались радостные возгласы.

Думая о хаосе войны, я молилась за тех, кого мы оставили позади. А потом поблагодарила Бога за то, что мы с Кэрол смогли сотворить столько добра, сколько даже не могли себе представить. Нас всех ждала жизнь, полная надежды, – в том числе и сына, который у меня только что появился.