Купол на Кельме - Страница 20

На другой день за завтраком Маринов объявил выходной.

Необычайно приятно было получить выходной – сутки полной свободы, сколько угодно часов, чтобы выспаться, отдохнуть, починить одежду, полежать на солнышке, пойти на охоту или на рыбалку…

Я, например, занялся сапожным делом: вытащил ножик, дратву, вар и начал прилаживать отставшую подошву. Я не сапожник, но через полчаса подошва была пришита. Может быть, я сделал не так аккуратно, недостаточно красиво, но, во всяком случае, прочно. Никогда я не мог понять людей, которые умеют решать дифференциальные уравнения или конструировать токарные станки и в смущении останавливаются перед электрической пробкой или гвоздем в каблуке.

Пока я занимался сапожным мастерством, Ирина куда-то собралась с геологическим молотком. Я намекнул, что не прочь пойти с ней. Ирина вежливо уклонилась. У нее уже есть спутник – Левушка. Она хочет показать ему, как надо вести записи. Я заскучаю с ними, а Левушка будет стесняться…

Я обиделся и дал себе зарок больше не напрашиваться в спутники Ирине. Мое общество ее не устраивает – не буду навязчивым. Найдутся другие люди, которым приятно со мной. Вот Тимофей звал меня ловить хариусов на пороге.

Обычно Тимофей был мешковат, ходил вразвалку, говорил нараспев, но на рыбалке он превратился в другого человека. Движения его стали быстрыми, экономными и точными, голос тише, слова короче и сдержаннее, глаза загорелись охотничьей страстью.

– Тут они! – взволнованным шепотом предупредил он, указывая на редкие пузыри.

Хариусы целой стайкой стояли над мосластыми камнями, пошевеливая плавниками, ожидали, чтобы неосторожный мотылек коснулся воды. Мы их видели прекрасно, но стрелять в воду было бессмысленно. Вода гасит удар, даже если прицелиться правильно.

Тимофей действовал иначе. Он ловил больших зеленовато-бронзовых слепней, хладнокровно обрывал им крылья и кидал на воду, поверх камня, там, где прозрачные струйки бежали над светлым известняком. Завидя слепня, какая-нибудь из рыб стремглав бросалась на добычу. В ту четверть секунды, когда она хватала слепня, нужно было ее подстрелить. Один из нас бросал мух, другой стрелял. Охота азартная, требует быстрой реакции. Но целиться в плывущую муху удобно. Тимофей стрелял дважды, и оба раза хариусы всплывали брюхом вверх. У меня получалось хуже. Один раз я промазал, второго хариуса все-таки подстрелил, но не очень удачно. Он всплыл намного ниже камня. Спасибо, рядом на берегу возились ребятишки: две девчонки и мальчишка лет шести-семи. Они проворно столкнули лодку втроем и догнали мою уплывающую добычу. Тут же стояли взрослые и сам Тимофей, но никто не мешал малолеткам распоряжаться в лодке. Только учительница, вчерашняя наша хозяйка, крикнула с берега:

– Не балуй!

– Не привыкнет никак. Не нашинская, – сказал о ней Тимофей.

Оказывается, на Лосьве не принято останавливать ребят, если они лезут в лодку или берут в руки ружье. Однажды при мне местный житель послал одиннадцатилетнего сына с поручением за двадцать километров через тайгу, конечно, без всякого компаса. Семилетний мальчишка управится с лодкой; одиннадцатилетний найдет дорогу в тайге по зарубкам, по солнцу, по мху, по веткам на поляне; пятнадцатилетний один на один выйдет на медведя. Нельзя воспитать таежника, если с детства оберегать его от риска, от опасности, от маленьких царапин.

Разжигая костер, Тимофей снова заговорил об учительнице.

– Тоже и у ней история «с крючком», – начал он. – Сама-то она не здешняя, с Украины, да еще городская. А мужик ее, Василий, наших мест уроженец. В ту войну они повстречались. Василий как раз в ихнем городе воевал. Когда Перекоп взяли и беляков в море скинули, Василий стал свататься. Она говорит: «Согласная. Но жить будем у меня». Известно – женское дело, слезы и прочее. Переговорила она Василия, покорился он бабе. Живет в городе, плотничает. Об охоте и помышлять нечего. Живого зверя в клетках держат и за посмотр деньги берут. И вот от городского воздуха сделалась у Василия болезнь – в легких дымное засорение. Доктора его порошками кормят, но Василий порошки те в помойное ведро бросал. «Мне, говорит, одно, лечение. Зимой в тайгу да с ружьем на белку». Жена видит такое дело – чахнет человек. Отпустила его на зиму. Но зарок взяла – чтобы к июню Василий в обрат вернулся. Василий собрался живым манером. Поезда на Югру тогда еще не ходили, так он от станции четыреста верст пешком шел. За зиму болезнь его прошла – выкашлял дым из легких. А к лету он уже к жене собирался, потому у нас, лосьвинских, слово крепкое и зарок никак не полагается нарушать. Но тут вышла незадача. Ногу Василий повредил. Пришлось писать жене, что лежит больной. Ну, она не поверила, решила, что у Васи полюбовница здесь, сама за ним приехала. Посмотрела, как мы живем просторно, покушала семги, брусники нашей, вяленой сохатины, с ружьем тоже побаловалась. И, смотри-ка, к осени, как им в дорогу собираться, она говорит: «Вася, я понимаю, что тебе без тайги не жить. Кто такую красоту разок видел, всю жизнь она сниться будет. И потому решила я с тобой здесь остаться навеки». Вот оно как вышло! – заключил Тимофей. – Хотела она Василия к себе переселить… и сама же к нему переселилась.

Тимофей рассказывал еще что-то, журча, как река. Я слушал его без достаточного внимания. Мне надо было подумать еще и еще раз о своем вчерашнем позоре.

Я оказался в дураках – неприятно, но факт. Наивно, с наскока я хотел опрокинуть Маринова и получил по заслугам. Что у меня есть за душой? Сведения, вычитанные из учебников. Возможно, сведений у меня даже больше: учебники я читал недавно, а Маринов лет пятнадцать назад. Но у него опыт. Он умеет применять свои знания, а я не умею…

Чтобы превзойти соперника, надо у него учиться. Не наскакивать с голыми руками, а изучать приемы, манеру, метод… Идти к Маринову, кланяться и просить: «Леонид Павлович, объясните, пожалуйста, как вы приступаете к делу?»

И тут я увидел, что Маринов с геологическим молотком идет вниз по реке. Ирина пошла вверх и тоже с геологическим молотком. Я понял, что тут заговор. Под предлогом прогулки в выходной день Маринов решил провести рекогносцировку. Но почему же отстранили меня?

Я догнал Маринова:

– Вы куда, Леонид Павлович?

.Маринов ответил уклончиво-дескать, как видите, иду вниз по реке.

– А что вы хотите посмотреть там?

– Все, что обнажения покажут, Гриша.

Очевидно, он не хотел посвящать меня в свои планы и догадки, предпочитал преподнести готовые выводы, поразить результатом. Но меня не устраивала пассивная роль восхищенного слушателя.

Я понял, что вежливыми вопросами добьюсь только вежливых отказов, и решил говорить резко, напрямик.

– Мы одни сейчас, – сказал я, приноравливая свой шаг к широкой походке Маринова, – и вашему авторитету не повредит, если я скажу вам несколько неприятных слов. Вы человек знающий, опытный, способный, у вас есть чему поучиться, но вы учите нас по методу щенка, брошенного в воду. Вы действуете, как средневековый цеховой мастер, – прячете свои методы, чтобы удивить результатом. Это ложный путь для создания авторитета. Мы все приехали сюда, чтобы учиться у вас: и студенты, и я, и Ирина. Но вы забываете, что нас надо учить по-разному. Ребята еще не умеют видеть факты. Они знают породы по книгам, понаслышке и не умеют их узнавать. Вы имеете возможность ткнуть их носом: «Вот факт, вы его прозевали, товарищ студент». Мы с Ириной видим не меньше вас, но не умеем понять. Почему вы понимаете, а мы не можем? Вы способнее? Возможно, но не это главное. Главное – в методе. Я видел вчера: когда мы все кинулись на обнажение, вы сели на соседнем холме и издалека увидели больше. На что вы смотрели с холма? Если бы вы были цеховым мастером, я следил бы за вами тайком, чтобы догадаться, в чем секрет. Но вы не мастер, я не подмастерье. Оба мы советские геологи. И я прихожу к вам, как геолог к геологу. Не прошу, а требую. Объясните мне, как вы рассуждаете, что ищете, зачем пошли вниз по реке, как вы осматриваете обнажения. Для меня это важнее, чем итоги, которые вы принесете к вечеру.