Культурология. Дайджест №4 / 2017 - Страница 6

Изменить размер шрифта:

А главным наблюдаемым объектом касыды становится сам ее автор, поэт. Для удобства восприятия структуру касыды можно представить в виде двух перекрещивающихся линий. По вертикали дается цепочка иерархически расставленных нравственных ценностей, по горизонтали расположены основные жизненные ситуации (мотивы касыды). Вертикальная шкала ценностей является иллюстрацией восхождения души к бессмертию и счастью, либо, напротив, ее нисхождения к смерти. Выбор динамики мыслей и чувств остается за познающим мир субъектом. Ему важно отследить движение души, освободить ее от корыстных сиюминутных привязанностей, которые неизбежно влекут к страданию и смерти, и направить их к истинным целям – свободе и счастью.

Знаменитая муаллака ’Имруль-Кайса есть не что иное, как разработка темы антонимов с их гармонизацией в единой цели – познании ритма судьбы. Главным приемом гармонизации служит тахвиль – перенос внимания от негатива к позитиву. Сознание поэта с легкостью перемещается в те моменты прошлого, когда он испытывал ощущение счастья. Фиксация на данной эмоции позволяет ему перенести временные трудности. Знание основной особенности времени «каррва-фарр» (убегать и возвращаться) делает его уверенным в том, что все обратимо и прежние радости повторятся еще не раз.

В знаменитом зачине «Постойте, поплачем!» поэт обращается к пустынным местам Тудых и Микрат, поднимая тему жизни и смерти, памяти и преходящей реальности. Само начало «Кифа» представляет собой форму повелительного наклонения, где заложено противопоставление присутствия и отсутствия. Поэт призывает остановиться и поразмыслить над тем, кто отсюда ушел. Душа поэта ищет прежние следы удовольствия, чтобы уйти от горестей, успокоиться и вернуться в состояние гармонии.

Нельзя возродить прежнее жилище возлюбленной, но можно воскресить память сердца. Технология перехода от горести к приятным воспоминаниям формирует движение от необходимости к блаженству.

Зухайр ибн Аби Сульма пишет о холме в сходной манере:

Стерся след жилища в Мутасалламе,
Его следы подобны стертым страницам книги или узору, покрывающему ладони девушки перед свадьбой (3, с. 38).

Уже в начале стиха есть противопоставление жилище-след – обитаемое-необитаемое место. Исчезновение следов можно воспринимать как с точки зрения небытия, так и с точки зрения вечности. Поэт задается вопросом о причине опустошения некогда цветущего места, пытается раскопать следы жизни в забытом становище, не подвластные времени и смерти. Недаром поэт сравнивает следы жилища с рисунком на ладони девушки, подчеркивая свою приверженность идее вечности, побеждающей забвение. Можно зафиксировать движение мысли поэта в направлении вечности.

Превращения домов в холмы выражает горечь утраты места в душе поэта, но также – желание удержать силу времени, восстать против его могучей разрушающей силы и воссоздать жизнь. Образ холма в поэзии означает рождение иной жизни, противостоящей смерти.

Происходит олицетворение вечности в жажде наслаждения как наиболее приятной стороне жизни. Сведение жизни к наслаждению – известный лейтмотив арабской и арабо-мусульманской суфийской поэзии. Достаточно вспомнить известный стих Омара Хайяма:

Сколько я ни вникаю в дела под луною,
Наслаждение – все, остальное – ничто.

Наслаждение – это способность ценить настоящий момент во всех его проявлениях и проекциях, видеть в нем источник радости и мудрости.

Особую роль в обретении цельного и радостного мировосприятия играет способность восхищаться красотой и гармонией женщины. Женщина является источником благодати, жизненного изобилия, орудием противостояния всему уродливому в бытии. Как пишет Имруль-Кайс, «она освещает мрак ночи, подобно лампаде отшельника» (4, с. 35). В то же время, исходя из постулата о двойственности бытия, женщина может выступать в поэзии не только как утешительница и дарительница наслаждений, но и как разрушительница. Если женщине-плодородию свойственны такие качества, как приветливость, доброта и мягкость, то вторая ее ипостась отмечена холодностью и расчетливостью и лишь дает надежду на проявление милости. И в том и в другом случае подчеркивается ее врожденная гармония в теле, мыслях и чувствах. Она самодостаточна, и в этом сходство обоих образов, проявление принципа симметрии бытия.

С женщиной связан мотив страсти, что создает внутреннюю динамику насиба. Поэт стремится приблизиться к счастью, выражает решимость преодолеть все жизненные проблемы достойно, в том числе претерпеть и понять капризы возлюбленной. Поэт обожествляет ее как источник жизни и наслаждения, но признает ее привязанность к материальным благам. Он стремится получить женщину, которую любит, но она предпочитает ему другого, более знатного, либо вообще игнорирует.

Поэт преодолевает это противоречие следующим образом: он верен кодексу рыцаря и не требует от женщин скорой взаимности, надеясь на отдаленную встречу. Он довольствуется малым и знает, что рано или поздно его желания осуществятся. Об этом говорят все доисламские поэты в свойственной каждому манере.

Итак, поэт-рыцарь пустыни следует долгу чести и верности и не позволяет своим страстям полностью овладеть им. Тем более что впереди всегда ждет опасное путешествие, война, борьба с трудностями.

Мотив путешествия охватывает всю структуру касыды, причем это путешествие – как внешнее, связанное с необходимостью искать новый оазис после истощения прежнего, так и внутреннее – путь души от утраты к надежде. По словам Мустафы Насыфа, «путешествие начинается в месте прежнего, отжившего пространства и сразу же переходит в психосоматическое пространство-время, когда в сознании всплывают вопросы о неизбежности перемен» (6, с. 38).

Статичный мотив холма резко контрастирует с мотивом путешествия. Целый набор антонимов передает смятение в душе поэта, отражая его нежелание покидать устоявшуюся жизнь. Тягостные ощущения связаны с уходящим временем и местом радости и спокойствия, и только думы о новой цели помогают душе преодолеть горесть расставания с прошлым.

Так, Зухайр ибн Аби Сульма пишет об отъезде следующее:

Разве ты видишь собирающихся тебя покинуть девушек?
Нет, я вижу будущее плодородие мест (3, с. 40).

Девушки играют и смеются, хотя им предстоят сложности перехода. В призыве поэта посмотреть на сборы девушек видно желание проводить с миром прошлое, настроиться на спокойствие и уверенность в обретении другого прекрасного места, места мечты. В подсознании поэта встает вопрос: что придется отдать ради этой цели? Как минимизировать потери? Как сократить расстояние до нее? Верблюдица (нака), основа мотива путешествия, выступает союзником поэта в его противостоянии невзгодам. Ее сравнивают с кораблем, везущим товары к заветной цели. Она символизирует силу того, кто решается на перемены и контролирует их, идет к правильной цели. Это – корабль надежды в мире странствий.

Переход от чувства страха и обеспокоенности к радостной уверенности прост и скор. Поэт выбирает решимость вместо слабости, движение вместо застоя, стремление вместо растерянности. Так происходит борьба противоположностей в нашем сознании, когда мы вступаем на путь к нашей цели. В этом деле главное – изгнать сомнения и настроиться на результат уже на первом этапе, в уме. Верблюдица олицетворяет друзей и советчиков для решившегося на путь мечты. Девушки у источника говорят о награде за верные действия, о победе жизни над смертью. Это и есть тахвиль – перенос мыслей от негатива к позитиву, от тягостной необходимости к мечте, столь востребованный в современных психологических тренингах.

Тема фахра (самовосхваления) необыкновенно важна в арабской касыде, ведь она описывает состояние уверенности и легкой отрешенности поэта, необходимое для настройки его подсознания на содружество с судьбой. Для бедуинов мотив фахра также позволяет соотнести личные и общественные желания, гармонизировав их в единой цели. Эта общая цель – стать безупречным рыцарем пустыни, обрести такие качества, как осознанность, решительность и милосердие.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com