Культурология. Дайджест №4 / 2014 - Страница 10

Автор реферируемой работы рассматривает размышления и медитации Александра Блока на темы революции 1917 г. и падения монархической России, т.е. эпохи судьбоносной в истории нашей страны и всего мира.

Статьи, очерки, записные книжки, письма, дневники Александра Блока-историографа показательны для оценки мировоззрения русской интеллигенции того времени. А.Н. Боханов рассматривает статьи сборника Блока «Россия и интеллигенция», его «Записные книжки: 1901–1920», «Письма Александра Блока к родным», «Письма к жене», а также очерк «Последние дни императорской власти».

Блок не был ни «западником», ни «почвенником», в его мировоззрении, миросозерцании переплелось разное, «часто трудно соединимое», считает А.Н. Боханов (с. 7). После Февральской революции 1917 г. Александр Блок работал несколько месяцев в учрежденной Временным правительством «Чрезвычайной следственной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих высших должностных лиц» (ЧСК). Эта комиссия была образована при Министерстве юстиции в марте 1917 г., а через год большевиками, в марте 1918 г., она была упразднена. Александр Блок пользовался документами и сведениями ЧСК, ибо он был там обработчиком (редактором) «стенограмм доносов и показаний» (с. 28).

В очерке «Последние дни императорской власти» (впервые вышел под названием «Последние дни старого режима») изложение событий построено на сведениях, сообщенных заместителем министра внутренних дел С.П. Белецким и царским министром внутренних дел А.В. Протопоповым (с. 37). В очерке «Последние дни…» Блок рассказывает о власти, о ее облике, дает характеристику общественного положения в стране, описывает политическую ситуацию в России.

Свой очерк Блок разделил на три части: «Состояние власти», «Настроение общества и события накануне переворота», «Переворот». В этом очерке «фактография самого февральского переворота излагается довольно подробно. По прошествии десятилетий, когда многое переменилось, многое открылось, а иное и забылось, весь этот сюжет все равно остается одним из ключевых моментов отечественной истории Новейшего времени», – заключает автор реферируемой работы (с. 51).

Госпатриотизм и Тёркин 11

Автор называет поэму А.Т. Твардовского «Книга про бойца» (1941–1945; Госпремия СССР, 1946), героем которой является солдат Василий Тёркин, «самой патриотичной книгой во всей русской литературе» (с. 60).

Написанная четырехстопным хореем «Книга про бойца» – это самая честная книга о Великой Отечественной войне, пишет В. Ерофеев. Поначалу поэма вызвала гнев начальства – у Жданова и Фадеева, поскольку в ней ни разу не упоминается имя Сталина. Однако, по мнению автора реферируемой статьи, Сталин, дабы подразнить рабское начальство, как раз и дал поэту затем Сталинскую премию, и «Книга о бойце стала классикой» (с. 61).

Воспитательное значение в поэме «Книга про бойца» имела тема смерти. «Поэт обучал солдата искусству гибели за Родину – это патриотическое обучение» (с. 61). Одна из лучших глав поэмы «Смерть и воин» рассказывает о том, как Василий Тёркин со смертью спорит и побеждает ее «благодаря простодушному жизнелюбию и мужицкому лукавству» (с. 61). Ведь Тёркин балагурит не только с солдатами, но и со смертью. «Кто с юмором относится к своей кончине, тот царь войны», – считает Твардовский. Он рассказывает, что в Европе русский советский солдат является чужеземцем. Он не знает, что Европе сказать, чему Европу научить. «Не колхозам же? В этом будущая причина потери завоеванной части Европы» (с. 61). В поэме Твардовского «Книга про бойца» во весь рост встает народный дух и вместе с ним – народный подвиг, заключает автор реферируемой статьи Виктор Ерофеев.

В середине XIX в. возник «шекспировский вопрос» вокруг авторства пьес Шекспира, которые приписывались различным лицам. Шекспировед Игорь Пешков пишет, что «единственного общепризнанного автора нет <…> пробуют в этой роли разных людей, действительно исторически существовавших»12. Пешков напоминает, что уже имеется шесть десятков кандидатов на авторство шекспировских пьес, ибо нет ни юридических, ни иных надежных свидетельств авторства этих произведений.

В литературных энциклопедиях излагается биография Уильяма Шекспира и специально говорится о проблеме авторства. Так, например, в «Краткой литературной энциклопедии» сказано, что, согласно предположениям, «такие пьесы мог написать только величайший мудрец эпохи» Фрэнсис Бэкон (1561–1626)13. Поскольку в биографиях Шекспира отмечается, что он учился в школе всего с 7 до 14 лет, где получил лишь «некоторые познания в латыни и древнегреческом языке», то претендентами называют образованных аристократов14.

Игорь Пешков анализирует книгу Марины Литвиновой, в которой на роль авторов шекспировских пьес выдвигаются Фрэнсис Бэкон и Роджер Мэннерс, пятый граф Ратленд. Литвинова считает, что первое десятилетие они писали вместе, под общим псевдонимом, а во втором десятилетии каждый сочинял свой текст15.

Сам Игорь Пешков называет автором шекспировских пьес Эдуарда де Вера, семнадцатого графа Оксфорда (Edward de Vere, 1550–1604). Пешков ссылается на книгу преподавателя английской литературы Томаса Лоуни, вышедшую в 1920 г., которая называется «”Shakespeare” identified in Edward de Vere the Seventeenth Earl of Oxford»16.

Игорь Пешков находит подпись Эдуарда де Вера в Первом фолио шекспировских пьес 1623 г. издания. Он пользуется нумерологической системой, идущей еще от Пифагора и часто использовавшейся в Средние века и в эпоху Возрождения. Латинскому алфавиту по порядку присваивались числовые значения – единицы, десятки, сотни. Перевод букв «Edward de Vere» в цифры дает число 993, которое стоит на последней странице Первого фолио. На предыдущей, предпоследней странице стоит число 398, так что номер 993 на последней странице Первого фолио, по мнению Игоря Пешкова, является не опечаткой, а подписью настоящего автора: Эдуард де Вере.

Басё – наше все 17

Любая страна рано или поздно сталкивается с проблемой формирования национальной литературы. Формирование (но не возникновение!) японской национальной литературы, как и всего «японского», пришлось на время правления императора Мэйдзи (1868–1912), до этого же проблемы чего‐то «национального» не возникало, вопрос так не стоял. А как только встал – сразу же в народной и государственной памяти всплыли литературные памятники прошлого, начиная с полумифических летописных сводов, продолжая многотомным куртуазным «Гэндзи» периода Хэйан, многочисленными поэтическими антологиями, военными и историческими хрониками и т.д. Понятно, что для Мацуо Басё (1644–1694), при жизни признанного гения трехстишия периода Эдо (1603–1868), было уготовано почетное место в японском литературном пантеоне.

Время показало, что не только в японском. В послевоенные годы в Европе и Америке одна за другой стали появляться антологии японской короткой поэзии хайку. Среди переведенных авторов, разумеется, был Басё. Популярности хайку на Западе способствовали, среди прочих, такие переводчики и культуртрегеры, как англичане Б.Х. Чемберлен (1850–1935) и Р.Х. Блис (1898–1964), а также американец Х.Г. Хендерсон (1889–1974). Современный исследователь японской поэзии Марк Джэвэл замечает, что хайку – один из самых успешно экспортируемых японцами на западный рынок товаров. Популярность хайку на Западе удивительна: существуют сообщества энтузиастов, которые пытаются писать хайку на английском.